— Он в курсе, что у нас укрывается Ричард Суна. Он и так может подвести нас под монастырь в любой момент, — возразил Грегор

— А если мы уговорим его помочь… — подхватила Хельга. — То он окажется с нами в одной лодке. Это слишком хорошо придумано, чтобы получиться, Тор.

Капитан Нордстрем сложил руки в замок и сжал так, что побелели ногти.

— Почему бы нам не попробовать? — сказал он. — Что мы теряем?

— Мы с тобой можем потерять гражданство Рива и головы, — сказал Габо. — Остальных, в лучшем случае, спишут на берег и навсегда запрут в «колонии прокажённых».

— «Навсегда» — это в применении к Рива слишком оптимистично, — качнул головой Торвальд. — А ты рисковал головой и за меньшее.

— Было дело. Но тогда у меня были хорошие шансы.

— Сейчас у нас шансы лучше.

— И каковы они?

— Где-то один к пяти.

— Пять против одного, что ты свернёшь себе шею? Тогда я подписываюсь, — сказала Хельга. — Извини, я пошутила. То есть, подписываюсь-то я на самом деле, а…

— Я понял. Грегор?

— С вами.

— Дельгадо?

— Конечно.

— Значит, завтра мы берём Ройе в свидетели нашей сделки с Шиманом и предлагаем ему посодействовать примирению Сога и Сейта.

— А что мальчик?

— Давайте дождёмся, пока он проспится.

Габо зевнул.

— Лично я завидую ему лютой завистью.

Если говорить о состоянии тела, то Дик лишь однажды чувствовал себя хуже — когда умирал от пневмонии в подземельях Пещер Диса.

Если говорить о состоянии духа, Дик никогда ещё не чувствовал себя настолько телесным существом. Казалось, он весь состоит из желудка и головы, причём то и другое болит.

В место, не занятое болью, забился стыд и возился там, пытаясь добыть хоть немножко пространства для вдоха.

Всё было изгажено бесповоротно. Шиман ушёл, оставив сделку, гарантом которой выступал Каспер Шиман — его сын. Проще говоря, своего единственного сына он оставлял на «Юрате» в заложниках.

Проблема, однако, заключалась в том, что Шиман уплыл, оставив на «Юрате» не сына, а дочь, Ариэль.

Таким образом, тщательно составленный договор отправлялся псу под хвост. Законы Рива разрешали брать заложников, но запрещали трогать посторонних. Вот так вот. Дик много чего имел сказать по поводу очередного вавилонского лицемерия, но это как-нибудь в другой раз, когда немножко пройдёт голова, до которой пока не дошла та инъекция, что сделал Бадрис.

Впрочем, девица в настоящий момент не казалась Дику такой уж посторонней. Во-первых, именно она приложила его чем-то тяжёлым по голове, пока он дрался с её братом. Во-вторых, она ни черта не сделала для того, чтобы ему помочь — если не тогда, когда братец, отец и команда скрутили его (он чуть не свихнулся), то хотя бы когда его затащили на верхнюю палубу и бросили там замерзать. Он ей помог, а ей было наплевать, если он умрёт. А он не сказал, зачем она на самом деле приходила в медотсек. А мог бы…

Впрочем, он был виноват сам. Если бы он был немножко трезвее… то есть, совсем трезв… он бы наверняка распознал, что эта бледная поганка Себастьян… то есть, Каспер… не женщина…

И не сделал бы глупость, недооценив девушку как противника…

И не струсил бы, когда Шиман пригрозил залить ему «швайнехунд» с чёрного хода… Поставил бы на то, что старый козёл блефует. Или на то, что, может быть, спиртное подействует иначе… Не стал бы пить.

Ох, нет… он знал, что смалодушничал бы и второй раз.

— Это не твоя вина, — сказал Торвальд. — Ты пытался нас предупредить, верно?

Дик тихонечко застонал, прижимая пальцами глаза, которые явно зачем-то рвались наружу. К списку прегрешений добавилось ещё одно: оказывается, он говорил всё время, что был пьян, только на нихонго.

Каким-то странным образом он услышал очень многое ещё до того, как пришёл в себя там, в кубрике пиратов. Старый Шиман орал на дочь, обзывал дурой и шлюхой, и, судя по звукам, тряс — хотел, что ли, вытрясти правду о том, зачем она ходила в медотсек к имперцам. Но не вытряс. Потом выгнали одного на вахту и все хором стали судить и рядить, что делать с Диком. Согласились на том, что убивать его нельзя, пока на борту Ройе — этого не корми, не пои — дай посудиться, он с морского дна тело поднимет и устроит комедию.

