Вдох и выдох.

― Беги, Азалия… Беги-и…

Как бы это странно не звучало, но я повинуюсь голосу, что в этих стенах устрашающегося замка зовет меня.

Ноги несут меня в неизвестное направление, я даже не боюсь запнуться или же наткнуться на лицо зверя, вечно орудующий в моих покоях. Стены узкого коридора не меняются в течение томительного стенания, я даже не стараюсь оглядываться назад, словно теряя контроль над телом, и только голос напевает мне тихую музыку на неизвестном языке. Вкус неизвестности горчит в горле.

Кудрявые длинные волосы подпрыгивают вместе со мной на бегу, в лицо дует слегка завывающий ветерок, развевающий мою пунцовость и вгоняющий в холодную стужу. Под ноги изредка бросается неудобный подол от платья света сирени, что в один миг чуть не падаю и не задеваю ногу об что-то острое, только звук рвущийся ткани резюмирует об этом. Чем сильнее приближаюсь к цели, тем острее ощущаю холод и…тьму. Она, как чернота, выедающаяся вместо глаз, отравляющая твой организм, что до костей пробирает предчувствие твоей скорой гибели или же сношение твоего духа в окрестностях, где тебя убили.

Только здесь иначе.

Я вбегаю в просторный зал с огромным куполом надо мной и окнами, мелькающими за колоннами, задернутыми красными шторами, с которых стекает непонятная жидкость… Свет сюда просачивается с небольших трещин, виднеющихся на каждой стене, потолке, словно это здание скоро развалиться. Повсюду разбросаны вещи: цветы, разбитые вазы, трюмы, рояль разломан, канделябры с тлеющими огоньками цвета заката, осколки от стекол. На это все я смотрю отстраненно, пока ноги ведут меня к арочному зеркалу, примостившегося посередине помещения. Он выполнен в романском стиле, окутанном позолоченными ажурными ободками, на которых прикреплены золотые розы. Выглядят как настоящие: благоухают, дарят миру красоту и больно кусаются. В них мелькают маленькие камешки, сверкающие при падающих лучах, и преломляющие луч в своих каверзных сияниях, завораживая людское внимание. Я могла бы сорвать ее. Забрать себе. Только глаза опускаются на само очертание зеркала, в котором не виднеется мое отражение… Стоило бы ужаснутся, но я подчиняюсь голосу и замираю, улавливая шипение своего дыхания.

В следующую секунду мелькает белое пятно и мою руку резко хватают, больно впиваясь когтями в кожу.

Что происходит?

Меня тянут на себя, противлюсь, как могу, вот только человеческие силы не могут сравниться с волшебным существом: маниакально ничтожно мое старание. Тянут-тянут, тянут-тянут, и я погружаюсь с головой в зеркало. Деревенею, страшась провалиться туда, откуда никогда никто не возвращается.

Вместо возникшей темноты проявляются очертания незнакомого мне тронного зала. От яркого света саднит в глазах, от чего тут же прикрываюсь рукой. Я попала в замок. В старинный замок.

Зал приятен на внешний вид: обстановка XVIII века, по самую светлую сторону зала развешены портреты людей, наверное, королей, что хранили честь и свое милосердие королевству. Напротив стены с портретами располагаются окна на всю длину стены, открывающие вид на зимнее совершенство природы. Хлопья снега медленно ниспадают, играя и кружась в воздухе в своем танце. Только сейчас ощущаю, что стою босыми ногами на красном ковре, выстланном до самого возвышения, где и располагаются троны самих правителей. Свет касается их, не скрывая алой обивки и изобилие золота, за эти несколько секунд пресытившееся по самое горло.

За моей спиной громко ухает удар, вызывая дрожь под ногами, которая усиливается. Меня качает из стороны в сторону и, не справившись с координацией движений, опадаю на ковер. Пыль поднимается табуном, окружая все пространство и позволяя потерять бдительность. Прикрываюсь руками, чтобы лишний раз не вдохнуть грязь. Взрыв. Он произошел где-то слева, но точно определить я не успела, так как вслед за ним пол еще сильнее затрясся и стал извиваться от толчков. Одна маленькая щель заразила колоссальными швами по всем стенам, разрывающиеся, как обычная ткань, и опадая на землю или, того хуже, на чьи-то жизни.

