Родни Харрингтон в белом пиджаке с прилизанными черными кудрями сидел на краешке кресла в гостиной Маккензи. Констанс оставила его в комнате и пошла проверить, готова ли Эллисон. Родни мрачно разглядывал плетеный ковер у себя под ногами.

«И зачем, — спрашивал он себя, — я пригласил Эллисон Маккензи на самый главный вечер в году?» Особенно на этот, первый в его жизни. Бетти Андерсон горела желанием пойти с ним, она только ждала, когда Родни ее пригласит, а он взял и пригласил Эллисон Маккензи. Пригласи хорошую девочку, приказал отец, и вот чем это закончилось. Сиди теперь в этом кресле и жди эту костлявую Эллисон. А мог бы здорово провести время с Бетти, будь проклято все на свете.

Родни почувствовал, что краснеет, и украдкой оглядел пустую комнату. Он не хотел вспоминать тот день, который он провел с Бетти в лесу у «Конца дороги», если рядом кто-нибудь был, но, когда Родни оставался один, он не мог не думать об этом.

«Эта Бетти! — предаваясь воспоминаниям, подумал Родни. — Она действительно нечто, приятель. Не какая-нибудь девчонка! И в том, что она ему показывала в тот день, не было ничего детского. Она и говорит не как маленькая и выглядит не так, как они. Мой Бог, работяга ее отец или нет, а она просто нечто!»

Родни закрыл глаза и учащенно задышал, вспоминая Бетти.

«Нет, — одернул он себя, — не здесь. Подожду до вечера, когда вернусь домой».

Он оглядел гостиную Маккензи и снова начал терзать себя.

Мог бы так круто повеселиться с Бетти на танцах, и вот — сидит тут и ждет Эллисон. И мало этого, Бетти взъестся на него за то, что он не пригласил ее. И она будет права. В конце концов, когда девчонка делится с тобой чем-то по секрету, она имеет право ожидать, что ты пригласишь ее на самый главный вечер в году. Лишь бы она пришла на вечер, надеялся Родни. Может, ему удастся поговорить с ней и узнать: злится она на него еще или нет. Черт возьми, если бы он уговорил отца не быть слишком строгим к Бетти, если бы он действительно постарался. А тут еще эта Эллисон все время смотрит на него коровьими глазами, а папа сказал пригласить хорошую девочку.

«Дурак! — сказал себе Родни. — Чертов кретин!»

Потом на лестнице послышался какой-то шум, и он понял, что это наконец спускается Эллисон. Он лишь надеялся, что она будет выглядеть достойно и не станет на танцах смотреть на него как корова, не хватало, чтобы кто-нибудь из ребят заметил. Родни не мог позволить, чтобы кто-нибудь при Бетти дразнил его из-за Эллисон или еще из-за какой-нибудь девчонки.

— А вот и Эллисон, Родни, — сказала Констанс.

Родни встал.

— Привет, Эллисон.

— Привет.

— Ну, мой папа ждет в машине.

— Хорошо.

— Ты берешь пальто или что-нибудь?

— Я возьму это. Это вечернее пальто.

— Ну, пошли.

— Я готова.

— До свидания, миссис Маккензи.

— До свидания, мама.

— До свидания. — Констанс поймала себя как раз вовремя: она чуть не сказала «дети». — До свидания, Эллисон. До свидания, Родни. Желаю хорошо повеселиться, — сказала она.

Они ушли, и Констанс устало опустилась в кресло. Это была тяжелая неделя. Эллисон то была вся в нетерпении, то целыми часами страшно паниковала. Проснувшись утром в день выпускного вечера и обнаружив у себя на подбородке ужасный красный прыщик, она разрыдалась и потребовала, чтобы Констанс немедленно позвонила Родии и сказала, что Эллисон заболела и не может пойти на вечер. Констанс прикурила сигарету и посмотрела на фотографию на камине.

— Ну, Эллисон, — сказала она вслух. — Вот, наконец, мы и одни.

«Твоя сирота дочь намылась, завилась, надушилась, сделала маникюр, одела вечернее платье, и вот, Эллисон, ты и я ждем ее возвращения с ее первого официального свидания».

