На самом деле Сергеем звали знаменитого конструктора, а имя его сына — Владимир, не говоря уж о том, что фамилия Бобровский не очень-то похожа на французскую. Слухи не ослабило и то, что техники Королева, готовившие запуск, крупными черными буквами намалевали «МАКЕТ» на лице Ивана Ивановича и на спине его скафандра еще до того, как закрепить его в шаре и отправить в небо. Не повлиял на слухи и тот факт, что рецепты супов, транслируемые из космоса, явно были записью, а не исходили из уст живого космонавта, находящегося на орбите. Как вспоминает Олег Ивановский, тема этих сообщений стала предметом горячих споров перед полетом: «Нам требовалось проверить, можно ли с помощью радиосвязи передавать человеческую речь из космоса, так что мы решили записать пленку. Но сотрудники госбезопасности заявили: „Нельзя, а то на Западе услышат человеческий голос и решат, что мы тайно запустили космонавта-шпиона“. Не забывайте, прошло всего несколько (одиннадцать) месяцев после истории с Гэри Пауэрсом. Тогда мы решили записать какую-нибудь песню, но ребята из госбезопасности возразили: „Вы что, с ума сошли? На Западе подумают, что космонавт спятил и вместо выполнения шпионского задания распевает песни!“ Тогда предложили записать хоровое пение: никому ведь не придет в голову, что мы запустили в космос целый хор. В конце концов так и сделали — записали хор и рецепты».

9 марта отправили в небо менее реалистичный манекен, предшественника Ивана Ивановича. Когда эти два испытания прошли успешно, Королев решил: «Восток» готов принять на борт настоящего живого пилота. Приходилось идти на риск, выбора не было. В космос вот-вот должен был отправиться американец в рамках проекта НАСА «Меркьюри». Американцы тоже готовы были сажать в ракеты отважных добровольцев-военных, притом что история предыдущих запусков и у них не отличалась безупречностью. Ничего, главное — победить Советы.

По случайности Мозжорин и его специалисты-баллистики получили в свое распоряжение многие из документов, открыто публиковавшихся НАСА, но им приходили и секретные донесения разведки о подготовке к старту на мысе Канаверал, в том числе — сведения о задержках по техническим причинам и о неудачных запусках беспилотных аппаратов, затормозивших проект «Меркьюри» на первых этапах. Это отчасти объясняет, почему советские успешные запуски нередко на считаные недели или даже дни опережали аналогичные программы США. Мозжорин вспоминал: «Помню, как-то раз я получил документ на трех страницах — данные о секретных орбитах американских спутников. Я сказал: „Да на что они мне? Тут просто расчеты по ньютоновским законам гравитации“. Но, думаю, нашим разведчикам пришлось эти цифры где-то специально добывать. Конечно, американцы знали, что мы делаем, но молчали, пока молчали мы. Каждая сторона притворялась, будто понятия не имеет, чем занимается противник. В каком-то смысле это была мальчишеская игра, но в результате обе стороны добились огромного технического прогресса и возникла всемирная космическая индустрия, приносящая пользу каждому».

Между тем, без особой связи с этими запутанными стратегическими играми на международном уровне, Мозжорину пришлось организовать самые простые и дешевые меры безопасности из всех, какие он знал. Меры эти были направлены исключительно на благо космонавтов. «Мы положили пистолет в аварийный набор „Востока“, на случай если наш пилот приземлится в африканских джунглях или в каком-то подобном месте и вынужден будет защищаться от диких животных. Конечно, не от людей. Если он встретит людей, он должен будет попросить их о помощи. Не предполагалось, что он станет в них стрелять».

К концу 1960 года из отряда космонавтов, насчитывавшего двадцать человек, отобрали шесть кандидатов для первого полета «Востока». В список включали на основании проявленных космонавтами за этот год способностей и на основе результатов их тренировок, хотя действовал и более «случайный» фактор — рост, а точнее, его недостаток. В катапультном кресле «Востока» мог разместиться лишь человек скромного телосложения. Маленький Гагарин подходил идеально, как и Герман Титов. Весьма многообещающим кандидатом был Алексей Леонов, но он оказался слишком высоким для «Востока» в его тогдашней конфигурации.

