Лида проснулась под вечер. Голова гудела, руки и ноги были как ватные. Лида встала, медленно походила по комнате, разминаясь.

Вошла тетя Зина.

— Раза три к тебе заходила, все спишь и спишь. Думаю, жива ли? Даже за плечо трясла...

— Что мне сделается? — усмехнулась Лида. — А как вы? Как без меня жили?

— И не говори!..

Тетя Зина села на стул, настраиваясь на долгий разговор.

— Значит, как уехала ты, ко мне слесаря пришли. Не наши, со стороны. Давай, говорят, тетка, душ поставим. Ну, я подумала, погадала... Душ — дело подходящее. Согласилась. Они копались, копались — пятнадцать рублей взяли. Поставили. А вчера прихожу — беда! Кто-то унес телефонную трубку.

— Что?

— Телефонную трубку. Через которую вода бежала.

— А, гибкий шланг, — догадалась Лида. — А слесаря-то его ставили?

— Не помню...

— Не расстраивайтесь, — успокаивающе сказала Лида. — Купим новый, как будет получка, так и купим.

— Всего не укупишь! — заворчала тетя Зина. — У тебя вон туфли каши просят...

— И туфли купим, — заверила Лида и поглядела на часы.

— Торопишься? А я тут тебя своими разговорами разговариваю, — тетя Зина поспешно поднялась.

— Нет, ничего... Вот на педсовет надо, — вздохнула Лида.

— На педсовет?! — ужаснулась тетя Зина. — Тебя, что ли, разбирать?

— Меня...

Тетя Зина сокрушенно покачала головой, но, видя, что Лида начала переодеваться, не стала мешать. Бочком, бочком выкатилась из комнаты и уже под окном прокричала:

— Без чая не уходи! Дороги не будет!

Хоть Лида и выпила две чашки крепкого, настоянного на горных пахучих травах чая, «дороги», как говорила тетя Зина, все равно не было.

Педсовет проходил не так, как ожидала Лида. Вел его почему-то завуч. Директор сидел в третьем ряду, как рядовой член педсовета.

Богдан Максимович был одет празднично, в темно-синий костюм, с двумя разрезами по бокам, в белоснежную рубашку, по которой галстук чертил безукоризненную линию.

— Ввести Капустина! — приказал он без лишних предисловий.

Лида вздрогнула от этого холодного и безразличного «ввести!».

Чья-то рука, мягкая, но сильная, легла на ее плечо. Лида обернулась.

— Спокойно, — шепнула ей Надежда Федоровна. — Обсуждение будет потом, без ученика.

Лида сникла.

Открылась дверь, и вошел отдохнувший, вымытый, будто светящийся изнутри Витя в сопровождении Марии Степановны. Они вдвоем не спеша приблизились к столу.

Завуч приподнялся со своего места, весь как-то изогнулся и ласково обратился к мальчику:

— Витя, расскажи нам, твоим учителям, почему ты совершил побег, запятнал честь нашей школы?

Витя опустил голову и стал ковырять носком ботинка пол.

— Ну же! — более холодно поторопил его завуч.

— Так просто... — прошептал мальчик.

— Громче!

— Так просто! — повторил Витя.

— К тебе здесь плохо относились?

— Нет...

— Тебе не давали есть? Били? Запрещали играть и читать книжки?

— Нет...

— Значит, тебе нравится убегать?

— Да... Не знаю.

Лида не выдержала и вскочила, вскинув вверх руку, чтобы завуч обратил на нее внимание. Но он, словно нарочно, ничего не замечал.

— Вот видите, товарищи, — притворно-грустно сказал завуч. — Ему нравится убегать! Ему нравится бродяжничать, спать под открытым небом, просить у чужих людей случайную еду... Что с вами, Лидия Аф-финогеновна?

— Капустин... не виноват! — голос Лиды сорвался и  задрожал, и ей стало стыдно за свое неумение держаться. — Все началось с поясов... Он не стал брать, а я сказала, что он — единственный честный среди мальчиков. Его стали дразнить... Он и ушел.

Завуч выслушал ее, потом неожиданно улыбнулся и сказал:

— Благодарю вас, Лидия Аф-финогеновна, за дополнительную информацию. Но я обращаюсь к Капустину. Видишь, Витя, как защищает тебя твоя воспитательница? А тебе просто нравится убегать? Да?

— Да... — тихо подтвердил Витя. Стоявшая рядом с Витей Мария Степановна переступала с ноги на ногу, хотела что-то сказать, но не решилась.

