Ноль реакции.

За ее спиной скрипнула дверь. Доктор Наджиб вкатил тележку с аппаратурой.

— Сколько он весит, по-вашему? — спросил он у Банерджи.

— Килограмм девяносто.

— Я тоже так думаю. Значит, введу шестьдесят миллиграмм.

Пока врач готовил инъекцию, Андреа продолжала говорить:

— Хаким, слушайте меня внимательно. Я — офицер американской разведслужбы. А вы глубоко, глубоко в дерьме. И если вы не прекратите разыгрывать из себя героя, надежды у вас никакой. Я могу прекратить этот кошмар, спасти вашу шкуру. Но только в том случае, если вы пойдете мне навстречу. — Она сделала паузу, потом спросила: — Ну, вы меня понимаете?

Ответа не последовало.

— Я готов, — сказал доктор Наджиб со шприцем в руке — иглой вверх.

Андреа вздохнула и отошла от стола, освобождая место доктору.

— Жаль, что мы вынуждены прибегать к этой процедуре. Надеюсь, нам не придется повторять ее дважды или трижды.

Муссави заметался на столе.

— Не дергайся, придурок! — прикрикнул доктор и ввел иглу.

Андреа следила за временем по «Ролексу» на своей руке. В ее распоряжении шесть минут. Минута — чтобы подействовало. Две минуты — постепенное отмирание мышц. Еще две минуты — удушье. И последняя минута — балансирование без воздуха на краю смерти.

В этой процедуре правильный тайминг решает все.

Часики — восемь карат золота — она подарила сама себе в честь назначения на пост главы резидентуры. И сейчас было приятно наблюдать, как секундная стрелка элегантно подплывает к первой четверти минуты, ко второй, к третьей… Андреа покосилась на лицо араба. Мускул на левой щеке больше не дергался. Открытые глаза намертво застыли в выражении напряженной тревоги.

— Ах, Хаким, Хаким… — сказала она с чем-то похожим на восхищение и сочувствие в голосе. — Меня поражает, как долго вы продержались. Какая сила духа! Вы по-настоящему мужественный человек. Но никто не может сопротивляться вечно. Никто. Поэтому сдаться после такой блистательной борьбы нисколько не стыдно.

Разумеется, Муссави уже не мог реагировать на ее слова — даже если бы захотел.

— Я предлагаю вам сделку, Хаким. — Три минуты прошло. — То есть я могу помочь вам лишь в том случае, если вы поможете мне.

Она протянула руку и повернула голову Хакима в свою сторону. Теперь она смотрела ему прямо в глаза. И он смотрел ей прямо в глаза. Это был бессмысленный взгляд куклы — или человека, который умер с открытыми глазами. Что происходило в душе и теле Хакима — по таким глазам ничего не прочитаешь.

Однако воображение Андреа подсказывало все подробности. Однажды она тонула — и помнила, что такое удушье. Но когда тело борется за выживание и движется — это совсем не то, что борьба внутри парализованного тела, которая сводится к все большей, и большей, и большей панике… Последние трепетания духа в мертвом теле.

— Я знаю, что вы в прошлом работали против Америки. Стало быть, у ФБР к вам множество вопросов. Однако с ними вы будете разбираться потом. — Андреа говорила неторопливым голосом, артикулируя каждый слог. Она понимала, что теперь он жадно слушает ее, и медлила не из чистого садизма. Правильные слова должны были прозвучать в правильную секунду. Предложение должно быть сделано в тот момент, когда его нельзя отвергнуть. Хаким должен очнуться сломленным человеком — с готовым решением сотрудничать. — До ФБР вам сейчас как до Луны. Не они могут освободить вас из этой комнаты. Освободить вас могу только я. Ваша жизнь и смерть в моих руках. Как я вам сказала, я не из полиции. Я из ЦРУ. Меня не интересуют ваши прошлые преступления. Меня интересует только завтрашний день. Меня интересует, что планируют ваши друзья. — Пять минут пятьдесят секунд. — Если вы поможете моему любопытству насчет будущего — выйдете отсюда через полчаса. Потом хоть месяцами мирно калякайте с чистоплюями из ФБР. Будете молчать дальше — тому, что сейчас происходит с вами, не будет конца. Мы будем повторять снова и снова, снова и снова.

