Заклятые враги демократии превратились вдруг в ее по­клонников. Риббентроп заговорил лирическим тоном о между­народном праве, а погромщик из погромщиков Штрейхер через своего адвоката Тома выразил пожелание, чтобы суд «справед­ливо рассмотрел его дело в соответствии с демократическими принципами»...

Одновременно началось наступление на общественную мысль. На редакционных столах немецких и заграничных газет не­ожиданно появились «мысли» адвокатов с Нюрнбергского суда, инспирированные и редактированные... самими же подсудимыми, как это, впрочем, видно из поправок и вымарываний, сделанных в характеристике Розенберга... его же собственной рукой.

Начнем с Альфреда Розенберга. Этот «рейхскомиссар ок­купированных восточных территорий», соавтор планов уничто­жения по крайней мере половины населения нашей Родины, спе­циалист по ограблению художественных ценностей всей Европы, теоретик и практик кровавого «Мифа XX столетия», выдает теперь себя за невинного ягненка, которого, дескать, по ошибке причислили к волкам. Ягненка, видите ли, обижают, и ягненок от этого явно страдает.

Его защитник Тома так и пишет в своей апелляции:

«Мой клиент переносит как личное горе каждый факт от­клонения его убедительных предложений. Я вынужден неодно­кратно напоминать ему, что другого такого объективного суда, как этот, он нигде не найдет».

Однако у Розенберга достаточно причин бояться именно объективного суда, и потому слова адвоката не очень успокаи­вают его. Он ищет свои пути спасения и по старой привычке находит их во лжи. Он говорит, что ничего не знал, не видел, он только тем и занимался, что писал книги на абстрактные темы.

К советскому народу относился словно отец родной и только одного хотел: чтобы этот народ «сам стремился присоединиться к Германии». Кстати, слово «присоединиться» показалось Розенбергу слишком рискованным, и он зачеркнул его, заменив более невинным, по его мнению,— «связаться» с Германией...

И после этого идеолог нацизма пользуется таким довольно популярным сегодня среди нюрнбергских подсудимых маневром: он набирает полный рот слюны и плюет на своего вчерашнего идола. Он констатирует, что Гитлер обманывал своих приближен­ных, обманывал, как обычный ярмарочный плут: в этом, говорят, переубедили Розенберга только представленные на процессе до­кументы: раньше он лишь догадывался, что Гитлер — мошенник. И вообще неизвестно, стал бы Розенберг Розенбергом, если бы в 1933 году фюрер не полонил его сердце королевским подар­ком — чудесным письменным столом, который в зависимости от желания хозяина поднимался или опускался.

Риббентроп также хочет нас переубедить в том, что он не Риббентроп, а воплощение абсолютной честности. По словам этого авантюриста, это не он вероломно разрывал договоры, а те державы, на которые Германия напала. А что касается всего остального, что он делал, то это заставлял его Гитлер. Правда, он выполнял слепо эти приказы и только потому, что дал фюреру клятву верности. Эта клятва легла на честного Риббентропа таким тяжким бременем, что он не раз просил Гитлера освободить его от поста министра. Бесполезно. Когда однажды Гитлер чуть не расплакался с горя, Риббентроп был вынужден дать ему честное слово, что он и дальше будет нести на себе крест нацистского министра. О том, что этот «крест» принес ему несколько десятков миллионов марок, скромный Риббентроп теперь не желает вспоминать...

Дальше узнаем, что нацист Риббентроп никогда не был нацистом, он, мол, в нацистской партии «не играл никакой роли». Что же касается немецких зверств, то Риббентроп не имел о них ни малейшего представления. Почему? Зверства, видите ли... «не входили в компетенцию его министерства». Бедняга фон Риб­бентроп, оказывается, не знал даже того, что знал в Германии и вне ее каждый ребенок — о существовании гитлеровских кон­центрационных лагерей. Он мог узнать о них лишь в том случае, если бы слушал заграничные радиопередачи. Однако хитрый Гитлер разрешил слушать радиобеседы из-за границы только Ге­рингу и Геббельсу. А если бы Риббентроп осмелился когда- нибудь это сделать, то Гитлер «немедленно выслал бы его в конц­лагерь, либо осудил на смерть...»