Констанс испугалась того, как она думает об этом, — с горечью и жалостью к себе. Она вдруг поняла, что последнее время злится не только из-за того, в каком положении ее оставил Маккензи четырнадцать лет назад. Последние недели она с горечью думала о том, что осталась один на один с подрастающей дочерью, и всю вину за это складывала на плечи своего покойного любовника. Мысль о том, что с ней может случиться, должна была возникнуть у него раньше желания поскорей уложить ее в постель. Он подумал об этом, когда было уже слишком поздно, и Констанс закончила тем, что позволила себе привыкнуть к нему. Она знала, что не любит его, иначе их отношения складывались бы по-другому. Любовь и брак были для Констанс синонимами. А брак, как она считала, основывается на общности вкусов и интересов, сходстве происхождения и точек зрения. Все это вместе взятое и называется «любовь», а секс совсем не входит в это понятие. Следовательно, рассуждала Констанс, она никогда не любила Эллисона Маккензи. Она снова посмотрела на фото на камине и подумала: где она найдет нужные слова, когда придет время объяснить все Эллисон? Раздавшийся в эту секунду звонок прервал цепочку ее рассуждений. Констанс глубоко вздохнула, потерла занемевшую шею. Эллисон, предположила она, наверное, забыла в спешке носовой платок.

Констанс открыла дверь и увидела на пороге Майкла Росси. Она не то чтобы удивилась, ей показалось, что это происходит во сне, и от этого чувства Констанс не могла ни заговорить, ни пошевелиться.

— Добрый вечер, — сказал Майкл онемевшей Констанс. — Так как вы все время умудряетесь избегать меня на улице и даже в вашем магазине, я решил нанести вам официальный визит.

Констанс продолжала стоять молча, одной рукой держась за дверную ручку, а другой опираясь о косяк. Майкл продолжал в том же духе.

— Я понимаю, — сказал он, — что это не совсем общепринятая манера поведения. Я должен был подождать с визитом, пока вы не пригласите меня, но я боялся, что вы так никогда и не исполните свой соседский долг. Миссис Маккензи, — продолжил он, ненавязчиво проталкиваясь внутрь, — я простоял на улице полчаса, в ожидании, пока уедут ваша дочь и ее молодой человек, мои ноги чертовски устали. Могу я войти?

— О да. Пожалуйста, — наконец сказала Констанс. — Да, пожалуйста, проходите.

Она стояла, прислонившись к двери. Росси прошел в холл.

— Позвольте, я возьму ваше пальто, мистер Росси, — сказала она.

Майкл снял пальто, перебросил его через руку и подошел к Констанс. Он стоял так близко, что для того, чтобы посмотреть на него, ей надо были поднять голову, и, когда она сделала это, он мягко улыбнулся и сказал:

— Не бойтесь. Я не причиню вам боль. Некуда торопиться, я здесь надолго.

Спортивный зал средней школы Пейтон-Плейс был весь украшен розовыми и зелеными гирляндами, свисавшими с потолка и со стен. С их помощью замаскировали баскетбольные щиты: какой-то старшеклассник, не лишенный фантазии, разочарованный видом голых баскетбольных корзин, украсил их разноцветными весенними цветами, а еще кто-то подвесил воздушные шары — везде, где можно было привязать нитку. На стене за оркестром огромными буквами, вырезанными из фольги, было выведено:

«Добро пожаловать на ежегодные весенние танцульки в средней школе Пентон-Плейс!»

Старшеклассники из комитета оформления зала с чувством полного удовлетворения осмотрели плоды своего труда и облегченно вздохнули. Никогда еще спортзал не был так здорово оформлен к весенним танцам, говорили они друг другу. С тех пор как в Пейтон-Плейс открылась средняя школа, весенние танцы стали ежегодной традицией. Организовывали вечер выпускники, — он как бы приветствовали ребят из начальной школы, которые осенью должны были перейти в среднюю. Этот вечер означал для каждого свое. Для большинства восьмиклассниц это было время первого официального свидания с мальчиком, а для мальчишек этот вечер был связан с первой официальной отменой комендантского часа, установленного их родителями. Мисс Тронтон в своем черном шелковом наряде походила на пожилую даму, сопровождающую молодую леди на бал. В этот вечер она каждый раз видела детей, которых учила целый год, с новой для себя стороны. Мисс Тронтон замечала в них возникновение первой заинтересованности друг в друге, она знала, что этот интерес — предвестник поисков и находок, которые последуют за ним.