— Нужна человеческая кровь, — говорил он, прикасаясь к моему животу. — То, что у вас внутри, жаждет человеческой крови.

Но вокруг не было ни людей, ни человеческих поселений — только звери и птицы обитали в этой дикой местности. Однажды утром мы оставили русло реки, которая в этом месте была уже просто небольшим ручьем, и по громадным валунам стали карабкаться вверх по склону горы. Вскоре, казалось, остались позади даже звери и птицы.

Среди этих заснеженных безжизненных пространств ко мне вернулись приступы беспамятства, я почти не чувствовал под собой ног. Я не знаю, как и где я продолжал брести по горам. Полагаю, мой проводник много миль нес меня на себе, потому что помню, как однажды пришел в сознание у него на руках с ощущением вкуса его крови на языке. Он сделал надрез на своем запястье и прижал рану к моим губам. Ощутив вкус новой крови, я подумал, что снова поперхнусь, но заставил себя проглотить ее и не дать боли взять надо мной верх. Но она не стихала, а когда я сунул руку под меховую одежду, о которой краснокожий позаботился перед нашим выходом из индейского лагеря, я почувствовал, что моя рубашка стала липкой от пропитавшей ее крови. Кровь сочилась теперь не только из груди, кровоточил весь мой живот. Я посмотрел на свои влажные пальцы, потом тревожно огляделся вокруг.

— Далеко ли, — крикнул я, — далеко ли еще идти?

— Недалеко, — ответил краснокожий.

Он помог мне встать на ноги, потом повел из укрытия, где мы прятались от ветра, снова в снежные просторы. Я слышал рев, напоминавший непрестанные раскаты грома, а потом, когда мы обогнули стену скалы, увидел перед собой водопад — свирепый и ослепительно белый. Он показался мне развевающимся хвостом белого коня самой Смерти. Мой спутник остановился и указал рукой вперед, в темноту, видневшуюся за водопадом.

— Там, — сказал он. — Там вы найдете каменное лицо гор, являвшееся вам во сне.

Я двинулся вперед, потом оглянулся. Меня удивило, что мой провожатый не трогается с места.

— Вы не пойдете со мной?

Краснокожий отрицательно покачал головой.

— Дальше этого места — нет, — сказал он. По его лицу, как тогда в лагере, промелькнула тень жадного интереса и не менее сильного страха. — Я не желаю встречаться с Кетаном.

— Почему, — спросил я, — что в этом страшного?

— Я помню, — ответил он, — что говорили мудрецы моего племени. Они искали встречи с Кетаном, чтобы он открыл им истинную природу всего сущего.

Я нахмурил брови, не понимая его.

— Какое же зло в том, чтобы узнать правду?

Борьба страха и жажды знания на его лице стала еще более заметной.

— Если я встречусь с Кетаном, — тихо заговорил он наконец, — то задам ему один вопрос. Я спрошу его, оправдан ли мой страх. Должен ли умереть весь мой народ, должен ли исчезнуть во тьме Наумкьег, действительно ли разбросанные всюду кости моих сородичей будут погребены под мостовыми поселений белых людей? Обо всем этом я должен буду спросить его, и Кетан должен будет ответить мне.

Индеец помолчал, потом внезапно задрожал всем телом и крикнул, обращаясь к небесам:

— Но я не хочу его слушать! Я не хочу знать!

Эхо его голоса прокатилось над бесчувственными снегами, но он кричал что-то еще, полагаю, на своем родном языке, потому что я не понимал слов. Эхо этих непонятных слов тоже разнеслось над снегами и ущельями, но потом замерло, словно скованное холодом, и все снова погрузилось в молчание.

— Возможно, — сказал он, кивнув мне на прощание, — вы найдете наконец то, что ищете.

Индеец повернулся ко мне спиной и быстро двинулся прочь. Вскоре он превратился в едва заметную темную точку среди сплошной белизны снега.

