— Эта комната моя, рядом. Ежели что, стучи, приходи. Эта — кабинет и спальня хозяина. Они смежные друг с другом. Далее идет зала-столовая. А эта кладовая и гардеробная. Там есть что тебе нужно. Заходи.

Она толкнула двери, и я оказалась в большой комнате, метров двадцати, с окном, встроенными полками и вешалками, где висели мужские костюмы, рубашки, брюки, галстуки. На полках лежало белье постельное в упаковках из серой бумаги, перетянутое бечевкой и корзинки с низкими бортами с которых, видимо, хранилось нижнее белье генерала. Внизу стояли туфли и сапоги. Все было тщательно уложено, ухожено. Кругом чистота и порядок. Рядом стоял узкий стол с суконным покрытием и электрический утюг с длинным шнуром. Рядом топчан с табуретом и швейная машинка с педальным устройством.

— Это мое царство, — махнула она рукой вокруг. — Здесь я занимаюсь любимым делом — шью и штопаю. Располагайся.

И она включила утюг в розетку. Я сидела молча, оглядывая всё вокруг. Мне была симпатична и сама Глафира и её гордость в содержании рабочего места. Всё было компактно, рационально и удобно. Я заметила для себя, что тоже воспользуюсь, если что. Охотно похвалила её, восторгаясь этим видом, чем расположила к себе женщину. Только сейчас смогла пристальнее приглядеться к ней. Лет было около пятидесяти, полная, ростом чуть выше меня, с круглым простоватым лицом, скорее, деревенской жительницы. Как потом узнала — была права. Она действительно была из села, что находилось на Волге и в тридцатые годы, бежала от голода, который гнал людей в столицу. Здесь было сытнее, работали уличные столовые, раздавали горячую пищу и хлеб. Много было безработных. Здесь же и нашел её старшина, уже тогда бывший ординарцем у генерала, ещё полковника. Привел в дом и определил в кухарки и горничные с разрешения хозяина. В то время еще была жива мать Сергея Витальевича и жили они не здесь, а в собственном доме, который потом снесли и выдали ему уже новые апартаменты, как потом мне уже рассказывала сама Глафира.

— После смерти хозяйки, я осталась при Сергее Витальевиче и его молодой жене, — поведала она мне историю самого генерала. — Но перед войной, она уехала погостить к своим родным в Белоруссию и там сгинула. То ли убита, то ли попала в плен. Хозяин так и не смог выяснить. И её родные тоже пропали. Говорил, что узнал, что село тО спалили немцы вместе с жителями. Может и она тоже с ними. Царство им Небесное! — Перекрестилась она, а потом нервно глянула на меня. — Осуждаешь?

— Нет-нет! — поспешила ответить я. — Какое там. Сама верую. — Тихо прошептала я, и перекрестилась. — Бабка постаралась, прививала. Да и крещенная я.

Тут вспомнила о своей комсомольской ипостаси и приложила палец ко рту:

— Только никому!

Она радостно закивала и тут я поняла, что она моя, вся с потрохами. Утюг нагрелся, и я принялась за глажку. Глаша показала, как надо отключать его время от времени, так как можно сжечь одежду, при постоянном накаливании и ушла в кухню, разогревать обед и накрывать на стол. Я вначале не могла приспособиться, а потом все же выгладила, криво усмехаясь, что это тебе не прежняя автоматика в моем мире, которую мы уже и не замечаем.

Приведя себя в порядок, пошла смотреть столовую.

Столовая была большой и светлой от двух окон и стеклянной балконной двери. Они были обрамлены светло-зелеными занавесями, плюшевыми или бархатными, с белой кисеей, и большим овальным столом на двенадцать персон с мягкими стульями. У противоположной стены стояло пианино, темно-вишневого цвета с двухрожковыми канделябрами и свечами, висели картины в золоченных тяжелых рамах, видимо, из прошлых коллекций генеральского наследства. На них были пейзажи и портреты в небольших овальных и круглых окантовках. Я присматривалась к видам и лицам, изображенным на полотнах. Это были чаще старинные московские дворики, лица женщин и детей. Не было ни одного так называемого парадного портрета семейного или личного. Все было выдержано в спокойных тонах и бережно хранимое. На столе, покрытой белой скатертью, стояли только два прибора и ваза с цветами, отодвинутая в сторону. Там же находилась большая супница и тарелки с закусками из мяса, рыбы и сыра. Тут же стояли бутылка с вином и графин с водкой. Белые булочки, темный нарезанный тонкими ломтями хлеб, масло в масленке, икра — все подогревало аппетит. Вошла Глаша в белом фартучке с полотенцем в руке.