7 марта 1961 года Валентина Гагарина родила второго ребенка — дочь Галю. Через три недели после этого счастливого события Гагарину пришлось отбыть на Байконур, где ему с Титовым предстояло отработать завершающие предполетные проверки. Сейчас они оставались единственными реальными кандидатами на участие в первом полете: список все сужался. Оба знали, что окончательный выбор произойдет лишь в самый канун старта, намеченного на 12 апреля. Конкуренция была жесточайшая, хотя и молчаливая. «Конечно, мне хотелось, чтобы выбрали меня, — признавался Титов. — Я хотел первым попасть в космос. Почему бы и нет? И не только ради того, чтобы стать первым, а просто потому, что всем нам было интересно посмотреть, что там».

Титов и Гагарин старались превзойти друг друга в искусстве взаимного сотрудничества, понимая, что профессионализм и командный дух помогут им выделиться. Григорий Нелюбов, третий потенциальный кандидат, намеренно пытался выдвинуться в качестве единственного подходящего человека для исторического полета, но его расчеты оказались неверны. К концу марта его уже не рассматривали как кандидата.

Первым заданием космонавтов по прибытии на Байконур было научиться надевать скафандр. Само решение использовать скафандр приняли только в середине 1960 года, после ряда непростых дискуссий. Многие конструкторы полагали, что давления внутри «Востока» будет достаточно, чтобы защитить пилота, к тому же Королев беспокоился о лишнем весе, который неизбежно принесет скафандр со своей автономной системой жизнеобеспечения. Но в конце концов его убедили те, кто ратовал за безопасность. Он обратился к Гаю Северину, самому опытному в СССР разработчику снаряжения для пилотов и систем катапультирования, и без обиняков заявил: «Мы разрешим лишний вес [на „Востоке“], но скафандры нам нужны не позже, чем через девять месяцев»1.

Северин создал скафандры на основе авиационных высотных компенсирующих костюмов, которые он разработал на исходе корейской войны. Корейские пилоты МиГов, сделанных в СССР, часто теряли сознание, если в бою совершали слишком резкий вираж, а их американские противники при таких маневрах не отключались. Северин понимал, что хорошо облегающий высотный костюм поможет противостоять перегрузкам. После того как Северин одел пилотов более подходящим образом, американцы уже не так рвались преследовать МиГи на крутых виражах. Его космические скафандры имеют сходную конструкцию и как бы поддерживают космонавта, помогая ему бороться с ускорением, которое дает ракета Р-7. Такое тесное облегание тела, особенно ног, предотвращает отток крови в нижнюю часть туловища и недостаточное ее поступление в мозг. Прочные и воздухонепроницаемые внутренние слои этого космического наряда были сделаны из крепкой прорезиненной ткани голубоватого цвета, а внешний слой, оранжевый, знакомый Западу по рекламным снимкам, был не так уж важен для выживания, являясь лишь внешним «комбинезоном», прикрывающим бугры и стыки внутреннего. Яркая ткань облегчала поиски космонавта в том случае, если он упадет в район, покрытый снегом, а в апреле таких мест в Советском Союзе было предостаточно.

Теперь Северину предстояло объяснить космонавтам, как действует его костюм, а руководивший подготовкой космонавтов Николай Каманин внимательно за этим наблюдал. Этот урок предназначался и обслуживающему персоналу: техникам следовало уметь безупречно обращаться с каждым компонентом, чтобы в день запуска ничего не упустить. Для тренировок выделили два запасных костюма, чтобы «основные» скафандры оставались нетронутыми до самого полета. Затем, полностью облачившись, космонавты по очереди забирались через люк в копию шара «Востока», а техники учились их пристегивать. Николай