Гагарин начал уставать от лести на пресс-конференциях. Тогда он придумал несколько фокусов: например, напоминал слушателям, что на его медали Героя Советского Союза значится номер 11 175. «Получается, до меня 11 174 человека совершили что-то достойное. Я не согласен с разделением людей на простых смертных и знаменитостей. Я по-прежнему простой смертный. Я не изменился». (Однажды, в Москве, он весело рассмеялся, услышав, как женщина в толпе удивленно воскликнула: «Смотрите, он порезался, когда брился!»)

5 августа Гагарин прибыл в Канаду по приглашению финансиста Сайруса Итона. Они проехали двести километров, отделяющие Галифакс от Пагуоша (Новая Шотландия): там у Итона имелся большой дом, где в 1957 году он вместе с философом Бертраном Расселом провел знаменитое совещание по вопросам ядерного разоружения — Пагуошскую конференцию. Нетрудно догадаться, что Москва с радостью согласилась отправить Гагарина с таким визитом, но звездный гость Итона вскоре отвлекся от происходящего: поздним вечером 8 августа он узнал, что на орбиту вышел Герман Титов. Он спросил, можно ли послать поздравительную телеграмму, и Николай Каманин ему это устроил. Титов услышал послание Гагарина на шестом витке: сообщение передали наземные службы [16]. Сайрус Итон вежливо свернул торжества, чтобы Гагарин с коллегами могли тут же вылететь обратно в Россию. Внезапно они почувствовали, что совершенно отрезаны от важнейших событий. Каманин отмечал: «Пока мы толкаем речи, американцы готовят свой космический корабль. Нам надо двигаться вперед».

Не прошло и трех недель, как турне Гагарина возобновилось. Его приезд на Кубу 24 августа стал весьма важным политическим событием — проявлением солидарности Советского Союза с режимом Фиделя Кастро, установленным на острове два года назад. Гагарин и Николай Каманин сошли с самолета в удушающую жару, облаченные в ослепительно-белую летнюю форму. В Советском Союзе события в заливе Свиней казались триумфом, а не поражением [17]. Помощники Кастро с радостью сообщили Гагарину: «„Барбудос“ отразили нападение врага», а он ответил: «Таких людей, глубоко верящих в правоту своего дела, поставить на колени нельзя!» Как обычно, он без подсказки прекрасно знал, что следует говорить. На многолюдном митинге он провозгласил: «Все двести двадцать миллионов советских людей — искренние и преданные друзья кубинского народа»14.

В 1967-м, последнем году своей жизни, Гагарин уже не так охотно будет славить советский режим и верить каждому победному заявлению властей.

Недолгое космическое путешествие Юрия Гагарина стало одним из важнейших событий XX века — и для России, и для Америки, ответившей на него колоссальным промышленным подъемом. Космическая гонка принесла миру не только застежки-липучки и беспригарные сковородки: она заложила основы современной технологии. Так, микрочипы совершенствовали из-за того, что электронные микросхемы пятидесятых оказались слишком большими для использования в ракетах. Интернет вырос из Арпанета — защищенных от внешних атак систем связи, созданных Агентством передовых исследовательских проектов (АРПА), предшественницей НАСА, правительственной структурой, планировавшей космическое будущее США. Современная медицинская диагностика чрезвычайно многим обязана исследованиям, проводившимся космическими врачами. Развитие индустрии всемирных коммуникаций, о которых так долго мечтали фантасты, после появления спутников пошло с невероятной скоростью. По всей вероятности, эти технологии и без того рано или поздно возникли бы, но едва ли так быстро. И все это — благодаря колхозному пареньку со Смоленщины, бросившему вызов самой могущественной державе планеты.

Джон Логсдон, возглавлявший вашингтонский Институт космической политики и являвшийся советником целого ряда президентов США, так объяснял влияние полета Гагарина на американское сознание: «В нашем силовом противостоянии с Советским Союзом произошло внезапное изменение баланса, потому что Советы ясно продемонстрировали: при желании они смогут запустить ядерную боеголовку на межконтинентальные расстояния, прямо в сердце „американской твердыни“. Поднялась шумиха: да как же мы допустили, чтобы нас обогнала эта якобы отсталая страна?»

