– Ты как? – спросил Робин.

Виктуар стояла как вкопанная, не сводя взгляда с листовок, словно хотела сама превратиться в птицу и полететь вместе с ними.

– А ты как думаешь?

– Я… Ну, сама знаешь.

– Забавно. – Она избегала смотреть Робину в глаза. – Я ждала, что на мне это как-то скажется, но ничего не произошло. Все не так, как было с тобой.

– Потому что это было по-другому. – Робин пытался подобрать слова утешения, способные показать все под другим углом. – Это была самозащита. И он еще может выжить, в смысле, он же не…

– Это за Энтони, – твердо заявила она. – И больше я никогда не буду возвращаться к этой теме.

Все застыли в напряженном ожидании. Как дети, разворошившие муравейник, они со страхом гадали, насколько кошмарными будут последствия. Текли часы. Сбежавшие профессора наверняка уже связались с властями. К этому времени в Лондоне уже прочли листовки. Какую форму обретет ответный удар? Много лет все полагались на то, что в башню невозможно проникнуть, до сих пор охранная система защищала от всего. Тем не менее казалось, будто тикают последние минуты перед кошмарным возмездием.

– Наверняка пришлют констеблей, – сказала профессор Крафт. – Даже если они не смогут войти. Несомненно, нас попытаются арестовать. Если не из-за забастовки, то за…

Она бросила взгляд на Виктуар и умолкла.

Повисла короткая пауза.

– Забастовка тоже противозаконна, – сказал профессор Чакраварти. – Акт о рабочих от 1825 года запрещает профсоюзам и гильдиям проводить забастовки.

– Но мы не гильдия, – сказал Робин.

– Вообще-то, как раз гильдия, – заметил Юсуф с юридической кафедры. – Это записано в уставных документах. Выпускники и студенты Вавилона автоматически входят в гильдию переводчиков, поэтому забастовка нарушает закон.

Они переглянулись и вдруг рассмеялись.

Но веселье быстро улетучилось. Ассоциация между забастовкой и профсоюзами оставила у всех неприятный привкус, поскольку в 1830-х годах волнения рабочих, возникшие непосредственно в результате серебряной промышленной революции, окончились оглушительным провалом. Луддитов либо убили, либо сослали в Австралию. Ланкаширским прядильщикам пришлось вернуться на работу, чтобы избежать голодной смерти. Бунтовщики на востоке Англии, разбивая молотильные машины и поджигая амбары, добились временного повышения жалованья и улучшения условий труда, но эти меры были быстро отменены; более десятка бунтовщиков повесили, а сотни отправили в австралийские колонии.

Забастовщики никогда не получали в Англии широкой общественной поддержки, потому что люди просто хотели пользоваться всеми благами современной жизни, не испытывая чувства вины из-за того, как эти блага получены. И с чего бы переводчикам добиться успеха там, где другие забастовщики, причем белые, потерпели неудачу?

Но была по крайней мере одна причина для надежды. Они оседлали волну. Социальные проблемы, побудившие луддитов громить станки, не исчезли, а лишь усугубились. Ткацкие и прядильные станки, работающие на серебре, все больше дешевели и распространялись, обогащая только владельцев фабрик и финансистов. Каждый год машины лишали работы все больше людей, оставляли без средств к существованию все больше семей, калечили и убивали все больше детей, поскольку станки работали быстрее, чем мог уследить человеческий глаз. Использование серебра породило неравенство, и в Англии за последнее десятилетие в геометрической прогрессии увеличивалось как число серебряных пластин, так и неравенство. Страна трещала по швам. Это не могло продолжаться вечно.

Робин был убежден, что их забастовка особенная. Они нанесли более серьезный удар, от которого труднее оправиться. Не существовало альтернативы Вавилону. Никто не мог его заменить. Без Вавилона Британия не выживет. Если парламент еще в это не верит, то скоро поймет.

Полиция не появилась и к вечеру. Отсутствие какой-либо реакции сбивало с толку. Но более насущной проблемой стало отсутствие припасов и удобств. Стало ясно, что придется провести в башне довольно долгое время – неясно, когда завершится забастовка. В конце концов у них закончится еда.

В подвале была крошечная кухня, которой редко пользовались, когда-то там жили слуги, а потом Вавилон перестал бесплатно предоставлять им жилье. Иногда студенты и преподаватели спускались туда перекусить, если засиживались допоздна. Порывшись в ящиках, Робин обнаружил запас продуктов – орехи, консервы, черствое печенье и овсянку для каши. Немного, но голодать пока не придется. А еще они нашли много бутылок с вином, оставшимся после факультетских приемов и вечеринок в саду.

– Исключено, – заявила профессор Крафт, когда Джулиана и Мегана предложили принести вино наверх. – Положите на место. Нам нужно сохранять ясный ум.

– Но надо же как-то скоротать время, – возразила Мегана. – И если мы умрем с голода, то можем хотя бы напиться.

– Нас не заморят голодом, – заявил Робин. – Нам просто не могут позволить умереть с голода. Ничего нам не сделают. В этом и суть.

– Даже если и так, – отозвался Юсуф. – Мы только что объявили о намерениях нарушить жизнь города. Вряд ли мы можем просто выйти и позавтракать.

Они даже не могли высунуть голову на улицу и сделать заказ в бакалейной лавке. У них не было друзей в городе, никого, кто мог бы стать связным с внешним миром. У профессора Крафт в Рединге жил брат, но невозможно было ни передать ему письмо, ни безопасно доставить продукты в башню. Профессор Чакраварти, как выяснилось, связан с «Гермесом» лишь постольку-поскольку – его завербовали, только когда он получил должность научного сотрудника, а дальше, на посту профессора, поддерживать отношения с «Гермесом» стало уже слишком рискованно, и он лишь получал анонимные письма в условленных местах. Больше никто на сообщение через «маяк» не откликнулся. А значит, больше никого не осталось.

– А вы об этом не задумывались, прежде чем ворваться в башню и размахивать оружием? – спросил профессор Чакраварти.

– Нам было немного не до этого, – смущенно ответил Робин.

– Мы… Вообще-то мы придумывали план по ходу дела, – призналась Виктуар. – Времени у нас было немного.

– В планировании революции вы явно не мастаки, – усмехнулся профессор Чакраварти. – Посмотрим, что получится сделать из овсянки.

Очень скоро возникли и другие проблемы. В Вавилоне име- лся водопровод и туалеты, но помыться было негде. Ни у кого не было запасной одежды, и, конечно же, постирать тоже не было возможности – обычно одежду стирали слуги, оставаясь как будто невидимыми. Не считая единственной койки на восьмом этаже, на которой иногда дремали аспиранты, в башне не было ни кроватей, ни подушек, ни постельного белья – ничего для комфортного сна, помимо собственных пальто.

– Посмотрите на это с другой стороны, – сказал профессор Чакраварти в смелой попытке всех взбодрить. – Кто не мечтает жить в библиотеке? Разве в нашем положении нет определенной романтики? Кто из нас откажется от жизни, посвященной чистому разуму?

Похоже, никто не разделял эту фантазию.

– А разве мы не можем по-тихому выбираться по вечерам? – спросила Джулиана. – Прокрадемся после полуночи, а к утру вернемся, никто и не заметит…

– Чушь, – бросил Робин. – Это вам не какое-то… развлечение, только на денек.

– От нас начнет вонять, – сказал Юсуф. – Отвратительнее не придумаешь.

– И все же мы не можем выходить и возвращаться…

– Тогда выйдем один раз, – предложил Ибрагим. – Только за припасами.