Совсем юная… На него смотрела девушка лет пятнадцати-семнадцати — по человеческим меркам; на самом деле она была немного старше. В силу необычности появления на свет ребенок, который только выглядел как человеческий младенец, но на самом деле являлся искаженным, порченным, неполноценным, но все же древним и почти вечным Драконом, поначалу развивался очень медленно, и до такого состояния, какого обычные дети достигают года в три, подрастал около восьми лет. Далее девочка росла и развивалась как обычно… Или Алдии только казалось, что всё идет как обычно, что всё хорошо и правильно… Он совершенно не разбирался в детях. Слава всем богам, дети в поле зрения королевского архимага доселе не попадали…

Совсем взрослая… Алдия внимательно вгляделся в разноцветные глаза своего нечаянного создания. И вздрогнул, увидев в них свое сдвоенное отражение.

— С ума сошла?.. — наконец проговорил он. — Ты хоть представляешь себе…

— Лучше, чем ты думаешь, — со странной улыбкой перебила его Шаналотта. — Я родилась в твоих лабораториях, ты ведь этого не забыл?

— Да, но…

— И с результатами твоих экспериментов я весьма неплохо знакома, — в последних словах звякнули колючие льдинки.

— Но сама суть экспериментов… — снова попытался возразить Алдия и… осекся, заметив, что Шаналотта слегка побледнела и села прямо, отодвинув тарелку и столовые приборы.

— С самого детства я помогаю тебе заснуть, — глухо сказала она, глядя куда-то вбок, за плечо Алдии. — Я отвожу твои кошмары… Как думаешь — куда?

Раздался треск. Архимаг медленно перевел взгляд на свою правую руку, лежащую на столе, и разжал стиснутую ладонь, из которой на белоснежную скатерть падали осколки раздавленного кубка вместе с тяжелыми темными каплями крови.

— Ты… — он смотрел на расплывающиеся на белой ткани алые круги, пытался поднять взгляд — и не мог. Ничего тяжелее ему в жизни не приходилось делать.

Шаналотта протянула через стол тонкие изящные руки и повернула израненную кисть отца ладонью вверх. Осторожно убрав осколки, она бережно приложила к ранам скомканную салфетку, согнула пальцы Алдии в кулак и обхватила обеими ладонями.

— Зачем ты так, — тихо сказала она. — Твои руки — достояние Дранглика. В них — судьба королевства и всего человечества…

Алдия наконец посмотрел на девушку. Ее лицо расплывалось и двоилось, и архимагу казалось, что перед ним сидят две Шаналотты: одна с его фиолетовыми глазами, а вторая — с полными яростного огня золотыми глазами дракона.

— Ты… Видела… Мои кошмары, — одними губами произнес он.

Шаналотта кивнула.

— Да, с самого детства. Но вначале я все равно не понимала, что они означают. А потом… Привыкла, что ли. Все-таки, когда такие воспоминания не являются твоими, они не так сильно воздействуют на твою душу. Во всяком случае, мне самой, — Шаналотта выделила эти слова интонацией, быстро глянув на Алдию, — кошмары сниться не начали.

— Значит, ты видела и…

— Да, — кивнула девушка. — Я видела и то, как я появилась на свет. Знаю и то, что Лекс хотел меня убить, а ты ему не позволил.

— Ты все это время знала, чем я занимаюсь, — прошептал архимаг. — И все равно не отвернулась от меня, не возненавидела меня…

— А за что? — Шаналотта, казалось, искренне удивилась. — Я прекрасно понимаю, как важна твоя работа. Ты по своей воле делаешь такое, на что не согласился бы больше ни один человек в мире, и я знаю — лучше тебя самого, возможно, знаю! — чего тебе это стоит. Я восхищаюсь тобой! Почему я должна тебя ненавидеть?

— Я творю ужасные вещи, — Алдия чувствовал себя так, будто кровь у него течет не из нескольких порезов на ладони, а из множества глубоких ран: мутило, в ушах нарастал противный звон, перед глазами мелькали белые мушки. — Я подверг невыносимым мучениям и жестоко умертвил не одну сотню людей и других существ. Я надругался над прахом гигантов. Я…

— Я знаю, — Шаналотта чуть крепче сжала израненную ладонь Алдии. — Не пытайся напугать меня… отец. Все твои грехи и все твои кошмары мы делим на двоих. И… Я останусь на твоей стороне. До тех пор, пока хрупкая надежда не растает…

Алдия накрыл левой рукой изящную кисть дочери, лежащую поверх его пальцев, сжимающих окровавленную салфетку.

