— Но… нет… — сорвался с губ головы шепот, а ее лоб нахмурился. — Я бессмертен… Этого не могло слу…

Глаза Фауста широко раскрылись, смерть оборвала его на полуслове. Позвонки шеи затрещали, череп ударился о землю и рассыпался в пыль. Задул ветер и поднял прах над камнями Стонхенджа. Роберт ощутил его на своем лице: частицы были мелкими и острыми, они буквально вонзались в кожу. Он стер их руками и увидел, что все кольцо охвачено бурей, вокруг каждого камня поднимались вверх вихри пыли. Вскоре не стало видно ни луны, ни звезд, но сквозь густую дымку мальчик мог видеть долину за камнями. Она была пуста: там, где недавно теснились мертвецы, не было ничего, кроме поднятого ветром праха. Он протер глаза и крепко зажмурился, а потом упал на колени и зарылся лицом в прохладу высокой травы.

Когда он решился наконец снова поднять голову, пыли уже не было. В небесах ярко горели звезды. Тени от камней были четкими и холодными, разделенные полосками серебрившейся в лунном свете травы. Откуда-то издалека донесся звон церковного колокола.

Роберт обернулся.

Сверху вниз на него смотрели глаза.

Мальчик подумал, что должен бежать, но этот взгляд заворожил его, притягивая к себе. Он понял, что пропал. Его охватило ощущение засасывающей, становившейся все более холодной, непреодолимой, вечной черноты. Но глаза приближались к нему, а лицо стало трястись. Существо наклонилось вперед, будто сломленное внезапной болью, и схватилось руками за живот. Только теперь Роберт впервые заметил, что тело существа тоже деформировано — не меньше, чем лицо. Его руки и ноги были неестественно тощими, но бедра широкими, как у женщины, а живот таким же раздутым, как у Ханны, когда она вот-вот должна была родить. Существо снова схватилось за живот и согнулось вдвое от мучившей его боли. Оно опустилось на колени, затем схватило Роберта за руки. Его пальцы были холодными, холоднее, чем лед. Они неумолимо сжимались, и Роберт почувствовал, что у него немеют руки. Мальчик лишь надеялся, что, когда существо приступит к новой трапезе, смерть настигнет его быстрее, чем настигла Фауста.

Он пристально вгляделся в белизну нависшего над ним лица. На мгновение оно омрачилось быстро промелькнувшей тенью, и Роберт вообразил, что это было минутным отвращением существа к самому себе, слабым признаком ужаса и раскаяния. Но он не был в этом уверен; это выражение промелькнуло так стремительно, будто его не было вовсе. Он стал искать в этом лице хотя бы какой-нибудь знак сострадания, но напрасно. Лицо снова задрожало от приступа боли, однако излучавшаяся взглядом чернота оставалась неколебимой.

Вздутый живот существа стал заметно пульсировать, словно какая-то сила внутри его пыталась вырваться наружу. Его снова согнуло вдвое, и тут Роберт вдруг ощутил внезапный пинок снизу по ягодицам. Какая-то сила стала раздвигать ему ноги, потом потащила его бедра вверх. Что-то твердое стало тереться между его ног, и Роберт попытался соединить их вместе, но они продолжали раздвигаться еще шире, а потом он почувствовал, будто его насаживают на кол. Из горла мальчика вырвался крик, но кол становился все длиннее и толще. Он начал двигаться вверх и вниз, с каждым движением проникая все глубже. Вверх и вниз, вверх и вниз. Перед глазами Роберта все поплыло, пульсируя и сокращаясь в ритме пронзавшей его боли. Пульсация все более ускорялась, затем стала ослабевать и пропала вовсе. Он зажмурил глаза и снова открыл их, но окружающее по-прежнему было в тумане, а чернота продолжала сочиться. Она заполняла его зрение до самых краев, становилась все более густой, затопляла абсолютно все. Внезапно глубоко внутри себя Роберт ощутил сильную, как будто из жидкого льда, струю, и в то же мгновение мир окончательно исчез. Все погрузилось в черноту.

