Глупый вопрос, разумеется, о его заднице. Исключительно с эстетической точки зрения. А что?

Сварив кофе, Антон разлил его по чашкам, достал сахарницу, упаковку сливок, коробку печенья. Тут же из-под стола потянулась лапа и раздалось жалобное курлыканье.

- А кто у нас жадная жопа? – поинтересовался Антон и протянул Тошке печеньку.

- Жопа – это его подпольная кличка, - фыркнула я. – С расширениями. Наглая, хитрая, толстая и так далее.

Он сел напротив, и я наконец смогла его рассмотреть. Разумеется, ни Алекса, ни Зака, ни Джоша Антон не напоминал. Вообще никого. Но Ольга не соврала, он был очень симпатичным. Возможно, будь черты лица помягче, получился бы такой сладкий красавчик, но четкие линии скул и губ вместе с твердым подбородком придавали ему мужественности. Как и прямой нос – кажется, такие называют греческими. Зачесанные назад густые темно-русые волосы открывали высокий лоб, а в серо-голубых глазах плясали чертики.

Когда мы разговаривали по телефону, мне казалось, что Антон улыбается, но сейчас я поняла, что это словно идет изнутри: веселое, заводное. А когда он действительно улыбался, сложно было не ответить тем же. Я даже не заметила, как мы перешли на ты, разговаривая о чем попало. О Тошке, о себе, черт знает о чем – и снова о Тошке.

- Прикинь, - рассказывал он, наливая мне неизвестно какую по счету чашку запрещенного доктором Слоном кофе, - просыпаюсь утром, выхожу на кухню, а этот поганец сидит с ножом в лапах. Где нашел? Вроде, все убрал. Нет, вытащил откуда-то. Фильм ужасов, енот-убийца! Увидел меня – и драпать. На трех лапах, в четвертой нож. Догнал, отобрал. Больше всего боялся, что он себе брюхо пропорет.

Давно мне ни с кем не было так легко и весело. Как будто тысячу лет знакомы. А на самом деле…

Я посмотрела на часы. Ого! Мы проболтали почти два часа.

- Мне пора, - сказала я с сожалением и встала.

Антон тоже поднялся, сделал два шага ко мне. Мы стояли и смотрели друг на друга – напряженно, словно чего-то ожидая. Потом он наклонился, медленно-медленно…

Я представлял ее себе совершенно другой. По голосу – низкому, грудному, бархатному. Показалось, что это должна быть женщина за тридцать. Такая… femme fatale. Нарисовал себе образ и даже немножко в него влюбился. И почувствовал себя рядом с ней – придуманной! – неопытным мальчиком.

Высокая, очень худая, коротко стриженная брюнетка. Макияж в стиле «инферно»: густо подведенные черным глаза и ярко-красная помада. Черная одежда в обтяжку - гибкая, нервная пантера. Длинная сигарета в таких же длинных тонких пальцах, бокал коньяка в другой руке. А уж в постели… «огонь и яд», как говорил один мой приятель, но получалось «агония».

Хотя толстый енот с этим обликом плохо монтировался. Такой фемине, скорее, подошел бы какой-нибудь злобный горностай.

Разумеется, я полез на страницу ее подруги, приславшей сообщение. Но получился облом. Мент, который узнавал адрес, не сказал мне фамилию Натальи, а у этой самой Ольги в друзьях числилось больше тысячи человек. Наталья там была далеко не одна, просматривать страницы всех показалось слишком геморно. Да и почему бы не помечтать о роковой красотке?

Она позвонила в домофон, я открыл дверь и стоял, отпихивая ногой Тошку, который норовил выбраться на площадку. Лифт остановился, двери разъехались, и я, признаться, был разочарован. Нет, конечно, полного совпадения не ждал, но настоящая Наталья ничем не напоминала придуманную мною.

Маленькая худенькая девочка в потертых джинсах и трикотажной кофточке с цветочками, светлые волосы стянуты в хвост. Лет двадцать максимум. Ни груди, ни попы - ничего интересного. Единственное, что совпало, - демонический макияж: густо подведенные глаза делали их с Тошкой слегка похожими. Голос? Ну что ж, в соседней квартире жила такса, которая лаяла таким басом, что это сделало бы честь любому волкодаву.

