— Я не могу это сделать, — крикнул он, однако по команде Фауста из толпы выволокли Эмили и потащили вверх по куче сложенных вокруг столбов дров. — Нет! — завопил сэр Генри.

Он полез по поленьям следом за дочерью и обнял ее обеими руками, затем поджег самый дальний угол погребального костра и поднял взгляд на миссис Фокс.

— Мне очень жаль, — сказал он.

— Не сокрушайтесь, — ответила она, и ее покрытое синяками лицо озарила улыбка. — Я вижу позади этой толпы ожидающую меня колесницу. Скоро она помчит меня сквозь облака под звуки труб к вратам Неба. Не печальтесь, сэр Генри, как не печалюсь я. — Но, еще не закончив говорить, она заплакала, а потом крикнула: — Прощай, мой дорогой мальчик! Роберт! В обители Всемогущего мы соединимся снова — твой отец, ты и я. Живи так, чтобы ничто не помешало нашей встрече там…

Она хотела сказать еще что-то, но задохнулась от дыма и закашлялась. Толпа отхлынула от жарко разгоравшегося костра, и Роберт заметил, что солдаты стали исчезать в темноте. Какое-то мгновение его разум переполняли дикие планы, осуществив которые, он мог бы освободиться от пут и погасить пламя. Роберт почувствовал, что узлы затягиваются еще туже, и ему пришлось отказаться от своей отчаянной попытки. Он понимал, что отец не появится.

Мальчик не отрывал взгляда от палящего ада костра, и вскоре пламя стало обжигать ему щеки. Мать и мистер Уэбб виделись теперь лишь темными пятнами среди оранжевых и красных языков пламени, превращавших кровь, плоть и кости в густой черный дым. Он клубами поднимался высоко над деревней, гася каждую ярко вспыхивавшую на небе звезду, а ветер рассеивал прах мучеников в сгустившейся ночи. Сквозь слезы Роберт в отчаянии следил за его полетом.

— Дело сделано, — пробормотал Фауст, пристально оглядев продолжавших толпиться вокруг костра жителей деревни. — Все готово и должно быть доведено до конца.

Он развернул лошадь и поскакал прочь под одобрительный гул толпы.

Когда Фауст поскакал в темноту вслед за своими солдатами, Роберт увидел Эмили, которая сидела на корточках под деревом, обхватив руками низко опущенную голову. Сэр Генри стоял возле нее на коленях и пытался заглянуть дочери в глаза, но та оставалась неподвижной в своем горе и не поднимала головы. Заслышав топот копыт лошади Фауста, сэр Генри оглянулся и увидел Роберта. Его лицо задрожало от сознания своей вины, но Роберт, понимая, что отец Эмили пытается поймать в его взгляде хотя бы слабый знак прощения, не мог ответить ему ничем, кроме ненависти. Сэра Генри стало трясти; Эмили заметила это и подняла голову. Она посмотрела на отца, потом проследила за его взглядом и тотчас вскочила на ноги. Она бросилась бы следом за Робертом, но отец обнял ее и держал, словно пленницу. Роберт попытался что-то крикнуть ей, но кляп во рту не позволил издать ни звука.

— В жизни есть радости привлекательнее женщин, — со смехом бросил Фауст, — но вы, похоже, еще слишком молоды, чтобы нуждаться в соответствующем уроке.

Роберт задергался в своих путах, страстно желая поверить в то, что он мог бы уничтожить своего врага взглядом.

Но Фауст только снова рассмеялся и сказал:

— Сейчас вы, конечно, не станете благодарить меня за то, что я сделал, но время благодарности впереди.

Он оглянулся на погребальный костер.

— Лучше всего жить без любви. Когда вы совершите путешествие, в которое я вас поведу, когда постигнете то, чему я научу вас, вы поймете, что любовь — ничто, она не лучше смолы на крыльях орла, которая мешает ему летать, не дает сбыться его стремлению парить над облаками. Вы — сын своего отца, Роберт, а он был сильным, храбрым и полным решимости. Но в его душе была язва нравственности, которая обращает в никчемную грязь даже все самое лучшее. Я должен был остановить и его, и вашу мать, и леди Воэн, и мистера Уэбба. И я остановил их. Но вы умный мальчик, Роберт, умнее, чем они. Пусть вы сейчас ненавидите и клянете меня; в конце концов вы станете моим.

