Странное положение у Петрика: не то он кучер, не то слуга у Йотеля, не то сторож у банок, не то рыбак, который вместе со всеми тянет невод, не то засольщик, который гнет спину у чанов. Эта неразбериха, затем мучительная мысль, что Ляма он не найдет, гнетут его. Томит и бесконечная возня вокруг загадочного предприятия, постоянная вражда и споры хозяев, которые повсюду рыщут, без конца командуют и считают прибыль.

Его влекло к Переле, тоска по ней толкала его к Либерсу, но все это было ему противно. Чтобы не ходить к Либерсу, он каждую свободную минуту старался тратить на работу бок о бок с засольщиками. С каким-то особым рвением и упорством гнул он спину у чанов, прислушивался к вечной перебранке между засольщиками и чистильщиками.

На засолке работало немало детей и женщин, несмотря на то, что это самая губительная работа: тело покрывалось язвами, портилось зрение, начинало колоть в груди. А на самую легкую работу, на чистку чешуи ставили мужчин — из компании Гайзоктера и Лукьянова.

От чана к чану, от одной скрюченной спины к другой побежал слушок о том, что Гайзоктер прикажет засольщикам работать до поздней ночи. Нелегко тогда будет засольщикам. А чистильщикам ничего: ведь каторжной работой по засолке командует Гайзоктер и Лукьянов. Они добиваются, чтобы чехонь осталась у них в виде чистой прибыли. Мало им бешеных денег, которые они получают от Йотеля!

С чистильщиками Йотель запанибрата. Ему надо выжать из них как можно больше чешуи. За чистку он платит особо. А чистильщики только того и ждут, чтобы он велел поработать сверхурочно два-три часа. Лишний заработок не помеха, и работа нетрудная.

Вокруг Петрика глухо ворчат и ропщут засольщики. Сам он работает с жаром, ему хорошо с ними. Главное, чтобы его не забрали отсюда. И вдруг все преобразилось. Со стороны будто ничего и не произошло, но многие, очень многие сразу ожили. А кое-кого это, конечно, поддело под седьмое ребро. На Петрика же словно счастье свалилось. Дело в том, что Либерс, который держит поставку соли, нанял Кета возчиком.

Он хотел этим добиться двух вещей: во-первых, присутствием байстрюка растравить раны Гайзоктера и, во-вторых, иметь крепкого дешевого биндюжника. Он даже предполагал, что Гайзоктер на время исчезнет, как это уже однажды было в местечке, когда он привез Кета.

Но Йося Либерс ошибся: Гайзоктер не только не уехал, но даже бровью не повел. Он только ухитрялся не встречаться с Кетом, обходил его за три версты. А Кет стал таким отчаянным парнем, что не подступись, совсем не боится хозяина. Наоборот, теперь Йося Либерс частенько робеет перед ним; байстрюк умеет так глянуть на своего повелителя, что у того душа в пятки уходит. А о своем замечательном папаше, Гайзоктере, он и словом не обмолвится, точно он его и знать не знает.

Засольщикам явно становилось веселей, когда к ним заявлялся Кет. Богатырского сложения, ловкий, он с первого взгляда привлекал к себе, вызывал затаенное чувство гордости; при нем все становились разговорчивей, бодрей, рождалась уверенность в свои силы.

Изнурительный, тяжкий труд Кету как будто нипочем. Кажется, кости у него вовсе не ноют от непосильной работы. Раньше он Петрику не нравился, а сейчас его влечет к нему.

Всякий раз, когда Кет принесет куль соли, хочется поднять голову и посмотреть на него, словно на что-то светлое. Самую тяжелую работу он проделывает с удивительной легкостью. Не верится, что он устает когда-нибудь. Даже пот он утирает так, словно удаляет освежающую влагу с лица после утреннего умывания. Иной раз он вдруг безо всякой причины махнет длинными, багровыми, изъеденными солью руками, поднимет сияющее лицо и звонко выкрикнет на весь амбар:

— А мне на них на всех наплевать!

Усталые, хмурые люди оторвутся от чанов и, понимая с полунамека, кого он имеет в виду, оживятся, готовые подхватить песню, которую он, кажется, сейчас, прихлопывая в такт, затянет.

«Хвастунишка он!» — думал иной раз Петрик, ругая себя за то, что его тянет слушать веселые речи Кета и радоваться его бахвальству.

