Тарусов не сгущал краски, просто приводил факты о зверствах агрессоров.
— Они применяют реактивные бомбардировщики, сверхзвуковые истребители, испытывают новые бомбы, напалм и фосфор…
Припомнился очерк, который я прочитал в одном из армейских журналов об офицере Тарусове. Может, это о нашем капитане? Да, кажется, фотография очень похожа… Богатая биография у него…
Очеркист писал, что, когда началась война, отец Тарусова наспех собрал домашний скарб, посадил жену и пятерых детишек на телегу и двинулся на лошаденке от латвийского хутора Синяя Река. Где-то позади ухали разрывы, вспыхивали кровавые зарницы. На восток шли толпы перепуганных беженцев. По нескольку раз в день на них пикировали чужие самолеты. Дикий вой моторов… Бомбы… Снаряды… Люди срывались с повозок, бросали тачки и узлы и опрометью кидались в канавы и кюветы. Причитали женщины, ругались мужчины, плакали дети. На дороге вспыхивали чадные костры, дико ржали изувеченные лошади, в предсмертной агонии бились коровы.
Почти до Калинина беда щадила семью Тарусовых. А перед самым городом налетевший «мессершмитт» убил трехмесячного Славку. Убил на руках у матери, Анны Викентьевны…
А потом, уже вшестером, долго добирались до Перми и дальше — в глухую таежную деревню. Обовшивели, оголодали в пути и на место добрались лишь к декабрю. На ногах держался только старший из детей — нынешний капитан, остальные лежали пластом. Благо, люди помогли: приютили, пригрели, выходили малышей…
Может быть, рассказывая о Вьетнаме, Тарусов вспоминал сейчас черные дни, пережитые им самим. Я зримо представлял себе эту далекую землю в огне, пылающие джунгли, партизанские засады, разоренные селения, разбойные налеты карателей…
Глядя на карту, капитан скользнул указкой по Западной Германии, Соединенным Штатам и продолжал:
— Теперь мы все чаще убеждаемся в том, что империалисты не предупреждают о развязывании военных конфликтов, как это было когда-то. Они нападают внезапно, и нет гарантии, что враг не нарушит воздушное пространство, в том числе и в нашем районе, в любую минуту. Поэтому мы постоянно должны быть начеку. Скидок никто нам не сделает, хотя в дивизионе много молодых солдат. Какой же выход? Браться за учебу без промедления и научиться владеть оружием и техникой так, как старший сержант Родионов, сержанты Назаров, Акимушкин, ефрейтор Кобзарь, Валентина Леснова…
Старший техник-лейтенант Бытнов снова привел нас к траншеям.
— Надо заканчивать этот марафет, — сказал он, распуская строй.
— А что такое марафет? — спросил Шукур Муминов.
По лицу Бытнова скользнула тень насмешливой улыбки:
— Знаешь, что такое показуха?
— Начальству глаза замазывать, — вставил Новиков.
— Вот-вот. Только бомбе или ракете глаза не замажешь вот этими канавками, — кивнул Бытнов на траншеи. — Ахнет — любое железо пробьет.
— Для чего же мы набиваем мозоли? — удивился Горин.
— Сноровистость надо вырабатывать, — снова выскочил юркий Саша Новиков. — На всякий случай…
— Дивизион-то образцово-показательный, — перебил его Бытнов. В его словах сквозила ирония. — А попробуй во время войны накопайся вот этих ходов, если позицию придется менять по нескольку раз в день. Бутафория, одним словом, марафет… Ну, берите грабарки и лопатьте. Песку в пустыне много, — засмеялся он.
Кто он, этот Бытнов? «Свойский», что ли? Уж больно не похож на капитана Тарусова. Тот прост без подчеркнутого опрощения, но всегда остается старшим, начальником. А Бытнов непонятен. Отец сказал бы о нем: «Форма не соответствует содержанию». Ну да ладно, не мне судить о нем.
Сбросив панаму и гимнастерку, я спрыгнул в траншею. Надо было углублять ее после землеройной машины, вынувшей грунт всего на восемьдесят сантиметров.
Лопата вгрызалась с шуршанием в теплый песок и ссохшуюся глину. Раз — и на выброс, два — и на выброс.
— Грабарочка — это тебе не авторучка, товарищ журналист, — подкусил Горина Саша Новиков, заметив, что тот достал носовой платок и обмотал им правую ладонь. — До обеда покидаешь — спина задубеет.