«Значит, мой отец, — хотел крикнуть Роберт, — мой отец тоже умер?»

Он воображал себя покинутым в таком океане ужаса, где больше нечего было терять, но теперь до его сознания дошло, что океан безбрежен. Слезы слепили его, но он не мог утереть их. Они текли по щекам, пропитывая кляп, и капали на веревки, стягивавшие его грудь. Он силился подавить рыдание, но горючие слезы продолжали бежать нескончаемым потоком.

— Можете хныкать, — внезапно перешел на шепот Фауст, — но поймите, что я вам предлагаю.

Они ехали по лесной дороге, но теперь деревья остались позади. Перед ними лежала равнина, а впереди вырисовывался Стонхендж. Его кольцом окружали мертвецы, одни пешие, другие — верхом на лошадях.

— Взгляните на это древнее городище, — снова зашептал Фауст. — Скоро все его тайны, все могущество будут моими. Как упорно я трудился, как долго готовился к этому. Сможете ли вы, Роберт, отказаться вместе со мной постичь эту мудрость? Будь у вас даже столько душ, сколько звезд на этом небе, разве не отдали бы вы их, все до единой, за толику вкуса, за малый проблеск того, что я предлагаю вам даром?

Он стал вынимать кляп изо рта Роберта; от возбуждения у него тряслись пальцы. Фауст бешено рванул узел и освободил рот.

Роберт огляделся. Он сощурил глаза, словно взгляд Фауста был слишком ярким для него, но не отвернулся. Долгое время мальчик не произносил ни звука.

— Кто вы? — прошептал он наконец. — Что вы за существо?

— Я нечто большее, чем вы или любой другой человек.

— Почему?

— Я соединяю в себе невозможное. Я жив и мертв. Я дух и прах. Я владею тайнами могил и навеки бессмертен.

Роберт всеми силами старался оставаться предельно невозмутимым.

— Выходит, вы демон? — спросил он. — Исчадие ада?

Фауст пожал плечами.

— Люди могут так думать, потому что мы кормимся их кровью.

— Мы? Значит, вас много?

Фауст снова пожал плечами.

— Больше, чем принято считать.

— А сэр Чарльз? Ваш друг. Он тоже демон?

— Почему вы спрашиваете?

— Однажды я видел его. Он очень бледен, так же, как вы.

Фауст рассмеялся и бросил взгляд в направлении камней.

— Вы не видели сэра Чарльза, — прошептал он. — Разве что его внешнюю форму, оболочку, и ничего больше. Сэр Чарльз оказался дураком. Человеком, который продал душу и обнаружил, что расстался заодно с плотью и кровью. Потому что пожелал стать сосудом, в который мог бы сойти Наивысший. И его желание было удовлетворено: сосудом он и стал.

Роберт, протестуя, замотал головой.

— О чем вы говорите? — прошептал он.

Фауст оглянулся назад. Его глаза сверкали ярче прежнего, лицо, казалось, загорелось каким-то внутренним огнем.

— Единственный Великий, — крикнул он вдруг. — Он скоро будет здесь! О, Роберт!

Он крепко сжал плечи мальчика.

— Как упорно я трудился, в какие глубины знаний и чернокнижия проник, чтобы докопаться до обрядов, которые позволят призвать Его сюда! Я буду коронован за свой успех и все усилия! Вперед!

Он поднял лошадь на дыбы и заставил ее повернуться на месте.

— Вперед! Мы увидим Его, хозяина всех нас!

— Кого? — закричал Роберт. — О ком вы говорите?

Фауст широко раскрыл глаза.

— Что? — спросил он удивленно. — Вы действительно не догадываетесь?

Он рассмеялся, увидев страх на лице Роберта, и дал лошади шпоры. При их приближении мертвецы стали выравнивать строй, бряцая оружием. Вглядываясь в их лица, Роберт узнавал некоторых из солдат отца. Одним из них был сержант Иверард. Роберт окликнул его, но на лице солдата не появилось ни малейшего признака того, что он узнал мальчика. Проехав мимо него, они оказались в тени громадных камней. Фауст натянул поводья и остановил лошадь. Некоторое время он сидел не шелохнувшись, затем спрыгнул на землю. Он поднял Роберта и поставил его, все еще связанного, на траву.