— О! — воскликнула Катька изумленно. — Кажется, я катастрофически трезвею!

— Это от запаха чая. В чае пять вкусов. Пять первоэлементов.

Он протянул руку к газете и снова стал разглядывать фотографию девушки с зелеными волосами. Потом перелистал всю газету и погрузился в маленькие заметочки на полях.

— Что там еще? — спросила Катька, скучая.

— Да так. Пишут, что изобрели новый вид наркотиков. Бинарный, приобратает свои свойства при контакте с любым сахаридом. Нет никакого способа отпределить наличие вещества. На расстворе можно готовить «Кока-колу», пироженные, конфеты. Пишут, что патент принажлежит напитку «Блисс».

— Я украла эту газету у консьержа, но поскольку не знаю френча, бросила ее у дверей, — с удивлением заметила Катька.

Эдик нацедил в обе кружки светлый, чуть подкрашенный напиток, и Стрельцова сморщилась.

— Ну-у! Разве это чай?

— Попробуй, — вздернул брови Эдик и первым поднес кружку к губам.

Катька окунула лицо в загадочный сладкий запах и замерла. Если бы запахи могли быть наркотиками — то это был один из них.

— Удивительно, — вздохнула Катька. — Такой чудесный чай, и такие поганые пуховики они делают? Чудные они, китайцы.

— Чудные, — кивнул Эдик.

— Ты не сердишься, что я себя вела кое-как? — спросила Катька, когда чай кончился. — Вообще-то я не теряла ключ, просто мне не хочется с тобой расставаться. Просто не хочется идти в свой номер. Можно, я у тебя останусь? Я не буду к тебе приставать. Я уже трезвая и отвечаю за свои слова.

— Оставайся, — сказал Эдик и снова взял газету в руки. — Я почитаю. Ты можешь ложиться.

— Хорошо. Спокойной ночи, — сказала Катька и поднялась с кресла. — Послушай, конечно это не мое дело, но… это же желтая пресса. Тебе что, шифровки там передают.

— Ты насмотрелась фильмов типа «Люди в черном»?

Басист опять уткнулся в газету. Катька нырнула в постель и долго смотрела на точеное лицо Эдика, мягко выписанное янтарным светом бра.

Утром Марго проснулась рано. Резко, словно от толчка. И открыв глаза, увидела перед собой люстру, спущенную вниз на проводе-пружине и свои плавки на ней. Люстра медленно кружилась, и плавки время от времени оказывалиь прямо перед носом. Она оттолкнула люстру вверх и приподнялась на локтях. Тончайшие полосы света сочились между полосами жалюзи. Рядом, прямо в одежде, спал Андрэ. И бледное лицо его было исполненно достоинства, будто репортер занимался во сне важным серьезным делом. И весь он словно расстворялся в холодно-голубом сиянии. Марго с трудом удержалась от желания погладить разметавшиеся локоны Андрэ.

Вентилятор в углу мерно жужжал, и лопасти за решеткой размазывались в полупрозрачный круг. Внезапно Марго стало стыдно. Никогда с ней этого еще не случалось. Фу! Фу! Фу! Стыдно-стыдно-стыдно! Ужасно! Все ужасно! Теперь между ней и Андрэ ничего не будет.

Ну и ладно — одной проблемой меньше.

Марго тяжко вздохнула и потянулась за плавками. Господи! Почему же они на люстре? Марго слезда с диванчика и глянула на себя в зеркальную стену. Ну и рожа! Закрыв глаза, она подставила лицо под ветер.

…и атомы на самом деле только интерференционные пересечения каких-то невообразимо древних волн, которые прокатились по космосу еще от того, самого первого взрыва. И они столько раз отражались от границ вселенной, что превратились в вихри и водовороты пространства. И стало быть она, Марго, суть завихрение пространства. И странно, что она ходит, говорит, хочет или не хочет чего-то…

Марго оглянулась, и ей опять показалось, что Андрэ не дышит. Она наклонилась к лицу репортера почти вплотную, но он будто почувствовал, и веки с голубыми жилками беспокойно дернулись. Живой.

Ну и слава богу! Марго начала одеваться, постепенно с каждым предметом туалета приходя в себя, и начиная ориентироваться в прошлом и настоящем. От прошлого тошнило, и не хотелось смотреть себе в глаза. Очки. Очки! Срочно очки! Темные, зеркальные, желтые, синие — любые очки сильно спасают в такие минуты. Скорее спрятать бестыжие наглые глаза. Хотя нет. Наоборот. Прячут глаза, которые боятся общественного порицания. Те, кто не боится, смотрят на пир прямо, в упор. Так, как смотрят кино, уверенные в своей непричастности и особенности.

