А предпринял Кузькин такой маневр. Соединив провод, связался с правлением «Зеленого оазиса» и спросил, действительно ли у них работает Митяй Жук. Получив утвердительный ответ, Родион понял все по-своему: простофили, мол, вы. Обвел вас, вокруг пальца обвел этот «мираб». Посмотрели бы, как он вашу водичку транжирит…

— Ну, меня-то не одурачишь второй раз, — произнес Родион вслух и, обернувшись, посмотрел в сторону магистрального арыка. Под ногами что-то хрустнуло — слабое, нежное.

— Тьфу ты, дьявол! — негромко ругнулся Кузькин, заметив несколько растоптанных стебельков хлопчатника.

— Что же вы делаете?!

Возмущенный оклик принадлежал женщине. Она сидела у обочины дороги и зло смотрела на солдата. Родион внимательно поглядел на женщину. Молодая. Лет двадцать с небольшим. На ней была выгоревшая кофточка и запыленная шерстяная юбка не то серого, не то синего цвета.

— Язык, что ли, прикусили? — Ее голос звучал требовательно.

Это обидело Родиона.

— Не видите разве? Оступился.

— Оступился! — передразнила она. — С вами небось ничего не случилось, а сколько добра загублено… Совести у вас нет.

— А вы что, проверяли совесть-то мою?

Женщина решительно шагнула навстречу Родиону. Теперь они стояли почти совсем рядом. Снизу вверх смотрела она на солдата рассерженными, обвиняющими глазами, словно и впрямь изучала, есть ли у него совесть.

Смущенный Родион не знал, как ему поступить: махнуть на все рукой и уйти или оправдаться?

— Так я же случайно, — извинительно промямлил Кузькин.

Женщина была неумолима:

— Где же ваша внимательность? А еще авиатор!

— Это я-то авиатор? — простонал Родион. Опять насмешка. Однако ее ошибка пришлась ему по душе.

— Не сердитесь, пожалуйста, — вымолвил смущенный Кузькин.

Женщина, кажется, подобрела:

— Придется простить, что с вами поделаешь…

Родион заметил, что в руках у нее алели яркие маки. Это был букет полевых цветов, бережно собранный и любовно сложенный. И сама-то она была похожа на цветок — такая тоненькая, голубоглазая, с копешкой пышных золотистых волос.

— Любите цветы? — неловко заговорил Кузькин, боясь, что женщина, покончив с нравоучением, уйдет.

— Только маки, — ответила она и дотронулась до огнистых лепестков, на которых дрожали, переливались маленькими радугами свежие капли росы. — А вам что нравится?

— Мне? — удивился и покраснел от неожиданного вопроса Кузькин. — Мне тоже… маки…

— Вот как! — улыбнулась незнакомка. — Я и не предполагала встретить здесь родственную натуру. Удивительное совпадение. — Она смотрела на солдата с веселым любопытством.

Родион окончательно смутился и попытался ответить так же мудрено, как и женщина:

— Да… бывает… Оно, конечно…

Он спотыкался на каждом слове, но остановиться не мог. Не находил точки. Помогла ему собеседница:

— Все случается. Вот споткнулись вы, и я заметила, а то бы так и не встретились… Наверное, вы здесь редко бываете?

— Впервой…

— Понятно… Потому и не примечала вас раньше…

— Да вот, тут линию налаживал… — пояснил Кузькин. — Испортилась связь. Ну и побеседовал с парнем… Тем, что воду распределяет…

— Есть у нас тут такой, — кивнула она. — Работает мирабом…

Родион решил воспользоваться случаем и пожаловаться на нерадивость Митяя.

— Вот-вот… Только работает-то спустя рукава… Воду с излишком сбрасывает…

Женщина насторожилась, свела тонкие крылышки бровей к переносице.

— Интересно. Надо проверить…

— Обязательно проверить, — посоветовал Кузькин. — И вообще этот парень с туманом. Непонятный какой-то. — Родион поводил рукой в воздухе, изображая сложную и неясную линию. — Одна фамилия чего стоит — Жук… Жук и есть…

Женщина засмеялась.

— Заметная фамилия… — Она помолчала, потом спросила: — А вас как звать?

— Виктор! — выпалил Кузькин, вспомнив о своем друге Петрове.

