Катя оправила на себе больничный балахон, принюхалась, отмечая, что все же от нее не пахнет как от «классического лежачего больного», в очередной раз пожалела, что так и не выбила зеркало, приглаживая на ощупь слегка засаленные волосы. Суперзвездой она выглядеть не чаяла, но и совсем отвратительной быть не хотелось.

«Интересно все таки, какой он. Все без ума от него и талдычат о неземной красоте, от врачей до самой распоследней Анжелы. Но ведь на вкус и цвет товарищей нет. А вдруг он совсем не такой феерический? Скорее он может оказаться статусным и как следствие старым, чет так 50, раз так богат, а статус придает лоск, ухоженность, холеность. Уж слишком идеальным его описывают, а мне не может так повезти. Можно ставки ставить, моложавый почти дед, иначе — зачем ему вся возня именно со мной? У меня ноги, как палки, шрамы, что с лицом не ясно вообще, три года я, просто как мумия и правда что, покоилась тут на его деньги. Не говоря уж о том, что прекрасные принцы давно перевелись. Должен быть подвох..»

В полупрозрачном окошке двери появилось очертание высокой фигуры. Он так стремительно подходил, но сейчас вдруг медлил, стоял неподвижно. Казалось, собирается с мыслями или не может решиться на последний шаг, открыть дверь.

«Значит, не только я тут психую, божечки, как же страшно то!»

Ручка медленно начала поворачиваться, с тихим щелчком открылась дверь, показался кожаный носок дорогого ботинка, фаланги пальцев, запястье с массивными серебристыми часами, манжета серой рубашки, рукав шерстяного пиджака, плечо… В палату ворвался шлейф шипрового горького люксового парфюма с налетом пыли, запаха не просто улицы, а городского смога, ароматом больших города.

Катя замерла. Моргнула и даже задержала дыхание.

«Вот сейчас…я увижу его лицо…и наступит то самое гигантское разочарование…как всегда…хотя радует, что это явно не то чучело, которое я бросила в тот день. Он выше по крайней мере на голову…да и плечи у него гораздо шире…спокойствие, только спокойствие».

Казалось, что эта секунда длилась вечность.

Он вошел. Встал, свей фигурой заслонив треклятый луч света, что мучал Катю все утро. Она собралась с духом и распахнула глаза.

«Ни хрена себе…», — единственная мысль, которая проревела в голове. Катя снова закрыла глаза и снова их открыла, зажмурилась, сжав веки со всех сил, проверяя видение на правдивость: «Чтоб меня! Это не сон…или сон?»

Осмелилась поверить и уставилась на посетителя.

Он стоял так близко, что она кожей чувствовала тепло исходящее от его тела, он молчал, рассматривая ее, даже не моргая и вдруг улыбнулся. Медленно растягивая губы, обескуражено замерев с этой удивительной, теплой, но ошарашенной улыбкой, он порывисто дышал, но не двигался. И этот невероятный запах города, свободы, дорожной пыли и парфюма, дурманил, обволакивая ее. Катя снова закрыла глаза, пытаясь зажмуриться, выходило много лучше, чем пару минут назад, возбужденное сердце колотилось, практически причиняя боль груди и обессилевшему мозгу.

«Открой же ты глаза, что за ребячество…сны не пахнут так сногсшибательно…»

Она молчала, рассматривая статного незнакомца, замершего против окна. Свет, проходящий сквозь удлинённые, выбившиеся из небрежно собранного на затылке хвоста, каштановые пряди, делал их медовыми. Остро очерченные скулы и подбородок неожиданно подбросили Кате сравнение с ледовыми или гранитными скульптурами, но эти медовые волосы и миндалевидные глаза цвета шоколада, того самого оттенка благородной терпкости, лучились теплом. Холодная аристократическая бледность и карамель глаз закручивалась в нем в невероятно возбуждающий коктейль. И нет, он и впрямь был невероятно привлекателен и вовсе не был стар, как девушка полагала недавно. Его без всякого грима можно снимать в рекламе духов, подумалось ей. Парнем его назвать язык бы тоже не повернулся, Катя дала бы ему около сорока. Комок подкатывал к горлу, предательски закрывая доступ кислороду, Катя могла поклясться, что человек напротив именно незнакомец.

— Боже мой, — проговорил он, — Боже, боже, боже! Это правда…они не наврали…ты очнулась! Детка, малышка, ты жива.