На столе около компа Марго нашла те, что были на Андрэ в «Эдеме». Без диоптрий, хамелеоны с золотым напылением. Тяжелые. Толстая оправа из незнакомого пластика. Марго одела их и повернулась к зеркалу. Она не сразу поняла, что ее насторожило, а когда поняла, сильно удивилась. Лопасти вентилятора остановились и были неподвижны, а сквозняк остался. Урчал моторчик. А лопасти все равно не двигались. Марго подошла к прибору и осторожно поднесла руку к пропеллеру. Но тут же оттдернула, почувствовав опасную скорость за прутьями защитной сетки.

— Я сошла с ума! — тихо прошептала она по-русски. По-русски безумие пугало, и она повторила по-французски. — Je suis fou.

По-французски безумие не так пугало. По-французски оно было даже забавным, как улыбка де Фюнеса.

Марго сдернула очки. Да нет, она не сошла с ума. Вентилятор — крутился.

Марго опять надела очки — лопасти замерли. Чушь какая-то! И только при более внимательном анализе, выяснилось, что они чуть вибрируют, чуть-чуть изменяя положение в пространстве.

Она беспокойно оглянулась на репортера, но будить Андрэ после вчерашнего она ни за что не рискнула бы. Наоборот, лучше уйти, пока хозяин спит. Выбежав на кухню, Коша отодвинула жалюзи и давай вертеть и разглядывать чертовы очки со всех сторон на солнечном свету. Но на вид они ничем не отличались от обычных рядовых очков. Что за чертовщина? Она взяла нож и попыталась подковырнуть чертов винт на дужке, но и там никакой отгадки не нашлось. Но она одевала очки и все, что ритмично вращалось (колеса, например) или мерцало, или вспыхивало — становилось неподвижным или двигалось очень медленно по результирующей.

Марго повернулась в комнату быстро-быстро замахала перед лицом рукой. И произошло чудо! На определенной частоте рука Марго неподвижно замерла перед ее лицом, хотя она махала ей, не переставая.

«Так! — подумала Марго. — Как это может быть? Напыление? Или это и не очки вовсе, а мониторы? Допустим, в дужку встроен комп, наружная поверхность очков — камера, а внутренная — монитор? Камера снимает все это мельтешение, вычитает противофазу и выдает только конечный результат? А если мельтешения нет, то это просто очки?

Марго вернулась в комнату, где спал Андрэ и наклонившись над репортером, пристально разглядывала его лицо, ища в нем следы нечеловеческого.

— Что ты делаешь? — воскликнул он, открыв глаза. — Возьми себе сок или кофе, что хочешь… Я еще посплю.

— Я наверное пойду… — сказала Коша-Марго нерешительно.

— Как хочешь, — промямлил Андрэ и добавил для компа. — «Наташа»… Выпусти Марго.

— Ты мне позвонишь? — пересохшими связками спросила она.

— Да-а… Потом… — протянул Андрэ, и затих.

Марго ничего не оставалось, как отправиться в космический шлюз прихожей. Стальная дверь беспрепятственно выпустила ее на площадку и мягко задвинулась, следом закрылась обычная дверь, скрывавшая все эти супернавороты.

Лифт? Нет. Марго пойдет пешком. Она будет считать ступеньки, запоминая их щероховатые приметы, скользить по гладкой, обласканной сотнями ладоней поверхности старинных перил, и обдумывать весь случившийся со вчерашнего дня сумбур.

Консьерж — старый хрыч с высохшим лицом. «Доброе утро — доброе утро.» Тяжелая парадная дверь. Толкнуть, навалившись плечом, и — свежий ветер.

Оказывается ночью был дождь, на чистых тротуарах — лужи, в воздухе — запах Гольфстрима. Раннее тихое утро. Хорошо-то как, господи! Марго улыбнулась. Руки в карманы, чтобы чувствовать себя независимой, а не бестолковой. Она совсем не представляла, где находится. Впрочем, в городе всегда можно найти дорогу к дому.

Она пошла наугад. Через пару кварталов обнаружился длинный бетонный забор. До боли знакомый.