— Я не хотел тебя в это втягивать. Прости.

— Ты хотел воссоздать Древнего Дракона, а создал меня, — усмехнулась Шаналотта, — и уже самим фактом моего появления на свет втянул в это. Теперь настало время исполнить мое предназначение. Послужить этому миру. Помочь ему найти опору, — девушка вскинула голову, глаза ее вспыхнули каким-то странным, яростным и тяжелым внутренним светом. Алдия завороженно смотрел в преобразившееся лицо дочери и…

Не узнавал ее.

Боялся ее?..

«Боги, кого на самом деле я создал?..»

Сожженный дневник Алдии

Драконы — существа без сомнений. Вечные и надежные, как камни. Нет, камни подвержены воздействию времени. Время и изменение — одно. Драконы же не ведали, что есть время. Они неизменны. Драконы бессмертны — значит, они живут вне времени. Нет начала и конца, нет рождения и старения — нет изменения. Нет времени. Нет жизни?

Драконы жили. Этого нельзя отрицать. Но, возможно, в их понимании жизнь — это нечто иное? Существование не есть жизнь?

Те существа, которые стали людьми, были подобны драконам, но лишены Света, то есть разума, и Тьмы, то есть чувств. Они были лишены и смерти — означает ли это, что они не жили, а существовали, подобно драконам?

Душа Древнего Дракона несет в себе то свойство, которым не обладают ни Великие Души, ни Души Повелителей: бессмертие. Люди в дополнение к способности думать и чувствовать приобрели и способность умирать.

Я чувствую, что близок к разгадке.

Алдия. Тогда

Тогда, чтобы оправдать перед Лексом — и перед самим собой — свой, мягко говоря, странный поступок, Алдия составил подробную программу наблюдений за «плодом» и поручил ее выполнение группе младших магов, занимавшей лабораторию на первом этаже цитадели. Маги, кроме того что были слабы в своем ремесле, так еще и совершенно не умели обращаться с детьми, тем более с недоношенными. Среди обитателей замка не было ни одной женщины, и Лекс ехидно предложил архимагу нанять для «объекта» няньку и кормилицу. Алдия угрюмо промолчал, но впоследствии счел это соображение весьма здравым и практичным и в самом деле послал в замок Дранглик за своей старой служанкой, которая в свое время отказалась перебираться вслед за ним в цитадель, заявив, что «кто-то же должен присмотреть за его Величеством, пока вы, милорд, занимаетесь своими уродцами». Древняя, сухая и морщинистая, как кора деревьев в Лесу Павших Гигантов, Петра совершенно не походила на няньку для младенца — и именно поэтому, пожалуй, лучше всех прочих подходила на эту роль.

Лекс, узнав о ее появлении в цитадели, истерически расхохотался и смеялся до тех пор, пока увесистый кулак архимага не прекратил неуместное веселье. Захлебнувшись смехом и кровью, Лекс изумленно воззрился на своего друга… нет, на своего нанимателя и самого могущественного и уж точно самого безумного и жестокого из магов Дранглика. И замолчал. И больше никогда даже не упоминал о «плоде». И больше никогда не забывался в присутствии брата короля, не вел себя с архимагом как с равным.

Он больше не разговаривал с Алдией.

Алдия впоследствии сожалел о своей резкости… самую малость, мимолетно, но все же сожалел. Он уже привык к тому, что на свете существует хотя бы один человек, помимо его брата, который не шарахается от него и способен поддерживать разговор не дрожащим и не срывающимся на подобострастное повизгивание голосом. Он скучал об их с Лексом беседах вечерами за графином вина, в кабинете архимага или в малой гостиной цитадели. Он частенько, забывшись, во время работы бросал какие-то реплики, ожидая, что помощник подхватит его мысль на полуфразе и закончит, как постоянно случалось раньше. Но Лекс работал молча — и после окончания эксперимента, преувеличенно сдержанно и почтительно поклонившись, мгновенно исчезал в полумраке второго этажа, где располагались его комнаты.