– Сережа, я понял, что тебя что-то насторожило? – не тратя времени на экивоки, задал он мне главный вопрос.

– Да, Степан Федорович, можете считать меня параноиком, но я не верю Музыченко. – Вот тут нужно говорить правду, нравится она ему или нет. Сейчас недомолвки или ложь недопустимы, от этого зависит моя дальнейшая жизнь.

– Можете это обосновать? Фактами. – Панютин нехорошо поглядел на меня.

– Да. Во-первых, такие сведения дают непосредственно в руки, а не орут о них на совещаниях. Зачем он это сделал? Он что, зеленый офицер? Отнюдь. Не удивлюсь, если об этом скоро начнут судачить на Привозе. А жена Цезаря…

– Продолжайте. – Да, вот это выдержка, даже ни один мускул не дрогнул.

– Его действия с арестованными. Фактически он дал им время прийти в себя. Что это? Саботаж? В глупость я не поверю, не тот типаж. Следствие идет, но так медленно. У нас убитые и раненые, а он о законности.

– А не рано вы его во враги записали? Он работает, а вот вы, Сережа, больше привыкли к войне. И сейчас действуете дома, словно вы на Балканах.

– Может быть. Вот только, Степан Федорович, папочка у него интересная. Я за гораздо меньшие сведения с людьми такое творил… А здесь все по полочкам разложено. Прям загляденье, хоть в музей выставляй. Не бывает так. Я понимаю, что ощущения к делу не пришьешь, но в эти бумаги я не верю.

– Умнее всех хочешь быть? – Панютин, сузив глаза, глянул на меня. – Не высоко взлетел?

– Отнюдь. Просто высказал свое мнение. Решать вам. Вот только цена ошибки слишком велика.

– И что ты придумал? Только не говори, что у тебя ничего нет. Не поверю.

– Есть. Отозвать его поближе к границе. Кто в курсе, подумают, что таким манером мы избавляемся от этого Казановы. Вот Музыченко и кто за ним стоит будут уверены, что его там станут вербовать. Они не дураки. А что это будут австрийцы, у них не хватит воображения.

– Австрийцы? Хитро, все ждут одного, а ты… Молодец, Сережа, тут можно сыграть. Вот только почему ты мне помогаешь?

Хороший такой вопрос, с вывертом. Я не особо от него завишу, но он из касты, а в ней свои игры и правила. Как говорится, «он сукин сын, но наш сукин сын».

– Знаете, Степан Федорович, я ведь из рядовых выслужился. – Дождавшись подтверждающего кивка, продолжил: – Меня натаскивали унтеры и офицеры, прошедшие Крым и Польшу. Все они мне говорили, что вам не дали довести дело до конца, и ваше отстранение комментировали исключительно матерно.

– Что же, будем считать, я вам поверил, – по-волчьи улыбнулся Панютин. – Не обижайтесь, но были у меня относительно вас, Сережа, сомнения.

– Что вы, Степан Федорович, я все понимаю. Не простая пехота.

– Я рад, что вы не обиделись, до свидания.

Возвращаясь, я уже вовсю прикидывал, как нам побыстрее свалить отсюда в Киев, а еще лучше – в Москву. Тут явно началась непонятная грызня, и участвовать в ней у меня не было никакого желания.

Вот только все планы полетели к чертям. Чему быть, того не миновать. Веру Засулич при стечении сливок общества оправдали. Новость мгновенно стала известна в провинции. Журналюги тупо перепечатывали содержания телеграмм. Угу, телеграф, который исправно подогревал и так готовый рвануть котел, я занял без приказа, но все равно опоздал. Студенты, интеллигенты, либералы как с цепи сорвались. Фактически учеба в универе была прервана на неделю, они праздновали победу. Сначала будущие долбаные Ньютоны пытались задирать жандармов, были даже две драки, но Тотлебен не дрогнул и не запаниковал, а ввел войска. Волнений удалось избежать.