— Я долго, очень долго стоял не шелохнувшись. Крик краснокожего продолжал, казалось, эхом отдаваться в моих мыслях. Внезапно я ощутил руку на своем плече и стремительно обернулся. Воображение нарисовало мне оказавшихся рядом родителей: улыбавшуюся и протягивавшую ко мне руки мать, отца, такого же внушительного и серьезного, каким он всегда был. Потом пошел снег, и, как только первый порыв ветра бросил мне в лицо горсть снежных хлопьев, видение исчезло. Я пошел вперед, в том направлении, где они стояли, но там, конечно, никого не было. Я продолжал идти, ориентируясь по грохоту водопада, а потом миновал его и пошел туда, где сквозь пургу мне виделась гряда скал.

Действие крови краснокожего вскоре стало ослабевать, и под вой ветра вернулись мои бредовые видения. Я воображал, что слышу пульсацию в ушах, сначала очень слабую, потом усилившуюся, напоминавшую биение крохотного сердца, которое становилось все громче и громче, пока я не перестал слышать даже шум бури. Это биение почти лишило меня слуха, и я рухнул в снег, громко закричав. Стук в ушах сразу же прекратился, и я огляделся. Было темно. Я понял, что мне суждено умереть, потому что краснокожий забрал с собой наши одеяла, оставив мне только тыкву-горлянку с каким-то крепким отваром и два мешка с едой. На что мне было надеяться в таком месте и на таком холоде? Но я продолжал брести вперед, ожидая возобновления сокрушительных ударов в животе.

Я шел всю ночь и не слышал ничего, кроме воя метели. Но — странное дело! — я не валился с ног, продолжая идти, словно подгоняемый ветром, как будто все мое существо стало бестелесным духом, а ноги двигались сами, попеременно превращаясь в быстрые порывы воздуха. Забрезжил рассвет. Тени на снегу растаяли; все вокруг казалось сделанным изо льда золотисто-голубого цвета. Я обернулся на восток, чтобы взглянуть на встававшее солнце. До этой минуты меня не покидала мысль, что оно не взойдет для меня никогда. Внезапно мне показалось, что в поле зрения попала двигавшаяся точка. Я прищурился и еще немного повернул голову. Точка становилась все больше, и, вглядевшись пристальнее, я увидел, что она движется по моим следам на снегу. Первой моей мыслью было то, что краснокожий шагает за мной по пятам — ведь он мог передумать и вернуться. Приближавшаяся фигура была одета в меха, какие носили аборигены, в волосах были перья, лицо ярко раскрашено. Но когда расстояние между нами уменьшилось, я заметил, что взгляд его глаз был ярче любого, какой мне приходилось встречать прежде. Глаза горели подобно алмазам, а лицо, хотя и без единой морщины, казалось необыкновенно старым. По всему моему телу пробежала дрожь удовольствия, и я вспомнил, милорд, видение Странствующего Еврея, с которым встречался Паша. Я понял, что это тот же самый человек, что мне явилось то же самое существо. Еще когда он подходил ко мне, моя боль начала стихать, а потом я почувствовал, что она исчезла вовсе. Я готов был броситься ему навстречу, даже закричать, но как будто совершенно окаменел. Однако Странник продолжал идти, не замедляя шаг. Я наблюдал за ним, но он вдруг пропал, и я снова обрел способность двигаться. Я побежал по снегу, но там, где он был, не осталось даже следов его ног. Я огляделся. По одну сторону от меня раскинулось озеро, по другую были утесы, но ни на глади озера, ни на скалах не было заметно никакого движения. Я споткнулся и вскрикнул, но мне ответило только насмешливое печальное эхо. А потом, совершенно неожиданно, я увидел его — лицо старика.

Как и в моих снах, это был контур выпиравшей из склона горы. Я пошел вперед, и лицо, казалось, исчезло. Тогда я вернулся на то место, где споткнулся, и лицо появилось снова. Я прижал руки к животу, потом поднял их. Они были выпачканы густой кровью и ярко блестели.