- А где ты тут лес видишь. Вот лет двести назад ле-ес был, зверья всякого, охотники, ягодники, грибники, ну и я леший. А теперь лесополоса-а... Там жгут, здесь ломают, водой все залили, ну и я теперь лесовик - он зло сплюнул - А знаешь, каким я лешим был? Все вокруг вот так держал - и он, сжав маленький кулачок, помахал им перед моим носом.

Я сочувственно покачал головой.

- Да-а - протянул лесовичок и, пригорюнившись, присел на ветку.

Помолчали. Лесовичок тяжко вздыхал и охал, разглядывая свои взаправдашние, только ма-аленькие лапти.

- Ну ладно - проговорил я осторожно и с ноткой грусти - ты прости меня леший, что потоптал я здесь, пойду я. Жена, наверное, волнуется.

- Ага - ага - меланхолично и тихо проговорил старичок, не поднимая головы.

Я поднялся и огляделся, выбирая направление на звуки бешенной музыки, доносящейся с берега водохранилища. И сделал, было, первый шаг...

- А чо , бегал-то тут - внезапно остановил меня голос очнувшегося лесовичка.

Я обернулся и посмотрел сверху вниз на маленькое сказочное существо - Так я же...

- Я слышал, с родней повздорил, а чо бегал-то? - вновь перебил он меня.

- Так один хотел побыть, остыть немного.

- И чо, побыл?

Я неопределенно пожал плечами.

- Правильно... Где тут один побудешь? Вокруг народ, толкотня, музыка ваша вон грохочет. Да и какая это музыка... Вон раньше была музыка... Помню как бабы на покосе, как затянут пока снопы вяжут... Мы с моей кикиморой ревьмя ревем. Так за душу тянут... А побыть одному здесь не получится. Не-а... Вот я места знаю...

- Да-а - поддакнул я на свою голову.

- Я вот сейчас тебе покажу - воодушевленно и с энтузиазмом подскочил лесовик и взмахнул рукой.

Я и слова сказать не успел, как все закружилось вокруг, исчезло и через мгновение мы уже стояли посреди незнакомого леса с диковинными деревьями.

- Во, наслаждайся - по барски развел руками старичок - а мне пора, надоест, свистнешь.

И исчез. Я только рот раскрыл, а его и след простыл.

И вот я Робинзон Николаев. Ни зажигалки, ни спичек, ни еды, ни крыши над головой. Один. И полный 'абзац'. Но, по порядку...

Стою на полустаночке, в цветастом полу... Тьфу ты... Короче стою один. Вокруг березы, не березы, тополя не тополя. Какая-то помесь, мать их... Трава, опять же по колено, и вся крученая и серебристо - зеленая. Тоска... - Эй - позвал я осторожно. Тишина... - Э-эй - позвал я громче. Тишина... И наконец заорал во все горло - А-а-а...

- Чо, орешь-то?

- Лесовик? Ты здесь? - резко крутанувшись на месте, выкрикнул я радостно и облегченно.

- Ну, здеся... Так чо, ореш-то?

- Радуюсь блин - бросил я в сердцах - я думал ты меня бро...

- А-а... Ну радуйся - не дослушав, уже в который раз - а мне и в самом деле пора, пока...

И исчез. На этот раз, похоже, навсегда. Сколько я ни орал, ни свистел, ни топал, ни матерился как последний грузчик. В ответ как говорится - опять все та же тишина...

Я долго, как умалишенный, с истерическими воплями, носился по лесу и, в конце концов, обессилев, свалился под какой-то колючий куст, тяжело дыша, и обливаясь потом и слезами...

Очнулся от того, что замерз. Над лесом висела легкая пелена тумана в чуть мутноватом тусклом свете просыпающегося дня. Пронесся легкий свежий, 'бодрящий', пробравший до зубовного стука, ветерок. Колыхнулась невесомая занавесь влаги и обрушилась вниз холодными капельками утренней мороси. Ёжась и плотнее запахивая легкую летнюю курточку, в которую и был одет со вчерашнего утра, я сел и обвел взглядом окружающий меня сумрачный пейзаж . В недоумении и дрожа от холода, вспоминая, как очутился здесь. И... Вспомнил. Невольный тяжкий стон сопроводил мое судорожное дыхание. Голова сама собой ткнулась в подтянутые колени, а руки обхватили ее самую. Но озноб и душившие меня, неподдающееся контролю чувства обреченности и безысходности, замешанные на обиде и злости, требовали выхода, действия. Я резко вскочил и... Вдруг из внутреннего кармана куртки донесся слабый писк, писк издыхающего аккумулятора мобильного телефона. - Бли-ин - прошипел я с облегченным негодованием - как это я про него не вспомнил сразу, еще вчера. Заморочил мне голову...

Я так обрадовался, воспрял, как говорится, духом, что даже громко и торжествующе заорал, лихорадочно извлекая 'мою прелесть', попутно выронив старую записную книжку и ручку.- Нет, нас просто так не возьмешь, гадкий, мелкий лесовичок. От прогресса еще никто не убегал.

Нажав вожделенную кнопку, экран засветился красиво и радостно. Но... -Нет сети- бежала по монитору безжалостная и сухая строчка.

- А-а - взревел я, не владея собой, до хруста сжимая телефон в кулаке и потрясая им над головой. В следующую секунду он уже летел в кусты - А-ААА! -А-АА!!!...

Немного успокоившись, я еле его нашел. Тут и 'солнышко' поднялось, пробиваясь сквозь неплотную листву и, окатило, наконец-то, теплом. На все голоса загомонили птицы. Их ту-ут... Видимо не видимо. Скачут с ветки на ветку, перелетают с дерева на дерево, взмывают ввысь и камнем падают вниз, хватая чего-то на лету. И орут, орут... И мне ничего не оставалось как, чтобы не оглохнуть от этого ора, двинуться куда глаза глядят.