— Красивое имя! Виктор — значит победитель. А меня Вероникой зовут. Это — победоносица… Вот и познакомились. — Женщина улыбнулась. — Давайте присядем. Я так устала: все утро хожу по полям. Агроном…

— Рад бы, да некогда мне. Служба.

— У вас, видно, все такие неуступчивые? Вот и Умаров тоже…

Родион удивился:

— Разве вы знакомы с ним?

— Он же из нашего колхоза. У него славная невеста. Гульчарой зовут. Учительница.

Кузькин теперь не торопился уходить. Немного осмелев, он предложил:

— Хотите, я нарву еще цветов?

— С удовольствием, — согласилась она. — Только не сегодня, ладно? Я вам позвоню. А сейчас и мне и вам пора за дела приниматься. Работы много…

Солдат и агроном встали. Родион направился в авиагородок, а Вероника — к водораспределителю.

В эту ночь Кузькина одолела бессонница. Спать бы ему как убитому после солдатских трудов, да где там… Ворочается с боку на бок, крутит, как говорят в авиации, бочки, тискает кулаком ватную подушку, чтобы поудобнее было голове, накрепко закрывает глаза, а сон все не идет. Видно, унесла его в мечтах Вероника, повстречавшаяся ненароком у дорожной обочины.

Гонит от себя Родион беспокойные мысли, считает от единицы до сотни и обратно. Не помогает. Наплывают откуда-то пушкинские строки:

Никогда не испытывал Кузькин особой любви к стихам, а вот поди ж, сами собой запомнились.

«Хорошо, хоть Витьке ничего не сказал, — тешится Родион, — начал бы нотацию читать, хоть из казармы убегай… Сам-то небось пишет своей Дуське. А я что, не имею права?..»

Мысль оборвалась. На что он не имеет права? На любовь? Но ведь о ней Вероника не сказала ни слова. Да и как можно? В первый день… Какой там день — и поговорили-то минут десять. Правда, Витей назвала, победителем. Нежно так. Славная… Стройная как березка.

Проснулся Родион позже всех.

— Надо же… — ошалело тряс он головой.

Перед ним стоял сбитый, словно квадрат, сосед по койке — рядовой Василий Буйлов.

— Подъем, Родион! Целую минуту мучаюсь с тобой, а ты отбиваешься.

— Какая ерунда, — пробормотал Кузькин.

— Старшина сейчас объявит нарядика два, вот и будет тебе ерунда! — припугнул Буйлов. — Очухаешься за шваброй…

Швабра подействовала на Родиона лучше всяких уговоров. Быстро собравшись, он успел вместе с другими солдатами на зарядку.

Нечаева разбудил в песчановской гостинице для офицеров телефонный звонок. Привыкший к подобным неожиданностям, майор, торопливо протянув руку к тумбочке, на которой стоял аппарат, поднял трубку:

— Слушаю.

Передавали, вероятно, что-то очень важное, потому что он спешно ответил:

— Сейчас приеду.

Машина умчалась в ночь. Сидя за рулем, Николай Иванович с удовлетворением думал: «Хорошо действуют. Вчера дал задание — сегодня уже первый сигнал. Интересно, что это за сигнал? Его ждут все…»

Ночная прохлада освежила голову, лицо, грудь. Сна как не бывало. Нечаев потер лоб, вернее, то его место, где немного беспокоил шрам. Это след финки. Недели три валялся майор в госпитале после удара Черной Бороды… Ловкий и сильный, дьявол, был. «Был, — криво усмехнулся Нечаев. — Он и есть. Ускользнул, сволочь. Впрочем, я сам виноват», — отмахнулся майор от неприятной мысли.

Вскоре ГАЗ-69 подъехал к трехэтажному дому. Через минуту, как условились, вышел командир полка. Он застегнул на ходу плащ и открыл дверцу газика.

Машина круто развернулась и ринулась вдоль шоссе.

— Расскажи, как и когда это случилось, — попросил командир полка.

— Мгновенный радиосеанс, похожий на выстрел или эфирный всплеск, был засечен в двадцать два тридцать…

— Не может быть! — удивленно поднял густые брови Орлов. — Это же…

— Да, — уточнил майор, — во время начала ваших ночных полетов. Координаты передатчика — 03-45. Шифр чрезвычайно сложный.