— Вижу, у тебя не задубеет, — огрызнулся Гриша. — Небось в чайную ложку сахару и то больше кладешь.
— За меня Федор Кобзарь довыполняет норму. Смотри, ворочает, как бульдозер. Наловчился человек, строил дорогу Абакан — Тайшет, камушки по центнеру весом выколупывал в каменоломне. Говорят, грамоту отхватил.
— Замолчи! — оборвал Федор Новикова.
— Обиделся. А за что? Я, можно сказать, пропагандирую твой трудовой подвиг. Как-никак по комсомольской путевке ездил на ударную стройку. Страна должна знать своих героев, — не унимался Новиков.
— Ну и брехомет ты, Саша, — вытирая крупное вспотевшее лицо, беззлобно отозвался ефрейтор.
— Подходящее имя, — заметил Горин, вгоняя лопату в дно траншеи. — Брехомет.
Работа давала себя знать. Начинали подрагивать ноги, горели ладони, ныла вспотевшая спина. Посмотрев на часы, Бытнов, что-то писавший в блокноте, объявил перекур. Федор Кобзарь выпрыгнул одним махом наверх и, разведя руки, потянулся. Ну и силища у человека! Ему и впрямь шестипудовые камни не в тягость. Недаром работает первым номером на пусковой установке. Новиков попросил Муминова подсадить из траншеи.
— Ослаб? — с деланным участием спросил Горин.
— Никогда не теряю бодрости духа. Просто пользуюсь товарищеской взаимовыручкой, — отряхивая руки от песка, ответил Саша. — Кузнецов, дай сигаретку московскую. Надоели гвоздики «Янгишахар». Говорят, раньше были папиросы «Пушка». Почему бы сейчас не выпускать «Ракета»? От одного названия голова бы кружилась, — мечтательно произнес он, выпуская колечки дыма.
— Вишь раздымился на чужбинку, — заметил Кобзарь. — Куришь один, а семерым хоть на стенку лезь.
Ребята сели на горячий песчаный отвал. У пожухлого клубка верблюжьей колючки лежал чей-то блокнот. Я полистал его и наткнулся на запись:
«Конкурсная задача для офицеров зенитно-ракетных войск».
Любопытно, что за задача?
«Зенитная батарея располагается в открытых окопах и щелях. В 30 км западнее противник произвел наземный ядерный взрыв. По докладу наблюдателя, длительность свечения была не более 3 секунд. По данным метеосводки, скорость ветра 2,5—3 м/сек, направление его — с запада на восток. Определить время начала дезактивации после взрыва при условии, что личный состав за 2 часа работы получит дозу радиации не более 30 рентген».
Вот, оказывается, над чем думал Бытнов. Это его блокнот. Как видно, взводный не решил эту задачу, потому что после условия никаких записей не было. Вскоре командир батареи подтвердил мое предположение. Подходя вместе с Бытновым к нам, он спросил:
— Осилил, Андрей Николаевич?
— Бился-бился — так и бросил…
— Загляни ко мне домой вечерком, может быть, решим вместе.
— Зайду, — не очень охотно согласился Бытнов.
Капитан подошел к солдатам:
— Отдохнули? — И неожиданно подал команду: — Надеть противогазы!
Мы вскинулись с места, торопливо начали надевать маски. Никто не осмелился спросить зачем. Впрочем, комбат сам пояснил:
— «Противник» применил отравляющие вещества. Время их действия — тридцать минут. Командир взвода, — обратился он к Бытнову, — личному составу продолжать работу в противогазах.
— Есть!
Мы снова спрыгнули в траншею и принялись лопатить песок и глину. Дышать стало труднее, потели стекла. Но приказ есть приказ: работать в масках.
— А знаете, зачем противогазы? — опираясь на лопату, глухо проговорил Новиков. — Если голову оторвет, то она на гофрированной трубке будет держаться…
Вот шпингалет, он и сейчас не унимается.
Нестерпимо жгло злое азиатское солнце, но наши лопаты ритмично опускались и поднимались вверх.
Глава третья
Галаб Назаров сдержал слово: сегодня мы идем в пустыню на весь день. Старшина разрешил взять с собой сухой паек. Кто-то произнес похвалу в адрес Дулина:
