9 августа 1859 Дача Голова 104. ПАМЯТИ МАРТЫНОВА С тяжелой думою и с головой усталой Недвижно я стоял в убогом храме том, Где несколько свечей печально догорало Да несколько друзей молилися о _нем_. И всё мне виделся запуганный, и бледный, И жалкий человек… Смущением томим, Он всех собой смешил и так шутил безвредно, И все довольны были им. Но вот он вновь стоит, едва мигая глазом… Над головой его все беды пронеслись… Он только замолчал — и все замолкли разом, И слезы градом полились… Все зрители твои: и воин, грудью смелой Творивший чудеса на скачках и балах, И толстый бюрократ с душою, очерствелой В интригах мелких и чинах, И отрок, и старик… и даже наши дамы, Так равнодушные к отчизне и к тебе, Так любящие визг французской модной драмы, Так нагло льстящие себе, — Все поняли они, как тяжко и обидно Страдает человек в родимом их краю, И каждому из них вдруг сделалось так стыдно За жизнь счастливую свою! Конечно, завтра же, по-прежнему бездушны, Начнут они давить всех близких и чужих. Но хоть на миг один ты, гению послушный, Нашел остатки сердца в них! 109. ПЕТЕРБУРГСКАЯ НОЧЬ Холодна, прозрачна и уныла, Ночь вчера мне тихо говорила: "Не дивися, друг, что я бледна И как день блестеть осуждена, Что до утра этот блеск прозрачный Не затмится хоть минутой мрачной, Что светла я в вашей стороне… Не дивись и не завидуй мне. Проносясь без устали над вами, Я прочла пытливыми очами Столько горя, столько слез и зла, Что сама заснуть я не могла! Да и кто же спит у вас? Не те ли, Что весь день трудились и терпели И теперь работают в слезах? Уж не те ль заснули, что в цепях Вспоминать должны любовь, природу И свою любимую свободу? Уж не он ли спит, мечтатель мой, С юным сердцем, с любящей душой? Нет, ко мне бежит он в исступленье, Молит хоть участья иль забвенья… Но утешить власть мне не дана: Я как лед бледна и холодна… Только спят у вас глупцы, злодеи: Их не душат слезы да идеи, Совести их не в чем упрекать… Эти чисты, эти могут спать". 110. СМЕРТЬ АХУНДА Он умирал один на скудном, жестком ложе У взморья Дарданелл, Куда, по прихоти богатого вельможи, Принесть себя велел. Когда рабы ушли, плечами пожимая, В смущении немом, Какой-то радостью забилась грудь больная, И он взглянул кругом. Кругом виднелися знакомые мечети, Знакомые дворцы, Где будут умирать изнеженные дети, Где умерли отцы. Но берег исчезал в его поникшем взоре… И, тяжко горячи, Как золотая сеть, охватывали море Последние лучи. Стемнело. В синие окутавшись одежды, Затеплилась звезда, Но тут уставшие и старческие вежды Закрылись навсегда. И жадно начал он внимать, дивяся чуду, Не грянет ли волна? Но н_а_ море была, и в воздухе, и всюду Немая тишина. Он умирал один… Вдруг длинными листами Дрогнули дерева, И кто-то подошел чуть слышными шагами, — Послышались слова… Уж не любовники ль сошлися здесь так поздно? Их разговор был тих… И всё бы отдал он, Ахунд, властитель грозный, Чтоб только видеть их. "Смотри-ка, — говорил один из них, зевая, — Как вечер-то хорош! Я ждал тебя давно, краса родного края, Я знал, что ты придешь!" — "А я? Я всё ждала, чтоб все уснули дома, Чтоб выбежать потом, Дорога предо мной, темна и незнакома, Вилася за плетнем. Скажи же мне теперь, зачем ты, мой желанный, Прийти сюда велел? Послушай, что с тобой? Ты смотришь как-то странно, Ты слишком близко сел! А я люблю тебя на свете всех сильнее, За что — и не пойму… Есть юноши у нас, они тебя свежее И выше по уму. Вот даже есть один — как смоль густые брови, Румянец молодой… Он всё бы отдал мне, всё, всё, до капли крови, Чтоб звать своей женой. Его бесстрашен дух и тихи разговоры, В щеках играет кровь… Но мне не по сердцу его живые взоры И скучная любовь! Ну, слушай, как-то раз по этой вот дороге Я шла с восходом дня… Но что же, что с тобой? Ты, кажется, в тревоге, Не слушаешь меня… О Боже мой! Глаза твои как угли стали, Горит твоя рука…" И вдруг в последний раз все струны задрожали В душе у старика, Ему почудились горячие объятья… Всё смолкло вкруг него… Потом он слышал вздох, и тихий шелест платья, И больше ничего. |