Итак, мы видим, что Риббентроп не знал о существовании гитлеровских лагерей уничтожения, потому что не слушал за­границы, а не слушал заграницы потому, что боялся попасть в лагерь уничтожения, о существовании которого он не знал!

Приблизительно такой же важности «аргументом» пользует­ся коллега Риббентропа — главный уполномоченный по набору рабочей силы Заукель. Он пытается оправдать себя тем, что вступить в нацистскую партию его заставила безработица и недостатки. Мелкий плюгавый человечек, построивший страшную мельницу смерти, жернова которой на протяжении нескольких лет безжалостно перемалывали здоровье и жизнь миллионов рабов, сегодня поник, притих и через посредство своего защит­ника пытается выдать себя за безвольного, безынициативного, лишенного какого-либо влияния на ход событий деятеля, за полу­идиота, который только случайно узнал о своем назначении.

«Заукель посредственный человек,— пишет, словно изви­няясь перед нами, доктор юридических наук Сервациус,— это человек другого склада. Он не организатор и не руководи­тель...» — сочувственно вздыхает адвокат и по примеру своего клиента перекладывает всю вину на Гиммлера.

Чтобы дополнить картину своей обиды, Заукель жалуется, что ему, отцу десяти детей, посчастливилось за все время службы во славу «фюрера» взять в собственный карман «всего» триста тысяч марок. Двести пятьдесят тысяч из этой суммы Заукель получил лично от Гитлера, в день своего пятидесятилетия. За что? Об этом он молчит.

Еще одна «жертва случайности», Ганс Франк, который так­же «не имел никакого влияния на ход событий». Во всем, что произошло, виноваты, оказывается, не Франк, а Гиммлер, Ге­ринг и, как это ни удивительно, «человек другого склада» - Зау­кель. Франк также случайно вступил в члены нацистской пар­тии, случайно стал баварским министром, случайно также ока­зался со временем в должности генерал-губернатора Польши и Галиции. Этот убийца шести миллионов поляков и украинцев и трех с половиной миллионов евреев переодевается на наших глазах в тогу (цитирую дословно) «борца за идею закона и по­рядка...». Как оказывается, этот «борец» не имел в руках никакой власти. По его словам, все плохое делалось руками вышеупо­мянутых нацистов да еще обергруппенфюреров СС. Сам же Франк только и делал, что ездил в Берлин просить Гитлера об... отставке. «Но жестокий Гитлер и не помышлял о том, чтобы удовлетворить желание генерал-губернатора, так как это,— хвастает Франк,— могло бы вызвать нежелательный отклик за границей». Благодаря этому «любимец заграницы», Франк, очу­тился сегодня за решеткой.

Особую тактику защиты избрали недавние нацистские мар­шалы и адмиралы. Они вопят на все лады о своей непричастности к... политике. Йодль внезапно забыл о своем мюнхенском гимне национал-социалистическим богам и божкам и скромно предстал перед нами в серой форме «аполитичного солдата». Йодль говорит: «Передо мной была альтернатива: либо нарушить при­сягу и предстать перед полевым судом, либо призывать к вос­станию. Но как в одном, так и в другом случае я действовал бы как политик, то есть делал то, в чем обвиняет меня сегодня суд».

Как видите, типичная логика преступника, который уже чувствует на своей шее петлю.

Международный Военный трибунал после перерыва снова начал свою работу.

Еще несколько дней будут выступать представители амери­канского обвинения, которые зачитают, наверное, найденный на днях в оккупационной зоне Третьей американской армии новый документ, названный «политическим завещанием Гит­лера». Потом будут обвинять французы, после французов — представители СССР.

1946

ПРОТЕКТОРЫ ИЗМЕНЫ

Автомашина испортилась, и мы должны были остановиться в придорожной франконской деревушке, расположенной между Айсбергом и Штейном. Все необходимое для ремонта нашлось на наше счастье в местной кузнице.