Андреа закончила свою речь и отступила от стола.

Она ждала, поглядывая на часы.

Ничего не происходило.

Хаким не двигался.

Проклятие, она его убила!

И тут его грудь сотрясло. Раз, другой…

Андреа сама хватала воздух ртом: незаметно для себя она перестала дышать — в ожидании, когда он задышит!

Получалось, что ее речь дозвучала в правильный момент: когда надежда оставила Хакима — и за мгновение-другое перед тем, как наступило облегчение и мышцы опять ожили.

Внезапно все тело Хакима стало извиваться на столе. Из горла донесся хрип, глаза выкатились. Наконец взгляд араба остановился на Андреа.

— Американец! Американец!!!

Очевидно, в своем понимании он кричал. Присутствующие слышали только свистящий шепот.

— Американец строит машину.

Ноздри Андреа торжествующе дрожали.

— Он говорит…

Глаза Хакима стали закатываться. Последние силы оставляли его.

— Что говорит американец? — почти зарычала Андреа.

— Он говорит, что остановит его.

— Кого — его?

— Мотор…

— Какой мотор?

— Мотор Земли.

Забастовка в порту затянулась на семь дней — семь мучительных дней, потому что было предельно тошно торчать на корабле в виду огромного интересного города, из которого долетало столько занимательных звуков — и порой доносились вкусные экзотические ароматы. Халид почти всерьез предлагал в темноте добраться до берега вплавь — «а что, справимся!». Однако не имело смысла испытывать судьбу и нарываться на неприятности.

Пока его телохранители до одурения смотрели телевизор или качали мускулы, Уилсон прилежно вкалывал за столиком в своей каюте. Забыв тревоги насчет Одессы, он полностью углубился в расчеты — и в конечном итоге даже был рад, что у него появилась неожиданная возможность без помех отдаться работе. Он сводил воедино собственные тюремные математические выкладки и то, что вычитал в дневниках помощника Теслы, которые давал ему на просмотр живущий у озера Блед старик Чеплак. Выписки из этих тетрадей продвинули работу Уилсона неимоверно.

В дневниках были ответы на вопросы, над которыми Тесла упрямо бился многие годы. Однако чтобы понять и оценить материал, собранный и сохраненный его помощником, нужен был другой гений. Эти дневники Уилсон видел далеко не первым. Но он первым извлек на свет погребенное в них сокровище.

Уилсон решил начать с миниатюрной и мобильной версии аппарата — чтобы его можно было опробовать без риска и не привлекая ненужного внимания. Поэтому и цели для первого удара следовало выбирать «пресные»: не Белый дом, а, скажем, дамбу Гувера в Неваде; не штаб-квартиру Объединенного командования ПВО североамериканского континента в Колорадо, а «Золотые Ворота» в Сан-Франциско. И конечно, не Пентагон, а, скажем… городок Кулпепер в штате Виргиния.

Уилсон мечтательно улыбался, мысленно представляя разрушения и панику, которые станут результатом его начальных, еще совсем невинных экспериментов. Его удары будут как молния среди ясного неба. О, ему первому предстоит реализовать эту метафору почти буквально!

Разве можно скучать, имея перед глазами такие картины?!

Поэтому он далеко не сразу заметил, что порт вдруг снова заполнился звуками. Когда он наконец обратил внимание на шум на берегу, почти тут же в дверь постучали и в каюту заглянул Хасан:

— Имею радость доложить: забастовка хватит! Отсюда четыре часа плыть дальше.

На его золотых резцах играли веселые блики света.

«Королева Мраморного моря» без приключений пересекла Черное море и стала на якорь в одесском порту. В момент прибытия Уилсон спал, но организм так сжился с ритмом работы двигателей, что замедление скорости их работы тут же разбудило его — словно электронный стимулятор сердца зашалил.

Уилсон наспех оделся и выбежал на палубу, мокрую от дождя. Город почти не был виден за густым туманом. Небо и море сливались в одно серое пространство. По словам капитана, с которым Уилсон время от времени удостаивался сидеть за обеденным столом, Одесса была чуть ли не самым важным портом бывшего Советского Союза. «Тут круглый год тепло, — пояснял капитан. — Почти все остальные порты зимой замерзают, и без ледоколов не обойдешься».