Чжэнь Ксин, Гвардеец Императора, третий в ряду лучших выпускников особого военного училища для столичных дворян — Яшмовой Отмели. Гений, сумевший достичь второй степени закалки тела к концу выпуска, выявивший свою Ци-направленность за следующий год практики. Один из девяти выживших при восстании Тонхак Нонмин.

Чудовищный провал короткой и ненапряжной на первый взгляд кампании. Почти четыре сотни Гвардейцев, не меньше тысячи талантливых практиков пяти главных сект, а также командующий аж третьего уровня угрозы остались под безымянным холмом далекой провинции. Простых людей так и вовсе никто не считал.

Это настолько ударило по репутации Цивей Юань, Императорского дворца, что эти события моментально стали государственной тайной, а подробности не знали даже главы сект или родственники самого Небесного Владыки. Десять евнухов, непосредственно отвечавших за разные части военной кампании или просто имевших доступ к информации, оказались удавлены. Третий дядя императора был найден мертвым, а его охрана, наложницы и приближенные в массовом порядке покончили с собой.

С Армией поступили куда мягче. Полетели головы некоторых чиновников,связанных с военным ведомством, ушли в отставку или на дальние заставы некоторые офицеры и генералы. Этой же участи удостоился и Ксин. Невиноватый ни в чем, кроме собственного выживания, третий сын главной ветви рода Чжэнь оказался отправлен бессрочную ссылку. Как и восемь других выживших гвардейцев.

Простые люди и остатки практиков из сект, также пережившие бойню, оказались удавлены, вслед за чиновниками на местах. Их ценность оказалась слишком низкой, по сравнению с риском распространения тайны и выдачи сведений, порочащих правящий дом.

Настолько суровые и обширные методы подавления не применялись очень давно, поэтому Чжэню, можно сказать, повезло. Он выжил и даже сохранил репутацию, не поколебал положение семьи. Однако моральное состояние самого Ксина это ничуть не улучшило. Немилость оказалась последним плодом на персиковом дереве его опустошенности и внутреннего излома.

Единственное, что оставил ему Цивей Юань, двор Императора — собственное звание и связанные с ним полномочия. Уже неплохо. Тем более, для такой дыры, как их Облачный Форт Горных Пиков.

Он стоял, невидящим взглядом упершись в неказистое здание барака. Гарь от валежника из очага внутри казармы тоскливой дымкой растворялась в свинцовом небе, сливалась с темными тучами, зябко серебрилась между редкими солнечными лучами.

Пейзаж перед глазами как никогда точно отражал внутреннее состояние Гвардейца. Впрочем, погода в Форте вообще хорошо подходила его самоощущению. Холодное, безжизненное нечто с отвращением ко всему живому. Прямо как его характер. Поэтому демоны смотрелись в данной местности до удивления естественно.

Суровый край, мерзкие твари и дымящиеся на холоде внутренности мертвых людей подходили друг другу больше, чем принцесса Лэчан и Сюй Дэян. Любовь навеки, не нужно никакого зеркала или судьбы. Иногда к этой вакханалии добавлялись наиболее отмороженные практики из вступивших на путь культивации черноногих или избалованные сынки чиновников, которых влиятельные отцы хотели научить жизни за счет таких, как Ксин.

И тех, и других ему хотелось удавить так часто, что даже во сне его пальцы напоминали когти хищной птицы, смыкающиеся на чей-то пугливой тушке. Благо, и самоуверенная грязь из подлых сословий, и никчемные паяцы из богатых, но не слишком благородных фамилий гибли с завидной регулярностью несмотря на все попытки Фенга сохранить бездарностям их дешевые жизни.

Бывало, очередной удар судьбы настигал бездарность прямо на глазах у Чжэня, бил верящего в свою исключительность идиота. Иногда раны ненавистных ему людей не позволяли им умереть сразу, но и надежд на выживание оставляли мало, особенно посреди боя. Когда это происходило с особенно неприятными ему отродьями, Гвардеец подходил к умирающему телу и выливал на открытую рану одно из зелий здоровья — какую-нибудь из очередных попыток сделать регенеративную сыворотку таким образом, чтобы пострадавшие не сходили с ума от боли при приеме и не калечили напрочь здоровую часть организма.