Когда Кет расправит плечи, сверкнет глазами, кажется, ни Кет, ни засольщики не гнут здесь спину; им впору схватить хозяев за шиворот и как следует тряхнуть их.

Кажется, пустое бахвальство, а все ж как облегчает душу!

Сейчас, когда стали поговаривать об удлинении рабочего дня, Петрик глаз не сводит с Кета.

Округлые глаза Кета напомнили Петрику Ляма, каким тот был, когда они устраивали забастовку на маслобойке у Гайзоктера. Стальные, упрямые глаза! Смотришь на них и веришь: настанет время, и Кет такое придумает, что все вражеские планы развеются в прах.

— Говорят, Йося Либерс станет хозяином, — буркнул кто-то.

Другой откликнулся:

— После дождика в четверг.

Кет помалкивал, прислушивался к разговорам. А когда стало чуть потише, пожал плечами и развел руками:

— Да!

— Что да? — раздались недоуменные голоса.

— Гайзоктер и Либерс будут сшибаться лбами, а нам, стало быть, глядеть на них да приплясывать? Вот что! Мы можем им насолить, если захотим; ведь скоро начнут работать сахарные заводы.

— Как насолить?

— Давайте, голубчики, прибавку! И хоть лопните, а мы больше девяти часов работать не станем! Не хотите — можете гнить вместе с вашей чехонью! А других рабочих мы не допустим. Дудки! Пусть хоть лопнут!

Ваковский позвал Петрика к своим банкам. Петрик притворился, будто не слышит. Тогда уродец стал на пороге склада и долго не переставая кричал.

Пристроившись возле банок, Петрик задумался: с тех пор как он увидел Либерса, Переле нейдет у него из головы. Ее отец все время заговаривает с ним о Переле; это мучает его, потому что весь разговор сводится к одному: Либерс просит Петрика подслушивать, о чем Йотель говорит с Гайзоктером, и обо всем докладывать ему. Скоро, мол, приедет Переле… Йося Либерс решил голову сложить, но взять верх над Гайзоктером и отобрать у него «золотой» подряд. Украдкой он устраивал всякие пакости своему конкуренту. Гайзоктер из кожи лез, угрожал, старался поймать его с поличным и посчитать ему ребра, но затеять драку здесь, на глазах у Йотеля, боялся.

Либерс вбил себе в голову, что, не будь Петрик так упрям, он мог бы ему во многом помочь. А упрямцев он не терпит и, как только заполучит подряд, вышвырнет парня за дверь.

Как вихрь пробегает Либерс мимо чанов, мимо куч соли, так что только полы одежды развеваются, но на бегу успевает шепнуть Петрику:

— Зайди сегодня. Пришло письмо от Переле, там два слова и для тебя есть.

Петрик с трудом дожидался вечера и украдкой от всех убегал к Либерсу. Постепенно у него выработалась привычка — каждый вечер тайком от засольщиков забегать к отцу Переле. Больше всего он боялся, как бы об этом не узнал Кет. Конечно, Кет не бегал бы слушать письма Переле, не ждал бы ее приезда, не позволял бы ее отцу терзать себя.

Петрик сидит на самом краешке стула, а Либерс бормочет вечернюю молитву. То и дело он, однако, прерывает себя:

— Переле приедет, когда я с божьей помощью добьюсь своего.

— Переле пишет, что ты с ней не простился. Это правда, Петро?

Петрик краснеет и молчит.

— Она пишет, что привезет тебе привет от матери. Не принесешь ли ты мне на минутку счета, которые Гайзоктер подал вчера Йотелю? Только посмотреть. Знаешь, где они лежат?

Петрик сидит весь красный и молчит.

— Я так скучаю по своей Переле, прямо душа болит. Но что поделаешь? Как ей приехать? Ведь я и сам не знаю, что со мной будет. Ты парень смекалистый, Йотель тебя не держит за руку. Ни одна душа не узнает. Сбегай за бумагами, принеси на минуточку.

Голова Петрика клонится все ниже, ниже. Либерс снова занялся молитвой, потом опять отвлекся:

— Ведь я почему веду с тобой разговор? Если б ты не работал у Йотеля, я бы на тебя и не глянул. Но это неважно. Я знаю, ты, если захочешь, сможешь мне помочь. Разве я не вижу, как ты одинок? Почему же ты не выручишь папу Переле? Видишь, я разговариваю с тобой, как равный с равным.