Глава 2

 Молодая леди сидела в карете, слегка облокотившись о раму окна. Ветер растрепал ее локоны, и она пригладила волосы тонкой белоснежной рукой. В тот же миг по ее лицу пробежала тень недоумения, и она пробормотала:

— Странно, меня одолевает ощущение какой-то нависшей угрозы.

Ее спутник пошевелился, словно выходя из глубокой апатии.

— Угрозы? — переспросил он наконец.

— Взгляните, — сказала леди, показывая рукой, — мы проезжаем мимо поставленных торчком камней.

Спутник поерзал на сиденье, придвинулся поближе к ее окну и посмотрел в него. Ноздри мужчины немного расширились, а лицо словно окаменело.

— Вы почувствовали? — спросила леди.

Он пристально посмотрел ей в глаза.

— Сначала я не была уверена, — продолжала она, — но, по-моему, здесь все же чувствуется что-то большее, чем просто атмосфера этого места.

Она болезненно поежилась и взяла мужчину за руку.

Некоторое время мужчина продолжал вглядываться в ее лицо, затем высунулся из противоположного окна кареты и приказал кучеру свернуть с дороги.

— Возможно, вы правы, — согласился он, усаживаясь на место. — Похоже, окружающий воздух действительно пропитан какой-то опасностью.

Он закрыл глаза, вяло улыбнулся и добавил:

— Господи, я давно позабыл, что такое страх. Не прикосновение ли это его золотых пальчиков? Я нахожу ощущение этого прикосновения едва ли не восхитительным.

Он поежился почти так же болезненно, как леди несколько секунд назад.

— Редкое удовольствие, — прошептал он, — такая приятная легкость в желудке.

Он сжал руку своей спутнице, потом снова отвернулся и стал вглядываться в камни, к которым они приближались, высунувшись из окна кареты со своей стороны.

Роберт очнулся. Ему сразу же захотелось снова впасть в забытье. Невыносимо ярко светило солнце. Оно сильно обожгло ему зрачки, заставив зажмурить глаза, резко повернуться и погрузить лицо в траву.

Некоторое время спустя он ощутил прикосновение руки к своему плечу.

Мальчик завопил, перевернулся на спину и стал бешено отбиваться, слепо молотя по воздуху руками и ногами.

— Нет! — кричал он. — Нет, нет!

Рука прикоснулась снова, на этот раз ко лбу. Прикосновение было прохладным и нежным.

Он открыл глаза и увидел леди, загораживавшую собой прямые лучи солнца. Роберт протер глаза; теперь он мог видеть ее совершенно отчетливо. Сначала он подумал, что перед ним появилась богиня. Она выглядела краше Венеры, о которой он читал в древних поэмах. Но возникла эта богиня не из пены морских волн, а из солнечных лучей раннего утра; предстала его взору чем-то бесконечно красивым и опасным. Тонкое стройное тело, точеные черты немного продолговатого лица, румянец щек цвета дамасских роз, черные волосы с блестящим отливом. На ней было богатое, украшенное кружевом платье, такое же красное, как ее губы. Ее внешность говорила о юном возрасте и расцвете красоты во всем, кроме кожи, которая слишком отливала золотом, и глаз, слишком ярких и холодных для восемнадцатилетней девушки. Роберт уже видел подобный блеск глаз; точно в такие же глубины погружал его взгляд Фауста. Он долго глядел на нее снизу вверх, отупев от ужаса, но усилием воли заставил себя отвернуться.

— Он жив, — услыхал мальчик ее громкий голос.

Как Роберт и ожидал, этот голос оказался нежным и внушающим трепет.

Зашуршав юбками, она наклонилась над ним и нежно прикоснулась ладонями к щекам. Ему не оставалось ничего другого, как снова поднять взгляд на ее красивое лицо. Она внимательно изучала его, затем во взгляде появилось замешательство, а лоб слегка нахмурился. Она прикоснулась к ране на его голове и попробовала кровь на вкус.