Конечно же, все работало совсем не так, как надеялись алхимики, фармацевты или просто шарлатаны.

Особенно его впечатлил недавний момент, когда, после атаки на Провал с кучей демонов-паразитов, раненый в живот придурок получил "самый свежий и эффективный эликсир выздоровления, не сомневайтесь, Чжэнь сянь-шен". Созданный с помощью звездного тигеля под девятеричным магическим квадратом Ло шу, эликсир считался настоящим произведением искусства. Говорили, что мастера-алхимика во время изобретения рецепта посетила тень Величественного образца власти (Хунь Фань).

Сам Гвардеец считал, что неведомого криворукого недоучку с самомнением выше Пиков клятого Форта, посетил банальный понос. Или извержение газов, но отнюдь не в благородном и возвышенном смысле. Потому что единственное, в чем мерзкое варево столичного тупицы превосходило другие видимые им варианты — скорость заживления.

Ксин никогда не видел, как человек одновременно хрипит, кричит и завывает одновременно. Пострадавшая от холодного ветра гортань нарастила слишком много плоти, забила дыхательные пути, чтобы потом напороться на осколок зуба, получить кровавую рану, залить кровью всю носоглотку, а затем исцелить все вместе с зубом.

Одновременно с этим закрывалась рана на животе. Часть кишков все еще оставалась снаружи, когда широкий разрез окончательно затянулся. А потом живот резко вспучился, когда несчастный организм, в шоке от предоставленных зельем резервов и возможностей, попытался продублировать функции оставшегося снаружи куска плоти.

На этом фоне выдавливаемые из глазницы остатки глаза, травмирующие новый орган и запускающие череду постоянно выталкиваемых глазных яблок почти не впечатляли. Не тогда, когда пациент хрипел и задыхался от лишней плоти, одновременно пытаясь вытошнить избытки крови и скуля от все более и более надувающегося желудка.

К сожалению, тогда поднятый демонами труп очередной бездарности, оборвал мучения так взбесившего Чжэня идиота, поэтому гвардеец не смог узнать, от чего конкретно бы умер его "товарищ" в результате "спасательной операции". То, что с родни неудачника можно содрать деньги за использованный эликсир утешало, но не слишком.

Ксин отвлекся от череды образов прошлой волны, моргнул от редкого солнечного проблеска в небе, а затем хмуро проводил взглядом ленивые кольца дыма над казармой. Он поджал губы, но не стал заходить внутрь и поторапливать нерадивых смердов, навязанных ему не то дядей, не то ленивой свиньей-комендантом, не то всем их паноптикумом сразу. Судя по состоянию его подопечных, а также доносящимся до него звукам, у этого усталого воина еще была пара-тройка кэ, чтобы побыть наедине со своей меланхолией и пронизывающим ветром.

Обычно мысль о том, что его заставляет ждать какая-то чернь, приводила аристократа в неописуемую ярость, которая предшествовала рукоприкладству. И далеко не каждый новобранец ее переживал. Но сейчас Чжэнь лао сянь-шен был даже рад небольшой отсрочке. В этот день ему меньше всего хотелось видеть людей.

Годовщина катастрофы Тонхак Нонмин.

Впрочем, не только она. Скорее даже — совсем не она. Личная трагедия нескольких людей вряд ли известна больше, чем один из национальных праздников их державы. Первый день наступающей зимы, начало седьмого месяца. Он знаменовал собой открытие праздничной недели Надун и людские гуляния в честь манны небесной — урожая Тиангере.

Раньше, до службы в Гвардии, Ксин всегда радовался этому дню, сейчас — предпочитал забиться в какой-нибудь угол и огрызаться диким зверем на лезущих к нему доброхотов. Жаль, это не подобает ни его высокому званию, ни семейной репутации. Поэтому он просто игнорировал все раздражители с вызывающим уважение упорством или отстранялся от них со столь же искусно наведенным равнодушием. Учитель по этикету и манерам мог пустить слезу гордости и умиления.