— Вы еще пожалеете о своих сльовах, — сказал Вальне. — И о том, что поверили этому мелькому авантюристу.

Он взялся за дверную ручку, но Бадрис остановил его.

— Погодите!

— Чего вам ещё?

— Вашего внимания, господин начальник палубной команды. Ведь сегодняшние боты не исчерпываются ботом синоби, — эколог вынул из кармана второй мнемопатрон. — В ста тридцати милях от нас курсом на северо-восток идет большое стадо красноперого тунца. Нужно готовить палубное оборудование и снасть — если, конечно, лов остается нашей приоритетной задачей.

— Конечно, остается, — бросил Торвальд. — Младший матрос Огаи, можете возвращаться к своим обязанностям.

— Я тоже вернусь, с вашего разрешения, — Бадрис встал и потянулся. — Ужасные кресла.

— Ужасная навега, — усмехнулся Стейн. — Ужасный океан и ужасная планета — извините, Бадрис. Как все-таки хорошо, что блаженная Садако не явилась мне, и я однажды с чистой совестью рвану отсюда когти.

Он вышел из рубки очень быстро, и когда Дик с Бадрисом перешагнули порог, ботинки старпома уже гремели по трапу где-то внизу.

— Сэр, — окликнул эколога Дик. — Сэр, я… нагрубил вам недавно. Мне очень жаль. Я прошу у вас прощения.

— Хорошо, — помедлив, сказал эколог. — Я прощаю вам сказанные в горячности слова. Но ваш образ действий и образ мысли по-прежнему нахожу непростительным. Нельзя принимать решения, которые вы принимаете, сходя из видений и снов. При всей искренности намерений — нельзя. Картаго не будет вам домом, поймите. Вы не подходите планете, а она вам.

— У меня была планета, которая подходила мне, — сказал Дик. — Тайсёгун Рива распорядился ею по-своему. У меня был корабль, который мог бы стать мне домом. Синоби Рива отобрал его. Картаго будет моим домом, сэр. Это справедливо, я думаю.

Бадрис ничего не ответил. Открыв второй люк, он вышел на палубу.

Волнение не улеглось, но в облаках впервые за две недели появились просветы. Тучи уже не могли удержать солнце, как ветхая сеть — рыбу. Растопыренные лучи вонзались в воду, и вода играла под ними, становясь то пурпурной, то муаровой.

— Как жалко всё-таки уничтожать такой прекрасный бот, — с досадой сказал Бадрис, вцепившись в поручни. — Подлинный шедевр.

— Но, — юношу вдруг осенило, — мы ведь можем и не уничтожать его! Перепрограммируем и сделаем своим!

Эколог послал ему через плечо такой взгляд, что весь энтузиазм сразу испарился.

— Юноша, — сказал наставительно Бадрис. — Даже я знаю, что в вашей священной книге сказано: «Не укради».

Когда после удачного лова тунца команда слегка пришла в себя, Дик обнаружил, что потренироваться желают уже четверо. Дик надеялся извлечь из этих занятий много пользы и для себя, так как об имперской школе фехтования имел только самые общие представления.

Местом тренировок выбрали площадку третьей секции в кормовой части, за надстройкой цеха. После того как выбрали сорок тонн тунца и сняли оборудование для лова, здесь освободилась площадка пятнадцать метров на девять — как раз столько, сколько нужно для тренировочного боя. На «Паломнике» никогда не было такой роскоши.

Шторм остался далеко позади, навега шла полным ходом на юго-восток, за кормой снова тянулись лески на барракуду, а на леерах гирляндами висели хвосты и плавники тунцов, мясистые и красные на просвет — угощение к рождественскому пиру. Солнце палило вовсю, несколько беспечных матросов успели поймать ожог, так что капитан неуклонно настаивал на ношении одежды с длинным рукавом, широкополых шляп и очков, а еще лучше — масок.

Открытые участки палубы раскалились, ступать на них босой ногой было опасно — поэтому фехтовальщики, выплясывая над пустой секцией трюма, производили немало шума, и скоро на них сбежались посмотреть все, кто не был занят.