В зале задвигались и зашептались.

Директор облокотился на спинку стула, стоявшего перед ним, и уставился на завуча, как будто впервые видел его.

Богдан Максимович, казалось, совершенно не замечал волнения, возникшего в зале, и продолжал:

— Мария Степановна, доложите, пожалуйста, педсовету, как Витя Капустин учится?

Мария Степановна как автомат вышла на шаг вперед и без запинки ответила:

— По географии—«четыре», по математике, по всей, двойки. Остальное — «удовлетворительно».

«На память знает...» — машинально отметила Лида.

— Можешь идти, Капустин, — разрешил Богдан Максимович. — Решение педсовета узнаешь завтра. Отдыхай, набирайся сил, подумай обо всем, что ты здесь слышал.

Витя, отводя глаза в сторону, быстро прошел по длинному проходу между рядами, всем своим видом показывая радость, что так все быстро кончилось.

— А теперь прошу высказываться, — пригласил завуч, но уже совершенно другим, официальным тоном.

И иронически в сторону Лиды: — Хотя товарищ Петрова уже нарушила по своей неопытности установленный у нас строгий порядок...

Лида молча проглотила замечание.

Первым слово взял, к Лидиному удивлению, толстяк географ.

— Он всегда у нас выступает после завуча, — шепнула Надежда Федоровна. — Забавный молодой человек!

— Товарищи! — напористо начал первый оратор. — Я хочу обратиться к истории. Не думайте, что к всемирной, — к истории нашей школы. Чем, собственно, она знаменита? Я осмелюсь подчеркнуть, выделить из очень многого одно: наша школа знаменита тем, что в ней дисциплина, строгая, настоящая дисциплина! Побеги — это для нас неестественно. Дико даже! Так что и разбираемый случай на сегодняшнем педсовете, можно сказать, дикий случай. Я не ошибусь, если выражу общее мнение...

— Лучше свое! — перебил чей-то молодой голос.

— Пожалуйста, — не смутился оратор. — Мое мнение разумное и ясное: дисциплину надо крепить, и от такого метода, как наказание, нельзя отмахиваться.

Он сел.

— И все? — удивился тот же молодой голос.

По залу прокатился смешок. Мария Степановна высказалась каким-то нетвердым, заученным тоном:

— ...оставлять Капустина в школе опасно для всего детского коллектива. Он может передать другим эту любовь к путешествиям... Не нужно забывать, что нам, педагогам, важнее сохранить спокойствие и здоровье большинству, и когда единицы мешают... Мы сделали для него много. Особенно наша молодая учительница, которая очень добросовестно относится к своим обязанностям, она много беседовала с мальчиком, она ездила его искать за сотни километров...

— Не надо! — отозвалась Лида и умоляюще повторила: — Не надо! Прошу вас... Я скажу о себе сама.

— Пожалуйста,— с иронией сказал завуч.— Только заметим, что мы с вами, коллега, перебили выступление классной руководительницы...

— Извините, Мария Степановна... — сказала Лида.

— Ничего. Я уже кончила говорить, — Мария Степановна села в первом ряду, и ее как-то сразу не стало видно.

— Пожалуйста, Лидия Аф-финогеновна, — пригласил завуч.

Лида, изо всех сил стараясь не растеряться, вышла вперед к столу, туда, где несколько минут назад стояли Мария Степановна и Витя.

— Все неправильно, — тихо сказала она. — Это я должна была сегодня отчитываться перед педсоветом, а не мой ученик.

— Громче, — попросил кто-то.

— Незадолго до праздника Советской Армии я купила ребятам широкие красивые ремни... Они всем очень понравились...

Больше Лиду никто не перебивал, и она рассказала обо всем: о цепной реакции, о неудачном собрании в беседке, о том, как Витя  путешествовал и что он ей говорил в автобусе, когда они ехали с погранзаставы.

— Вот здесь заговорили о методе... Я уж не помню, как прозвучало это слово... — все более волнуясь, говорила Лида. — Часто ли мы говорим о методе вообще? Существует много формулировок, я их не помню... Но мне по душе одно слово: метод — это подход. Никто не говорит, что все просто и что существуют в нашей работе рецепты... Но я признаю только один, самый сильный подход — честный. Понимаете, я не готова сейчас к тому, чтобы до конца развить свою мысль... Я думала об этом много... Но я прошу вас, разрешите мне честно и прямо сказать всем ребятам, что мы, взрослые, ошибаемся, что Витя оказался прав, что его можно уважать...