До сих пор президент Кеннеди не принимал космос особенно всерьез, но вечером 14 апреля 1961 года он пришел в большое возбуждение, увидев, как мир реагирует на полет Гагарина. Он расхаживал по своему кабинету в Белом доме и спрашивал советников: «Что мы можем сделать? Как нам их догнать?» Джером Уиснер, советник Кеннеди по науке, осторожно предложил отвести три месяца на изучение и оценку ситуации, но президент желал более скорого ответа. «Если бы кто-нибудь мне просто сказал, как нам их догнать. Давайте кого-нибудь найдем, кого угодно. Пусть он будет хоть здешний сторож, мне все равно, главное, чтобы он знал, как нам это сделать». Он специально сказал об этом в присутствии Хью Сайди, ведущего журналиста «Life». Глава государства вдруг захотел, чтобы его увидели поборником космической программы1.

Через три дня Кеннеди потерпел еще более сокрушительное поражение. Корпус из 1300 беженцев с Кубы при поддержке ЦРУ высадился в кубинском заливе Свиней, чтобы свергнуть коммунистический режим Фиделя Кастро. Сам Кеннеди лично одобрил этот проект, но войска Кастро узнали о готовящейся операции задолго до ее начала и уже поджидали врагов на побережье. Рейд полностью провалился, так как ЦРУ не удалось обеспечить обещанную поддержку проамериканским силам внутри страны. Вопреки всем ожиданиям, «порабощенное» население Кубы не выразило ни малейшего желания участвовать в свержении Кастро. ЦРУ долго не могло оправиться от смущения. Более того, никто не попытался даже спасти интервентов.

Судя по всему, администрация Кеннеди зашаталась уже в свои первые сто дней — в традиционный «медовый месяц», во время которого новый президент, как предполагается, должен всех встряхнуть и показать свое политическое лицо. Вот тут-то Кеннеди и ухватился за космический проект, чтобы вернуть доверие избирателей. В поворотном циркуляре от 20 апреля он предписывал вице-президенту Линдону Джонсону подготовить подробный обзор американской ракетной программы:

Этот документ, состоящий из одной-единственной страницы, можно рассматривать либо как одну из самых сенсационных государственных директив XX столетия, либо как поспешно продиктованный секретарю панический отклик на скверную для Белого дома новость. Так или иначе, эта бумага, несомненно, заложила основы для самого масштабного технологического проекта со времен «Манхэттена», в рамках которого во время войны создавалась атомная бомба. Речь идет о проекте «Аполлон» — программе высадки на Луну.

Джеймс Уэбб, тогдашний директор НАСА, был абсолютно уверен, что Советы обставят Америку в краткосрочной перспективе — в таких перечисленных президентом Кеннеди программах, как орбитальные «рандеву» и немудреные космические станции. Уэбб предложил президенту заняться высадкой на Луну — долгосрочным проектом, который потребует столь колоссальных ресурсов и высочайшего уровня технологического развития, что Советский Союз, скорее всего, тут проиграет США3. Кеннеди и Джонсон согласились с Уэббом, но окончательное решение зависело от того, сумеет ли НАСА в буквальном смысле сдвинуть с мертвой точки свою программу пилотируемого космического полета. 5 мая, всего через 23 дня после гагаринского полета, американский астронавт Алан Шепард поднялся в небо с помощью маленькой ракеты-носителя «Редстоун». Это был не орбитальный полет, а скорее «прыжок» по баллистической суборбитальной траектории продолжительностью 15 минут. Средняя орбитальная скорость «Востока» составляла 28 000 км/ч, тогда как «Меркьюри» Шепарда достиг лишь 8300 км/ч. «Восток» обогнул весь земной шар, а «Меркьюри» плюхнулся в Атлантический океан на расстоянии всего 510 километров от места запуска. Однако полета этого «пушечного ядра» оказалось достаточно, чтобы подтвердить потенциальные возможности НАСА.