Каждый раз, ликвидируя последствия Тошкиных дебошей, я думал, что выкачу его хозяйке основательный счет. Но сейчас это показалось… мелочным, что ли. В конце концов, не обеднею, если переклею в холле обои, заменю пару досок ламината и зашкурю ободранную дверь. Благо руки из правильного места выросли. Главное – чтобы хозяйку квартиры не принесло с инспекцией. Так что, девушка, забирайте своего троглодита и до свидания, никто никому ничего не должен.

Но когда Наталья взяла Тошку на руки и он трогательно обхватил ее шею лапами, словно целуя в ухо, я не смог сдержать улыбку. Зачем-то предложил ей кофе. Варил в турке и чувствовал, что она меня разглядывает. А потом сел за стол напротив нее, спиной к окну. Свет падал на ее лицо, и я с удивлением понял, что она очень даже хорошенькая.

И, кстати, насчет косметики я ошибся. Огромные темно-карие глаза, густые черные ресницы и такие же брови в тусклом свете прихожей создали впечатление грубоватого макияжа, напоминавшего по контрасту с очень светлой кожей маску енота. Когда Наталья держала Тошку на руках, он стащил резинку-махрушку с ее хвоста, и теперь длинные светлые пряди свободно падали вдоль лица, еще сильнее подчеркивая этот контраст. Впрочем, отросшие темные корни и едва заметный пушок над верхней губой намекали на присутствие южной крови.

Непрокрашенные корни, потерявшие форму ногти – такие мелочи я обычно замечал против желания, и они раздражали. Казались признаком лени и неряшливости. Наверно, объяснялось это тем, что моя мать всегда была помешана на уходе за собой, и сейчас, в сорок семь, еженедельный поход в салон красоты по-прежнему оставался для нее строго обязательным. Правда, была в этом и обратная сторона: когда прыщ или сломанный ноготь превращается в трагедию, это раздражает намного сильнее.

Она неделю лежала в больнице, напомнил я себе. Какие там корни-ногти, у нее, наверно, и ноги небритые. И подмышки.

Впрочем, не прошло и нескольких минут, как я забыл об этом. Начали мы, разумеется, с разговора о Тошке: как он попал к Наталье из частного зоопарка, как ей пришлось приучать его к дому, о его всевозможных кошмарных выходках и скверных привычках. А потом уже перескакивали с одного на другое, и я не заметил, как перешли на ты.

Я был удивлен, узнав, что она моя ровесница и работает ветеринаром.

- А хищников приходилось лечить? – спросил я, встав в очередной раз сварить кофе.

- Больших - нет, - вздохнула Наташа. – Когда еще училась, была на практике в цирке, но там мне только собачек доверяли. Правда, рядом стояла и инструменты держала, когда львам вкололи снотворное и раны обрабатывали – они подрались. А когда в карантинной ветслужбе работала, один раз вызвали в Пулково, там в багаже нашли крокодила, тоже усыпленного и скотчем перемотанного. Я акт подписала, начала с него скотч снимать, а он вдруг глаза открывает.

- Кошмар, - я налил ей кофе и предложил коньяка, но она отказалась. – Большой крокодил?

- Нет, меньше метра. Но зубастый, собака. Пришлось обратно усыплять и в зоопарк везти.

Еще ни с одной девушкой мне не было так легко при знакомстве. Выражение ее лица менялось постоянно, и я наблюдал за ним с интересом. Веселое, серьезное, задумчивое, потом пробегала какая-то грусть, и тогда хотелось спросить: «Что у тебя случилось? Чем тебе помочь?» Но она уже снова улыбалась какой-нибудь моей немудреной шутке, и я из кожи вон лез, чтобы заставить ее улыбнуться опять. Чтобы еще раз полюбоваться ямочками на ее щеках – удивительно милыми, как у ребенка.

Если честно, хотелось отвесить легкого пинка Тошке, который, несмотря на полную миску, терся под ногами, курлыкал журавлем и тянул лапы, клянча печенье. Я боялся: Наташа посмотрит на него и вспомнит, что пора домой, а мне так хотелось, чтобы она побыла еще. Часы висели за ее спиной, но я-то видел, сколько времени мы уже сидим здесь. В любой момент она могла встать и уйти.

Ну и что? У меня же есть ее телефон. Я могу позвонить и пригласить ее куда-нибудь. В кино, в кафе, в клуб. А кстати, зачем звонить? Я же могу это сделать прямо сейчас. Когда она соберется уходить. Так и скажу: «Наташ, а может, сходим куда-нибудь?»