Раздаются еле различимые голоса и весь мой страх возрастает. Я не понимаю, что со мной происходит, какого черта я здесь делаю и почему вновь испытываю прилив бурных эмоций, заставляющих нервную систему сойти с ума; осыпаться на мелкие куски ничего.

Булыжники с потолка градом осыпаются, и мне приходится приложить немало усилий, лишь бы увернуться от них, перекатываясь с одного бока на другой. Еще один взрыв раздается снизу, поднимаясь со сверхскоростью на этаж, от которого остались только одни камни, погружая в сети сияющего света все живое. Сглатываю отяжелевший ком, всматриваясь в прекрасный перелив света, и с головой погружаюсь в него, в то время как голос эхом отражается от пустующего мира:

– Там, где ты всегда ищешь поддержку, окажется для тебя сущим злом. А доверие ― вероломный изыскатель тьмы.

― Да чтоб тебя…

Подрываюсь с места и глухо ударяю руками по покрывалу, находясь между сном и реальностью. Снова этот сон, но с изменившейся локацией. Снова замудренные слова, от которых вопросов возникает куда больше. Черт! Почему уже которую ночь я вижу этот сон? Что за бес вселился в мои сны?

Поднимаю руки, тру сонные глаза и лицо, стараясь сбросить оставшиеся оковы сна, и оглядываюсь позади себя, проверяя настенные часы, что своим тиканьем раздражают еще больше. Пять часов утра. Замечательно. Значит, пора приниматься за дело, хотя понимаю, что с моими уже шаткими нервами я такими темпами слягу или тронусь умом окончательно.

А причина тому ― напряженность изо дня в день.

Я возглавила, в некотором роде, бизнес моей семьи, когда папу унесло в могилу. Знаю, выражаться в такой форме о смерти отца пренебрежительно и крайне черство, но поверьте, самое паршивое за всю мою жизнь ― это стать и барменом, и официанткой, и директором нашего кафе, позабыв обо всех прихотях белеющих молодых моих лет. С десяти лет я старалась понимать закрученные цифры в той системе, с которой налогоплательщики, коммунальные компании, пожарные участки, санэпидемстанции стали бы принимать мои платежи. Вместо того чтобы делать домашние задания или готовиться к докладам и экзаменам, я подробно изучала информацию по ведению собственного дела. Многие одноклассники меня называли чопорной, ведь в детстве я сильно любила резвиться, беситься, прыгать, смеяться, вообщем, поступать так, как делал бы нормальный ребенок, а в средней школе излишняя холодность и ответственность за будущее навсегда выбила дух веселья.

Конечно, полноправной владелицей кафе я могла стать, достигнув совершеннолетия, но поверьте ― мало, кого заботило, кто теперь орудует на кухне. Мама поначалу за меня оформляла все важные моменты, так как многое в мои малолетние годы воспринималось как мыльная пелена; со временем, как только набиралась опыта и становилась старше, ее роль, как хозяйки, отошло в сторону. Может со смерти отца ее заботило будущее кафе, но не в настоящее время. Я стала одна тянуть из подгребной ямы развалившееся королевство.

Как уже можете заметить, из всей семьи у меня остались мать и еще брат-разгильдяй. Мама недавно захворала, что не очень сказалось на наших денежных расходах. До больничного она не скверно приносила зарплату в дом, поэтому жили в достаточной норме. И хорошее состояние гораздо лучше красило миловидное личико. Раньше на ее лице проглядывались знакомые неглубокие ямочки, мраморные глаза, даря жизнь, и кожа была не белей мела. Мама и правда была красивой в юности, да даже к своим сорокам лет не теряла блеск: при подтянутой фигуре и коже, без выедающие глаза морщин, личико худое, носик небольшой, губы тонкие, над ними хорошо прочерченная носогубная область, а волосы, любой бы обзавидовался, переливались чистым золотом. За хозяйство по дому отвечала она, да и потом оно легло тоже мне на плечи: я готовила, стирала, гладила, убиралась, также ремонтировала некоторые вещи. Бегала, как проклятая собака, пытаясь для нас обеспечить комфорт, в ответ ― одно лишь «Посиди ты хоть минуту!». Я бы хотела, только положение не оправдывало мои желания.