... Лес остался позади и, я оказался на краю огромного заросшего высокой сочной серебристой травой лугу. Куда ни глянь всюду зелень, птицы и высокое синее безоблачное небо, с поднимающемся ослепительным диском 'солнца'. Ни дымка, ни строения, ни дороги. - Ну, блин... - Непроизвольно вырвалось из груди. - Где же ты хренов леший? - Прошептал я, оглядываясь. Хотелось пить и даже немного есть. Я выломал огромную палку. Взвесил в руке - подходяще, быка не завалишь, но кого поменьше в самый раз. Только ни быка, ни кого поменьше на горизонте не наблюдалось. Но палку не бросил. - Так, на всякий случай.

... Уже несколько часов я брел то лесом, то полем, изнемогая от голода, жажды и усталости. За всю жизнь, такого терпеть не доводилось. Урбанизация, мать ее... Дитя мегаполиса...

Солнце висело высоко, но не пекло, а отдавало мягкое тепло, от чего макушка не перегревалась и я еще хоть медленно и вяло, но двигался и мысли пока не путались. И вот дохнуло свежестью и запахом воды, открытой воды, воды, которой много. Я ускорил шаг, потом побежал, и выскочил, проскочив необхватные стволы деревьев, чуть не слетев с высокого обрыва, на высоченный берег широкой реки. Внизу плескалась, вылизывая блестящие мелкие камушки вода. Я кинулся вдоль обрыва, выискивая спуск. Но пробежав с сотню шагов, терпенье кончилось, и я, бросив мешающуюся палку, сиганул вниз прямо с обрыва, примерно с трехметровой высоты. При приземлении зарылся по колено в мелкую гальку, упал и покатился, кувыркаясь дальше, пока по инерции не влетел в прохладные струи реки.

Напившись и наплескавшись, лежал на берегу, блаженно обсыхая. Злость и обида немного отступили - Много ли для счастья человеку надо- посетила ленивая мысль. - Для счастья надо бы еще и пожрать - ворчливо донеслось из области желудка. И я из солидарности с ним, кряхтя и чертыхаясь поднялся. Оглядел бескрайнюю рябь воды. Где-то далеко-далеко почти у самого горизонта неясными тенями на фоне синевы неба вырисовывался противоположный берег.

- Ну-и...? Вот река, вот лес - задал громко я неизвестно кому вопрос, поглядел на свои руки - вот руки... И что?

На ум пришло идиотское, в данном случае, старое изречение -нельзя ждать милости от природы, наша задача... Ну и так далее.

- И как? В кормане вошь на арка... Какая вошь? Какой аркан? Пусто и мокро.

Я зло сплюнул и, волоча по гальке ноги, поплелся вдоль воды. Сколько прошагал, не помню. Но устал изрядно. Присел, а потом, и, раздевшись, прилег.

Развалившись на прогретой местным светилом, наверное так правильнее будет называть местную греющую звезду, речной гальке, подставив ему же, я имею в виду светило, свой впалый живот, (вчера еще сокрушался, что он растет не по дням, а по часам, а сегодня показалось, что он стал, вдруг, впалым (это за сутки-то...)лениво прогонял сквозь байты своей памяти все, что касалось добычи огня и постройке жилища. Я почему-то был твердо уверен, что жить я здесь буду долго и ( насчет счастья, вопрос спорный, я бы даже сказал лишний и никчемный) долго. Рядом подсыхала одежда, телефон и записная книжка. С воды приятно веяло прохладой. Голод донимал, но я постарался не обращать на него внимания. Получалось плохо, но усталость взяла свое... И, так, ни о чем до конца не додумав, задремал. Приснилось, что жена ласково гладит по щеке и что-то говорит. Только вот слов разобрать не возможно. Одно куриное квохтанье. И тут вдруг она больно уцепила меня за нос. Я, еще не проснувшись, резко подскочил и замахал руками. С громкими резкими гортанными криками какие-то существа кинулись в разные стороны. Глаза сами по себе раскрылись, протерлись и... Полезли на лоб. Я сидел в окружении уродливых птиц с маленькими головами на тонкой длинной шее и огромным туловищем, на четырех утиных лапах, оканчивающимся длинным волочащимся по земле облезлым хвостом. В стороны торчали уродливые пародия на крылья. С нижней части куриного клюва свисал ярко красный кожистый мешок. 'Птички', не мигая, глазели на меня своими тупыми темными глазками, изредка, резкими движениями наклоняя головы с боку на бок. Так мы разглядывали, друг друга несколько минут. В конце концов, и мне и им надоело играть в гляделки, и каждый занялся своим делом. То есть своим гадким делом занялись уроды в птичьем обличье, а я, с упавшим в область трусов сердцем, тянул к себе, свою, всю в белых , дурно пахнущих кучках, одежду. Не хватало одного носка. И окинув взглядом берег, заметил одного пернатого уродца, что быстро улепетывал, неся в клюве мою собственность. - Стой сволочь - не помня себя, заорал я. Вскочил и кинулся в догонку. 'Птички' визгливо бросились в рассыпную. А этот урод, с носком, припустил так, что догнать его не было никакой возможности. И тут я чисто инстинктивно, мобильник почему-то оказался у меня в руке, что есть силы его метнул. И надо же попал. Прямо в его глупую башку. Он перевернулся и замер. Я подошел, вытащил из клюва свой носок и в ярости пнул вора. Тот хрюкнул, дернулся и, похоже, испустил дух.