— Думаю, шерифу просто стыдно. Ведь в подвале Кенни вместе с другими его собственный брат.

— Хотел бы я побыть мухой, которая сидит там на стене. Наверное, от того, что там происходит, кровь стынет в жилах.

— Может, холод выгонит их оттуда.

— Не, Джинни сказала мне, что у Кенни там есть печка, а дрова он туда давно натаскал. Она говорит, что ей придется переехать, потому что она не может спуститься вниз за дровами и в доме теперь страшный холод.

Старики рассмеялись.

— Не думаю, что Джинни нужны дрова, чтобы согреться.

— Интересно, чем она занимается холодными ночами, ведь все ее приятели в подвале. Ей, наверное, очень одиноко.

— Только не Джинни Стернс, — сказал Клейтон Фрейзер. — Только не ей.

Это замечание Клейтона развеселило стариков.

— Откуда ты знаешь, Клейтон? Ты что, воспользовался случаем, пока другие отсутствовали?

Фрейзер не успел ответить, в магазин вбежали школьники, и мужчины прекратили разговор. Ребята окружили прилавок с дешевыми сладостями, мужчины возле печки молча курили и ждали. Когда дети потратили все свои пенни и один мальчик купил буханку хлеба, разговор продолжился.

— Это мальчишка Пейджа? Тот, что купил хлеб?

— Да. Никогда не видел пацана с таким несчастным лицом. Даже не представляю, почему это так. Он одевается лучше большинства других детей, его мать прекрасно устроилась. И все-таки у этого пацана вид голодающего сироты.

— Это возраст, — сказал Клейтон Фрейзер. — Мальчишка растет.

— Может быть. За последний год он здорово вымахал. Может, от этого он такой бледный.

— Нет, — не согласился Клейтон. — Не из-за этого. У него просто такая кожа, как и у его мамаши. Да и его отец никогда не был румяным.

— Бедный старина Окли Пейдж. Думаю, хорошо, что он в могиле и не видит, как эти женщины все время из-за него грызутся.

— Да, — согласились старики, — это не жизнь для мужчины.

— О, я не знаю, — сказал Клейтон Фрейзер. — Мне так кажется, Окли Пейдж сам напросился.

— Никто не просит для себя трудности.

— Окли просил, — сказал Клейтон.

Спор начался. Окли Пейдж был забыт, его имя просто послужило началом дискуссии. У печки Татла начали перебирать фамилии людей Пейтон-Плейс, которые напросились на трудности или не заслуживали их, но все равно получили. Старые глаза Клейтона Фрейзера засияли. Его несогласие спровоцировало оживленный спор — то, ради чего он жил. Старик откинулся на спинку стула и раскачивался на двух задних ножках. Он заново прикурил трубку и пожалел о том, что у доктора Свейна нет времени посидеть у Татла. Затеять спор с Доком не составляло особого труда, а вот чтобы раскачать тех, кто собирался у Татла, требовались и время, и усилия.

— Все, что вы говорите, ничего не меняет, — сказал Клейтон Фрейзер. — Они просто вымаливали свои трудности, как и Окли.

Маленький Норман Пейдж быстро прошел по улице Вязов и свернул на Железнодорожную. Проходя мимо углового дома, он не отрывал глаз от земли. В этом доме жили его сестры по отцу: Каролина и Шарлотта Пейдж, а мама Нормана всегда говорила ему, что они злые и их надо избегать, как бешеных собак. Нормана всегда поражало то, что эти две старые леди — его сестры, пусть даже наполовину. Они были действительно старые, такие же старые, как его мама.

«Девочкам Пейджа», как их звали в городе, было уже хорошо за сорок, обе они были крупные, толстокожие, бледные, седые и незамужние. Когда Норман проходил мимо их дома, занавеска в окне дрогнула, но никто так и не показался.

— Вон идет мальчишка Эвелин, — сказала сестре Каролина Пейдж.

Шарлотта подошла к окну и увидела спешащего Нормана.

— Маленький недоносок, — зло сказала она.

— Нет, — вздохнула Каролина. — К сожалению, это не так.

— Для меня он всегда был недоноском, — сказала Шарлотта. — Недоношенный сын шлюхи.