Канцлер империи князь Горчаков был доволен. Царь, возомнивший себя новым Петром Великим, поставлен на место, этот глупец Мещерский так ничего и не понял. Энглизированный болван пытался действовать как англичанин. А вот он просто не мешал, и результат получился на загляденье. А эта сумасшедшая девка? О, упустить такой шанс было преступлением. И теперь высшая аристократия поздравляет друг друга с торжеством справедливости. Идиоты и кретины. Особенно ему понравился Достоевский,[73] сказавший, что наказание этой девушки было бы чрезмерным. А объявление приговора?[74]

Вот только на юге застопорилось. Этот чертов немец задавил бунтовщиков. Жандармы неожиданно оказались крепким орешком. И, судя по докладам, они особо не церемонились с заключенными, да и при арестах сначала стреляли, а уже потом разбирались, кто прав, кто виноват. Особенно отличился в этом деле осназ, его начали бояться, а это очень плохо. Во-первых, ему оказалось по силам сбить волну террора, а во-вторых, у царя появился инструмент, который доказал свою эффективность. Ну ничего, у него есть одна интересная идея…

– Ну, как вы будете оправдываться, милейший?

Стоящий напротив меня человек в форме почтовой службы пытался вести себя независимо, но получалось это у него неважно.

– Я не намерен давать вам отчет о своих действиях, – заявил он с апломбом.

– Нет так нет. Вот только ваша дальнейшая судьба очень печальна.

– Вы мне угрожаете? Собираетесь арестовать? Что же…

– Нет, вы меня неправильно поняли, милейший, – перебил я его пылкую филиппику. – Господь с вами, оно мне надо? Просто вас выкинут со службы с «волчьим билетом». Вот и все. И никакой политики. Жрать тогда что будете? Семью как содержать собираетесь? Или вы на пожертвования рассчитываете? Ну-ну. – Судя по мгновенно сдувшемуся виду, на помощь он не рассчитывал. Одно дело выступать перед такими же «борцами», другое – нести ответственность за свои поступки. – Его превосходительство очень рассержен.

Так, помолчим, дадим клиенту осознать, куда он вляпался. Сейчас он такое нафантазирует…

– Но позвольте…

– Что именно? – задушевно спросил я. – Вы сами знаете, что творится в городе. Все как с цепи сорвались. Я даже допускаю, что лично вы такого не ожидали. Но кто-то должен ответить за произошедшее, и именно вы являетесь лучшим «стрелочником».

– При чем здесь…

– А вы не знаете, – оборвал я его. Главное – не дать ему время на размышления. – Так на «железке» говорят: если случается авария, то виноват стрелочник. Да-да, милейший, и сейчас на вас навесят всех собак. Припомнят все.

– Но у меня семья, дети, – растерянно проговорил он.

– Я могу вам только посочувствовать. – Клиент поплыл, пора бросать ему спасательный круг. – Право, мне вас очень жаль, вы стали пешкой в игре разведок, вам просто не повезло. Или вы не догадываетесь, почему именно мы здесь?

– Постойте, вы хотите сказать…

– Да, именно это, но вам лучше свои догадки держать при себе.

– Господин офицер, но я ни сном ни духом. Я же не знал. – На телеграфиста было жалко смотреть.

– Давайте начистоту, вы оказались не в том месте и не в то время. Газеты читаете?

– Да.

– А что должно произойти в Берлине?

– Ах ты…

– Вот именно. Сами теперь видите. Но… – подбодрить надо клиента, а то он, похоже, в обморок упадет, – я готов закрыть глаза на ваш промах. Нет, это не вульгарное доносительство. И вы не соседа со шкаликом жене сдаете, вы сообщаете нам важнейшие данные о противнике. Вот так.

Завербованный телеграфист удалился, а я взвалил на себя ношу цензора, то есть начал перлюстрацию телеграмм. Труд муторный и неблагодарный, требующий усидчивости и терпения. И вот тут мне на глаза попалось сообщение приказчику купца Самойлова о приеме груза, вот только получить он его должен у служащего Индо-Европейского телеграфа[75] Хаггарда. Очень интересно, но нет ни сил, ни возможностей проверить груз и этих коммерсантов. Но зарубку сделаем на всякий случай. Попадались мне еще пара интересных телеграмм. На всякий случай записал отправителей и получателей, и на этом мое «наместничество» закончилось. Приехал нас снимать кто? Правильно, Музыченко. И ненавязчиво так осведомлялся, как служба, есть ли подозрительные сообщения?