В его глазах собиралась влага, но он сдержаться, мастерски маскируя слабость. Бархатный баритон расползался по телу, заползая через поры под кожу. Он резко передернул плечами, скидывая пиджак, поддев его ладонью в сторону кресла. Порывисто и нетерпеливо, так что тот соскользнул, не долетев до кресла, на пол. Мужчина даже не повернулся, не отрывая от Кати взгляда.

Девушка же потонула в веренице мыслей, так и не проронив ни слова. Она не чувствовала родства. Она лет с одиннадцати была уверена, что выйдет замуж только по любви, но ничего отдаленно напоминающего не то что любовь, но хоть какое-то тепло, близость, дружбы, она не ощущала. Он был чужим. Вновь подняла голову паника, змеиными кольцами обвиваясь вокруг ее легких.

«И что теперь? Вот он здесь, он красив как бог и, кажется, искренне счастлив меня видеть, одно маленькое «но» — я ни черта не знаю, кто он!!! Еще вчера я хотя бы могла выдвигать догадки, выбирая между Стасом, завалявшимся тогда на моих простынях и тем, кто не умеет водить настолько, чтобы уложить меня на больничную койку. А что теперь? Мой восхитительный муж — не знамо кто. Маниакально-депрессивный синдром достиг апогея. Поздравляю тебя, Катя, ты — псих! Смирись!».

Мужчина подскочил к ней в один прыжок, отчего Катя поразилась, какие длинные у него ноги. В движении чувствовалась некая брутальная угловатость.

— Я знаю, ты слишком слаба, чтобы говорить, но это мелочи. Просто — ты жива, я снова жив, — он нервно взъерошил свою челку, заправляя пряди за уши, — Черт, как же я счастлив!

«Ну слава богу, хоть говорить мне ни чего пока не нужно, я все равно не знаю. что сказать. Кто ты? Это тупо. Что за хрень тут твориться? Он сразу поймет, что я псих. «Привет» — ну это уже вообще ни в какие ворота не лезет. Буду молчать и переваривать. Почему я совершаю такие тупые ошибки, надо было давно признаться Семену Федоровичу, что я ничего не помню с момента аварии. На что я вообще рассчитывала? Как я теперь признаюсь этому принцу? Так, признайся я вовремя, ему бы за меня все сказали. Дура, дура, дура…»

— Черт! Как я скучал по твоим глазам: они такие… живые. — Его лицо стремительно приблизилось к Катиному, — я 3 года их не видел.

Он нежно провел подушечкой большого пальца по ее щеке, оглаживая. Ладонь была прохладной, Катя вздрогнула от контраста с температурой своей разомлевшей со сна кожи.

— Не говори врачам, не знаю, можно ли, да мне и плевать, я просто не могу удержаться. Я почти забыл вкус твоих поцелуев…

Расстояние резко сократилось, он впился в ее губы. Поцелуй с нежно-сладким привкусом рая, он был горячим и настойчивым. Мужчина наслаждался, сметая сопротивление, он мягко покусывал ее губы, чуть задевая тонкую кожу кончиком языка, не проникая глубже, вдыхая аромат ее кожи. Казалось, он пытается сдержать себя, но Катя слышала, как в галопе заходится его сердце.

Она сейчас не могла думать, сознание отключилось, выпитое мягкостью его невесомого чувственного поцелуя. Время остановилось, вдруг он резко прервался и оторвался от нее, не прерывая зрительного контакта.

— Я решительно забираю тебя домой. Больше тебе здесь делать нечего, уход можно обеспечить дома. — затараторил он, и стремглав вылетел из палаты. Теперь его появление казалось абсолютно нереальным, и только пиджак на полу у кресла подтверждал, что это не сон.

Катя нервно моргала, пытаясь вернуться из забытья, но логично думать не получалось как и раньше.

«Так, соберись, соберись! Только не выпадай из реальности! Я запрещаю тебе, слышишь! Нужно все обдумать…Мечта материализовалась и только что…меня целовала…эммм… Ей богу, как в рекламе Баунти, попробуй вкус рая. Куда он скрылся? Я даже и слова не успела произнести. Надо же, так зависнуть, а ведь он просто едва прикоснулся ко мне губами. А я как девственница, будто мужика ни разу не видела. Хотя, конечно, такого мужика рядом со мной еще не водилось». Вспомнилась Анжела, теперь девушка ее отчасти понимала. Пожалуй, у нее и самой бы взыграла зависть, будь она на месте этой сестрички.