Слова с треском, резко срывались с губ сестер Пейдж, будто они жевали сельдерей. А тот факт, что эти слова наверняка в печати подверглись бы цензуре и вызвали крайнее недовольство служителей церкви, их совсем не волновал, они считали, что их негодование было праведным.

Норман исчез из виду, и Каролина отпустила занавеску.

— А ты думала, что Эвелин благородно уедет из города, после того как отец ушел от нее?

— Хм. Покажи мне хоть одну проститутку, которая знает, что такое благородство, — сказала Шарлотта.

Маленький Норман Пейдж не замедлил шаги и не вздохнул с облегчением, когда прошел мимо дома своих сестер. Ему еще предстояло пройти мимо дома Эстер Гудэйл, и только после этого он мог ступить на безопасную территорию своего двора, а мисс Эстер он боялся точно так же, как «девочек Пейджа». Когда бы Норман ни встречал своих сестер на улице, они всегда делали вид, что его не существует, но черные, как уголь, глаза мисс Эстер сверлили его насквозь, заглядывали прямо в душу и, казалось, видели все спрятанные там грехи. Норман очень спешил, потому что это была пятница и было уже почти четыре часа дня, а именно по пятницам в четыре часа мисс Эстер выходила из дома и направлялась в город. И хотя маленький Норман шел по стороне, противоположной той, которой ходила мисс Эстер, он все равно боялся. Норман был уверен, что глаза мисс Эстер видят все на расстоянии мили вокруг и даже то, что за углом от нее. Она и с противоположной стороны улицы сможет заглянуть в него так же, как если бы стояла напротив. Норман обязательно побежал бы, но он знал, что, если он появится дома раскрасневшийся и запыхавшийся, мама подумает, что он опять заболел, сразу уложит его в постель и, может, даже поставит ему клизму, после чего Норман всегда с удовольствием оставался в постели. Но в этот день Норман решил, что клизма не стоит тех часов приятного лежания в одиночестве, которые обычно следуют за ней, и заставил себя идти. Неожиданно впереди себя он увидел девочку; узнав в ней Эллисон Маккензи, он закричал:

— Эллисон! Эй, Эллисон. Подожди меня!

Эллисон оглянулась и остановилась.

— Привет, Норман, — сказала она, когда он с ней поравнялся. — Ты домой?

— Да, — сказал он. — Но что ты здесь делаешь? Ты ведь не здесь живешь.

— Просто гуляю, — сказала Эллисон.

— Ну, можно тогда я пойду с тобой? — сказал Норман. — Ненавижу ходить один.

— Почему? — спросила Эллисон. — Здесь нечего бояться, — она внимательно посмотрела па мальчика. — Ты всегда чего-то боишься, Норман, — насмешливо сказала Эллисон.

Норман был хрупким, тонким мальчиком. У него были прекрасно очерченные губы, которые легко начинали дрожать, и огромные, карие глаза, которые чаще были в слезах, чем нет. Совсем как девочка, подумала Эллисон, глядя на его длинные ресницы и голубые венки, которые просвечивали под кожей у него на висках. Норман очень симпатичный, подумала Эллисон, но это не то, что люди называют мужской красотой. Мальчишки в школе звали его «неженкой», но он ни с кем не ссорился из-за своего прозвища. Норман был робкий и признавал это, его можно было легко напугать, и он часто плакал без причины и никогда не сдерживался и не останавливал себя.

— Готов поспорить, он все еще писается в кровать, — сказал как-то Родни Харрингтон. — Если у него есть чем это делать.

— Здесь хватает того, чего надо бояться, — сказал Норман Эллисон. — Здесь живет мисс Эстер Гудэйл.

— Мисс Эстер ничего тебе не сможет сделать, — рассмеялась Эллисон.

— Нет, сможет, — возразил Норман. — Она сумасшедшая. Я слышал, многие так говорят. А от сумасшедших никогда не знаешь, чего ожидать.

Они стояли как раз напротив дома Гудэйл.

— А у него действительно зловещий вид, — сказала Эллисон, давая волю своему воображению.

Норман, которого никогда не пугал дом Гудэйл, при словах Эллисон почувствовал приближение страха. Перед ним уже был не старый, неухоженный коттедж, это был таинственный дом, его окна смотрели на Нормана как полузакрытые глаза. Маленький Пейдж начал дрожать.