Он медленно, чуть шаркая, прошел и снова примостился на кровать рядом.

— А где мне не место? — аккуратно поинтересовалась девушка.

— Эмм, в больнице, — чуть замешкавшись, ответил мужчина, — после обморока настаивают, чтобы ты вернулась.

Слова звучали как отговорка, придуманная на ходу. Катя потерла ноющее плечо.

— Так может, они правы? Специалисты ведь, три года без движения, кормления через трубку, искусственная вентиляция легких, — она захлопала ресницами, изображая доверчивого олененка.

Собеседник явно был рад, что разговор уходит от темы звонка.

«Поверил? То есть он думает, что я настолько не в себе, чтобы поверить в больничный дедлайн. Или просто идиоткой меня считает. Может я сама так себя с ним вела, что он уверен, что у меня нет мозгов…Ладно, красавчик, посмотрим, что еще ты сболтнешь».

— Для того чтобы провести осмотр и процедуры, они и сами приедут. Да и тебе туда-сюда рановато слоняться по Москве. Или ты уже привыкла к больничным стенам и хочешь от меня сбежать? — протянул он, поглаживая ее по колену, смотря чуть в сторону, явно ожидая ее реакции на последний вопрос.

Катя собрала волю в кулак, сдвинула брови, изображая пренебрежение, которое буквально пару минут как видела на лице мужчины и подалась вперед ему навстречу, касаясь губами его губ в легком нежном поцелуе. Вывернулась, котенком примостившись ему под бок, заглянула в глаза и промурлыкала:

— Я беспокоюсь, до аварии ни разу сознания не теряла, — чуть отстранившись, она прижала ладошки к груди и закатила глаза, как ребенок, пролепетав, — знаешь, воздуха стало не хватать так резко, страшно… Вот как будто придавило тут чем-то тяжелым. И плечом стукнулась… Если так и дальше будет, так мне сиделка нужна, вдруг упаду вот так, а тебя рядом нет. А в больнице всегда присмотр.

Он довольно закивал, расслабившись:

— Так это проблема с дыханием какая-то? Тогда, да, ты права, конечно, боязно. Но я все равно не вижу смысла в больнице, а вот идея о сиделке мне по душе, даже очень. Давай завтра договорюсь, чтобы приходила, пока меня нет, по крайней мере, первое время, пока не встанешь на ноги полностью.

Катя спрятала лицо на его груди, продолжая гнуть свое. В голове созрел план:

— Там в больнице отличная медсестра была, Любовь, фамилию не знаю. Она со мной в палате днем и ночью дежурила, пока из кризиса не вышла и потом тоже, — потерлась щекой о мягкий пуловер, что был на мужчине, словно выпрашивая ласки, — ну и я вот подумала, а можно, она приходить будет?

Он улыбнулся, недовольства как не бывало.

— Вот это вдвойне отличная идея, вы знакомы, она подконтрольна твоему лечащему врачу, да и знакома с историей болезни, — он огладил ее голову, заправляя прядку за ухо, — сильно болит?

— А? — отстранилась она.

— Ну, плечо. Я как-то замешкался, только голову успел подхватить, когда ты рухнула. Может коляску тебе завтра купить, чтобы ты сама не вставала?

— Нет, мне надо ходить, разрабатывать мышцы, — отмахнулась девушка.

— Ну да, ну да, — согласно закивал он, — ясно мыслишь, малыш, уверен, что все не так страшно, как ты себе там навыдумывала. Вон сколько отличных идей, я и сам не сообразил, а ты сразу смекнула.

Он довольно улыбнулся.

Катя просияла, подумав: «Отлично, вот значит как с тобой надо. Буду и дальше строить из себя покладистую недалекую дурочку. Уж не знаю, надолго ли меня хватит, но пока такая слабость, продержусь, раз выбор не велик».

— Лекс, я все спросить хотела, мне в больнице невролог сказал, что ты мой единственный родственник. Но ведь, — картинно запнулась, потупившись в пол, — у меня родители еще есть. Они переживают, наверное, тоже. Им сказали, что я очнулась вообще? Очень с мамой хочется увидеться или поговорить хоть.

Черты лица Алексея заострились, он встал, отвернулся и подошел к окну. Со спины реакцию было не понять, и Катя молча ждала.

