Нет, Грыбов остался все тем же, ничего нового ожидать от него не стоило. А может быть, это я такой тупица, не могу понять глубины и смысла? Ведь вот ходят же все, склоняют набок головы, записывают… Глухо закипала в груди новая волна раздражения от абсурда и издевательской серьезности происходящего. Только не заводиться, в который раз предупредил себя Родионов и, не вынеся одиночества, подался поближе к Ольге. Там сгустилась почти половина зрителей.

— Это бой Акунов с Манаками! — растолковывал Грыбов, указывая на бурое полотно с алым пятном в центре. — Этот серый фон есть знак ожидания, предчувствия… Тут вы не увидите, сколько ни вглядывайтесь, никакого примитивного реализма, академической банальщины. Реальность в картине безусловно есть, и в то же время ее нет… Вот вы, к примеру. — обратился он неожиданно к студентке с блокнотиком, которая мгновенно зарделась. — Вы же не видите затылком ничего, что у вас за спиной! Но вы же не станете отрицать, что за вашей спиной нет реальности оттого, что вы ее не видите?

— Ни за что не стану! — поклялась студентка. При этом дернулась ее голова с мышиным серым хвостиком волос, ей хотелось оглянуться, чтобы убедиться в реальности за ее спиной, но она усилием воли сдержала свой порыв.

— Не станете! — напирал Грыбов. — Но она есть! Нет в природе никаких Акунов и Манаков! Это я их создал! Это мой феномен. Я вызвал их из несуществующих бездн, из глубин своего подсознания, и теперь отныне они — есть! Есть! Есть!

— Есть! — радостно подтвердила студентка. — Я их чувствую, что они есть!

— Но их не было! — торжествовал Грыбов. — И вот, наконец, они — есть! Их энергии схлестнулись. Разве можно изобразить эти энергии обычным тривиальным способом? Опошлить космос? Обратите внимание на красное пятно в центре. — указал Грыбов. — Говорит оно о чем-нибудь?..

Длинноносый любопытный гость протиснулся к полотну и принялся внимательно изучать алое пятно.

— Ни о чем не говорит, — тихо и грустно произнес в наступившей паузе Пашка.

Все оглянулись на него, как на умалишенного.

— Нет никаких Акунов и Манаков! — окрепшим голосом воззвал Родионов.

— Есть! — взвизгнула студентка, с ненавистью глядя на нарушителя.

— Есть! Есть! — послышалось еще два-три голоса.

Вокруг Родионова образовалась отчужденная пустота.

— Родионов, не надо, — кротко попросила Ольга, но его уже повлекло, понесло.

— Все это «творчество», — он махнул рукой в сторону развешанных полотен, — нуждается в подпорках и толкованиях. В словах и в терминах. Без этого все рушится и линяет… Ну да, во всяком сочетании линий и цвета можно найти что-нибудь… Но ведь это же для дураков, Грыбов… Вы-то уж это знаете…

Грыбов молча и снисходительно улыбался.

Бросаясь в бой, Пашка заранее знал его исход, предвидел свое неизбежное поражение, но не мог удержаться. Это было бы предательством и отступничеством по отношению к искусству…

— Да что ж это такое? Да выведите вы его! — крикнул кто-то из-за спин.

— Сон разума рождает чудовищ! — выкрикнула и вторая студентка, указывая карандашом на Родионова.

— Господа! Господа! — поднял руку Грыбов. — Пусть товарищ выскажется, а мы послушаем. С удовольствием послушаем и попробуем ответить ему…

Бесспорно, небольшой скандальчик, всплеск оппозиционной энергии был Грыбову приятен, как-никак все это касалось его творчества. Он улыбался. Обе студентки, поглядев с тревогой на улыбающегося Грыбова, успокоились и стали тоже улыбаться.

Бой был изначально проигран и все слова были бесполезны.

— Ага! — прорычал взбешенный Родионов…

— Павел! Не надо, — снова попросила Ольга и потянула его за рукав. Родионов обернулся, увидел ее умоляющие глаза…

— А вот не хотите ли! — потащил он ее в круг, затем, выпустив сопротивляющуюся кисть, бросился к стене. Схватил за долгое кадыкастое горло полуметровую бронзовую скульптуру, под которой стояла надпись «Женщина». С нелепым этим изваянием вновь шагнул в круг. Со стуком опустил скульптуру посередине, уронил на бетонный пол, отчего ахнул и схватился за сердце Грыбов.