Пока судили-рядили, несколькими отрывочными оговорками продали, в общем, весь хитроумный план с подменой заложника. Шиман снова напустился на дочь за то, что она-де погубила брата. Кто-то приметил, что Дик шевелится и намекнул капитану, то он увлёкся и рассказал при случайном человеке слишком много.

Дик не уловил, кто именно подкинул идею напоить его и пристроить в укромное место, но идея понравилась всем. Его, сё так же прижимая к палубе, перевернули на спину и заставили пить.

Этот опыт по унизительности занимал второе место после плена у Моро. А мог бы, чёрт его знает, и сравняться…

Дик очень надеялся, что вырубится всё-таки после того, как его вынесут. Но они оказались всё-таки сообразительней и дождались, пока он вырубится по-настоящему.

Довольно забавным ему казалось только одно: вопрос «за что?», не покидавший его от момента столкновения с «Себастьяном» до последних унизительных мгновений насильственного питья, взорвался правильным ответом именно в состоянии алкогольного бреда. Все обрывочные оговорки сплелись в сюжет. То есть, в заговор.

И, как назло, он потерял язык как раз тогда, когда всё, всё понял…

Так что утешение Торвальда провалилось куда-то… вдоль позвоночника.

А ещё он, ко всему прочему, подставил всех из-за того, что Максим Ройе узнал, кто он такой…

Дик посмотрел через стол на девицу Ариэль. Вид у девицы был — как тогда, в медотсеке: загнанный, но гордый. Длинный крючковатый нос смотрит в потолок, челюсть из-за стиснутых зубов совсем квадратная, насупленные брови на переносице сошлись… Дик вспомнил, как папашка рычал на неё, что такая страшная, она никому не нужна и сейчас должна была с радостью принести хоть какую-то пользу семье — да чуть не облажала всё дело. Девицу стало почти жаль.

— Ну что? — Торвальд повернулся к Хельге. — Забираешь её?

— А что ещё с ней остаётся делать, — капитан Риддерстрале поморщилась то ли брезгливо, то ли жалостливо.

— Если вы меня убьёте, отец за меня отомстит, — сказала Ариэль не очень уверенным голосом.

— А потом догонит и ещё раз отомстит, — Хельга фыркнула. — Шагай.

— Я всех подвёл, — проговорил Дик, — когда за ней закрылась дверь.

— Вовсе нет, — сказал Торвальд. — То, что мы потеряли заложника, ещё не значит, что всё пропало, Ран. Господин Ройе заинтересован в установлении мира между Сейта и Сога. Мы думали, что с ним в Шоранду отправится мастер Дельгадо, но…

— С ним поеду я.

— Откуда ты знаешь, что он потребовал тебя?

— Ниоткуда. Я так решил. Я знаю, что так надо и без этого никак не выйдет.

— Дик, посмотри на меня!

Дик посмотрел. Торвальд выглядел плохо. Конечно, если бы кто-то взялся проводить состязание «кто в этой комнате выглядит хуже», первенства Торвальду не видать — но на второе место он мог претендовать уверенно. Даже среди всего экипажа.

— Ройе не даёт никаких гарантий твоей безопасности ни тебе, ни нам, — сказал Торвальд. — И он не просит, он требует. Это единственное условие, на котором он настаивает.

Юноша понимал, что чувствует капитан Нордстрем. От него потребовали выдать головой человека, которого он пообещал защищать — в обмен на помощь в деле, которое он поклялся сделать. Нет, он не поменялся бы с капитаном Нордстремом ни за какие блага мира.

Даже если бы ему за это пообещали полное устранение последствий похмелья и сотрясения мозга.

— Но я ведь сам этого хочу, сэр, — сказал он. — Мне нужно на Биакко, нужно в Шоранду. А на все гарантии безопасности я наплевал ещё когда записался на левиафаннер. Со мной всё будет хорошо, сэр. Правда. Я… пойду паковать вещи.

— Я позову кого-нибудь, чтобы тебе помог. Посиди тут…

— Не надо, сэр, — Дик поднялся и застыл на несколько секунд, справляясь с дурнотой.