— Катюш, вот не хотел сегодня этого разговора, так в итоге и получается, что все и сразу на тебя вываливаю. Мы женились на Барбадосе, не в Москве, папа твой очень недоволен был, ворчал, мол «придумали моду», «деньги некуда девать — через полмира ехать». Наверное, прав был, один перелет 18 часов, но ты очень хотела именно туда, горела этой идеей. Тебе я не мог отказать, конечно.

Он замолчал, обдумывая что-то.

— И? — ее голос затрепетал, — ну, продолжай..

Он кивнул, разворачиваясь, будто собираясь с силами, уставился на нее. В глазах Катя не увидела ни капли тепла, снова отрешенный холод.

— Вы повздорили сразу после церемонии, Павел Сергеевич взвился, кричал что-то про работу, что им отпуск дали всего на неделю, а он не мальчик, скакать с самолета на самолет, а потом сразу выходить в график. В общем, они с мамой твоей не остались на банкет, вернулись в отель, а утром мы из новостей узнали, что самолет рухнул над Атлантикой. А родители билеты поменяли и как раз на нем..

У Кати задрожали руки, она открыла рот, пытаясь спросить, но не смогла выдавить ни слова, согнулась пополам, слезы рекой хлынули по щекам, ее лихорадочно трясло.

— Кать, Кать, — подскочил он к ней, заключая в объятья, — мы уже это пережили, ничего не изменить, так бывает, тише — тише, — гладил по волосы, чмокал куда-то в макушку и продолжал нашептывать нежно, — их не вернуть, даже тел не осталось.

— Покажи, покажи документы, — взревела девушка.

— Тшшш, завтра, все завтра, успокаивайся, — потянулся к прикроватной тумбочке, доставая что-то из ящика, и сунул ей в рот, — под язык, рассасывай, давай-давай, это успокоительное. Нельзя тебе сейчас таких истерик. Ну, давай, под язык, — чуть грубо сдавил ее щеки, как ребенку, которому пытаются открыть рот.

Катя послушно приняла лекарство, ощущая, как все тело быстро теряет чувствительность, словно под кожей она цепенеет, и больше нет мыслей, нет вокруг ничего, пелена. Он подтолкнул ее к кровати, откидывая покрывало.

— Так, давай, аккуратненько, ложись, — она как кукла повалилась на простыни, слезы продолжали прочерчивать горячие дорожки. Леша укрыл ее, подбив одеяло, — вот так, молодец, я рядом полежу, как уснешь, пойду к себе.

Кате было так больно, сердце раскололось на тысячу осколков, она все всхлипывала, не понимая, как такое возможно. Почему все это происходит именно с ней? За что она так прогневала бога? Новость не укладывалась в голове, как смириться и пережить такую потерю, она не знала. Не могла осознать, злилась, не верила, снова злилась и снова не верила, а он прилег рядом, обнимая ее со спины, но уютно не было. Было все так же больно, невыносимо больно, она даже не осязала его прикосновений. В тот момент, его не существовало рядом, не существовало никого, только Катя, одна, она и ее горе. Так она провалилась в сон.

Кате редко снились сны, почти никогда, а уж цветные и подавно. Она смотрела в окно, перед которым мелькал залитый солнцем пейзаж: поля ярких подсолнухов в самом цвету перемежались редкими пролесками и тянулись, куда хватало взгляда, за самый горизонт. Руки на руле. Невероятная скорость, но ей не страшно. Дорога прямая, свободна. Она улыбается — чувствует улыбку на своем лице. Эйфория.

— Переключай! — прозвучала команда справа. Голос веселый, мягкий, ласкает слух.

Правая рука на рычаг переключения передач, она дергает, авто виляет, выплевывая передачу.

— Тише ты, сумасшедшая, не перескакивай, плавно, — она снова дергает, снова рывок, — да не та же скорость-то, на третью, не на четвертую, — со смешком выдает кто-то справа.

Руку на рычаге накрывает смуглая ладонь, чуть сдавив, переводит в нужное положение, вскользь поглаживая ее пальчики. Горячая.

«Разве во сне ощущается тепло? Вообще что-то ощущается?»

Катя точно чувствовала, ощущала.

«Как странно…»

Нежное касание, широкая ладонь перемещается на коленку. Катя следит за ней. Рука съезжает выше, медленно скользя, уходит миллиметр за миллиметром по внутренней стороне бедра. На его запястье плетеный браслет с металлическим кулончиком-сердечком, от него щекотно. На Катином запястье такой же.