— Вот эта бронзовая железяка! Этот кривой домкрат… Этот микроцефал зовется у вас «женщиной». Женщиной! — повторил он и оскалился, пытаясь изобразить саркастическую улыбку. — Ну что скажете? Вот вы что скажете? — напал он на длинноносого любопытного гостя. — Хотите эту женщину? Обладайте!

Длинноносый отшатнулся и попятился, а Родионов еще раз поглядел на «женщину» и теперь от души расхохотался, представив ее, ожившую, в постели с длинноносым. Две-три осторожные сочувствующие ухмылки обнаружил он в окружающей его толпе. Грыбов молчал, все еще продолжая держаться рукою за сердце.

— Не будет детей у вашей женщины, — устало сказал ему Родионов. — Навеки останется она бесплодной и пустой…

— Но это же образ! — огрызнулся Грыбов.

— Это же художественный образ! — пискнула сбоку студентка. — Вы же не видите, что у вас за спиной, но это же существует!

— Прошу вас, никогда не говорите никаких слов! — не взглянув на нее, устало сказал Родионов, повернулся и сквозь расступившуюся толпу пошел к выходу.

За то недолгое время, которое он провел в проклятом подземелье, белый день успел померкнуть, небо затянулось тучами и по двору уже гулял порывистый сырой ветер. Глухо шумели тополя. Родионов поднял воротник рубашки, глубоко засунул руки в карманы и побрел к остановке.

Серая ушастая тень выглянула из подъезда и снова поспешно скрылась, прикрыв дверь, но оставив узкую щелку.

Огромный коричневый дог протащил на поводке упирающуюся изо всех сил хозяйку.

Два бомжа топтались на углу, косо и недоброжелательно поглядывая на бредущего Родионова.

— Вот вам средство, — поравнявшись с ними сказал Павел и протянул им зажигалку. — Испепелите Грыбова…

— Мерси боку! — сказал в ответ один из бомжей, принимая подарок.

Родионов затосковал.

Вот так она любит меня.

Наконец, за спиною послышался частый стук знакомых каблучков. Он удержался и оглядываться не стал, только весь внутренне подобрался и пошел чуть медленнее. Сейчас нужно будет все ей объяснить подробнее, спокойными убедительными словами…

Но Ольга пробежала мимо, словно не заметив его, и устремилась к троллейбусу, в который вскочили уже два школьника с рюкзаками, влезли несколько пенсионеров и неловко карабкалась толстая баба с тележкой.

Обида волной прошла по всему телу, ознобила его от корней волос до ногтей.

И все-таки она не успевала, двери стали закрываться и троллейбус тронулся с места. Но водитель неожиданно затормозил, поравняшись с Ольгой, и она вскочила в открывшуюся переднюю дверь.

Отделившись от стены дома, вслед за нею бросился богато упакованный черноволосый хачик, но дверь с шипением сомкнулась, цапнув его за пальцы, и троллейбус резво ушел вперед. Хачик выскочил на проезжую часть и побежал вслед за ним, но какой-то незримый защитник, хранитель Ольги, швырнул на него сверху горсть синих молний, зачерпнув их с проводов…

Павел проводил взглядом троллейбус, погрозил кулаком двум школьникам, которые, приложив ладони к голове, показывали ему сквозь заднее стекло ослиные уши, и отвернулся.

Воздух был желт и тревожен.

Там на проезжей части, где только что стоял его черноволосый соперник, раскручивалась сухая пыль. Игрушечный смерч стал быстро перебегать улицу, но не одолев и половины пути, выдохся и улегся прямо под колеса стремительного «мерседеса»…

С какою-то пугающей внезапностью все кругом опустело.

Наверху громко стукнула оконная рама и Родионов инстинктивно втянул голову в плечи. Но звона разбитого стекла не последовало. Родионов поглядел вверх и увидел, как над всем городом, на гигантских небесных пространствах готовится грандиозная битва, решительный и окончательный бой двух исполинов — две тяжелые грозовые тучи медленно наползали друг на друга. Их летучие края уже сходились в предварительной разведке, сизые клочья выдранной шерсти клубились в желтом воздухе. Основные силы находились еще довольно далеко друг от друга — темные, непроницаемые массивы с посверками молний. Две первобытные стихии готовились схватиться и некому было встать между ними, погасить взбунтовавшиеся энергии и напряжения.