Холмберг, говоря, что равного ему среди пленников нет, он не ошибался и не хвастался. Он был лучшим бойцом, по крайней мере, на «Фаэтоне». Учебных свогов было всего два, так что пришлось кидать жребий. Первыми выпало как раз Холмбергу и Йонасу Стейну. Поединок шел по очкам и Холмберг завершил его в четырнадцать секунд, десять из которых ушли на команды рефери: «В позицию! Приготовиться! Бой! Поражение засчитано!»

Следующий жребий пришелся на Крейнера и Линдса. Поединок оказался несколько более зрелищным, так как противники по силам были примерно равны. Длился он около трех минут и Крейнер победил. Дик должен был сражаться с победителями, так что в третьем раунде он встал против Холмберга.

Парцефалец разделался со Стейном слишком быстро, чтобы Дик смог составить о его технике какое-то представление. Все три раза он использовал против старпома один и тот же прием: прямую атаку с последующим обходом блока снизу. Дик волей-неволей признавал, что больших изысков бедняга Стейн не стоил.

— В позицию, — скомандовал Лапидот, не участвующий в боях, но взявший на себя роль рефери. — Приготовиться! Бой!

Холмберг не стал повторять прежний трюк, тем паче при такой большой разнице в росте это было бессмысленно. Он ударил сверху. Дик этого не видел — он прянул вперед раньше, в движении отразил верхний удар с захлестом и нырнул под руку Холмберга, одновременно закручивая его лезвие и сокращая своё до длины танто.

— Поражение засчитано, — сказал Лапидот. Короткое лезвие касалось бока Холмберга.

— Чёрт! — весело удивился связник.

— То ли ещё будет, — позлорадствовал Стейн.

— В позицию!

Оба бойца приняли правостороннюю стойку, выдвинув лезвия на длину вакидзаси.

— Приготовиться!

Он сейчас попробует что-то другое, — подумал Дик. Правая нога Холмберга чуть шевельнулась. Отход, понял Дик. Это будет отход.

— Бой!

Холмберг очень мягко, плавно скользнул назад, одновременно выдавая лезвие вперед. Если бы Дик попробовал свой прежний трюк, он бы налетел грудью прямо на росчерк острия. Но он тоже шагнул назад и резко ударил по лезвию противника, ловя на захлёст. Он не думал, что Холмберг попадется на такой простой трюк — и правильно; Холмберг высвободил лезвие и атаковал прекрасным комбо, у которого был лишь один недостаток: каждый финт логически вытекал из предыдущего, Дику оставалось только уклоняться, отводя удары гибким клинком.

Он сразу понял, что его противник — хороший фехтовальщик. Холмберг умело сочетал скорость и силу, и если Дик мог двигаться немного быстрее — то лишь потому, что меньше весил и меньше времени терял на преодоление инерции.

Комбо противника стали сложней, но оставались по-прежнему предсказуемыми. Дик уворачивался и ждал случая. Он всячески показывал Холмбергу свою главную слабость: неспособность пробить его защиту жестким клинком и — по этой причине — тяготение к дистанционному бою, к длинному гибкому клинку. Он также дал противнику понять, что может держаться такой тактики долго, на измор — и при всем своем высоком классе Холмберг устанет первым.

Наконец Холмберг попался. Логика боя продиктовала ему захлёст лезвия противника с рывком на себя. При удаче так можно даже сбить человека с ног.

То есть, так было бы, если бы он сам этого не планировал.

С рывком Холмберга он отпустил лезвие на максимум. Партнер, ожидая сопротивления, рванул свог на себя слишком сильно — и открылся. Дик проскочил у него слева и только в этот момент втянул лезвие, которое, сокращаясь, всей длиной проехалось по животу Холмберга.

— Поражение засчитано! — Стейн подпрыгнул и выбросил кверху кулак.

— Не радуйся особенно, — проворчал Холмберг. — Юноша купил меня за драхму, а я тебя — за цент.

— В принципье, есть побьеда, — сказал Лапидот. — Будет третий бой?

— Будет, — тряхнул головой Холмберг. — Проигрывать, так не всухую.

При других обстоятельствах Дик подарил бы победу, но сейчас ему смертельно важно было знать свой реальный уровень. Он видел, что Холмберг настроен серьезно и если первые две схватки начал с прохладцей, то теперь намерен выложиться полностью. А этого-то Дику и хотелось больше всего.