— Аааа! — Протянула она, увидев меня. — Ты уже здесь. Сейчас будет и хозяин.

Скоро вошел и генерал. Он был одет в темные брюки и светлую рубашку с открытым воротом. Увидев меня, улыбнулся:

— Как устроились?

— Хорошо, — ответила я на его улыбку улыбкой. — У вас тут можно историю обихода изучать. И я показала вокруг рукой. — Мебель, картины, портреты и даже столовые приборы и посуда.

— А ты знаешь что это, и каких лет? Откуда? У вас тоже осталось от старых времен?

Тут я несколько растерялась. Я ведь даже не знала, кто моя предшественница, кто её родители, есть ли другие родственники, кроме прописки в паспорте с адресом проживания. Смутившись, опустила глаза и сказала, что видела такое у бабушки. И даже не соврала! Только слегка уклонилась от ответа. Тот принял мои слова и показал на стол:

— Прошу!

Подвинув мне стул, сам прошел к своему месту. Я сидела напротив окна, и свет падал на меня. Генерал же сидел в тени, и мне было плохо видно его лицо. Но мимика угадывалась — он усмехался. Я слегка поежилась. Глаша налила нам ароматный рыбный суп и ушла, пожелав приятного аппетита.

— А она не будет с нами кушать? — удивилась я, глядя ей вслед, а потом на генерала.

— Она ест на своем месте и когда хочет. — скупо ответил он и взялся за ложку. — Не обращай внимание. — Усмехнулся, и принялся есть также аккуратно, как и тогда в вагоне. Я, вздохнув, окунула ложку в уху, но сначала принюхалась — пахло потрясающе. — Это что за рыба? — Спросила я своего соседа.

— Думаю, что севрюга. Чувствую по запаху. Не нравится? — поднял он брови.

— Нет-нет, что вы! — воскликнула я. — Замечательно пахнет! Просто я не ела такую.

— Разве? — удивился он. — По-моему этой рыбой завалены все прилавки Советского Союза. Ну, если только вы не любители рыбных блюд.

— Упс! — фыркнула я про себя. — Чуть не прокололась!

Я смолчала и принялась за еду. Было безумно вкусно! Прозрачная юшка с пахучими травами и мелко порезанными кусочками белой тушки севрюги — сестры осетра. Потом мне подали котлеты домашние «из чистого мяса»! и немного тушеных овощей. Я съела все, что положено было на тарелку и ещё даже позарилась на закуски. Мой генерал смотрел на меня с улыбкой и кивал головой, когда я поднимала на него глаза, будто спрашивая его одобрения. Он слегка посмеивался, но я видела, что мой аппетит ему нравился, впрочем, как и я сама. Вскоре насытившись, я взяла в руки фужер с вином, который он подливал мне постоянно, сам же выпил пару рюмок водки и то только перед мясным блюдом в виде куска мяса, вместо моих котлет. От такого же куска я отказалась, так как пришлось бы есть с ножом, а вот пилить его мне было несподручно. Тогда Глаша, по просьбе генерала, подала мне из своих запасов котлеты, вероятно, со своего стола, чему я была рада без сомнений.

Как я потом узнала, она с ординарцем Иванычем, ели в кухне и им это нравилось. Вообще кухонная жизнь в этом доме имела свой устоявший режим и развлечения — там ели, пили чай с пирогами и плюшками, играли в карты и лото. Но без генерала, который не так чтобы сторонился прислугу, а просто некогда ему было развлекаться, как рассказывала мне потом Глаша, он был постоянно занят дома с бумагами или в командировке.

— У него даже женщины бывают не часто, — поведала она мне тихо. — Только молчок. Поняла?

Я усмехалась и кивала.

Мои первые дни в генеральской квартире были наполнены до отказа: я привыкала к определенному распорядку, выстроенному самим хозяином, к прислуге, что готовила и следила за домом, за приходящей уборщицей. К тому же Иваныч часто появлялся с определенными заботами: то привезти продукты, то отвезти белье в стирку, после того, как был свободен от генерала. И в эти же дни я определилась со своим поступлением, поддавшись хозяину на его совет об инязе. Мое разногласие с ним уже не имело смысла, когда я узнала, что и сам институт назвался педагогическим — Московский Государственный педагогический институт иностранных языков. Во как! Он рассказал, что этот ВУЗ один из самых знАковых, по-нашему — престижных, и с тем дипломом можно работать переводчиком при любой организацией со знанием языка, даже за границей.