Кирей сначала удивился, но потом расплылся в доверчивой улыбке:
- Ага! А вы тоже?..
— Тоже! — улыбнулась ему в ответ Лида. — Вставай, мой солдат. Как старший по званию, я приказываю тебе выдраить этот отсек... — она показала рукой на пол.
Кирей вскочил и побежал в умывальник.
— А меня Лидь Фингенна засолдатила! — с гордостью сообщил он всем.
— Уй ты! Врешь! — не поверили ребята.
— Ага! Пол велела мыть. Пропусти! — и Кирей без очереди протиснулся к раковине.
Он едва успел вымыть пол. На зарядку опоздал. Взмок, как мышонок. Но из игры не вышел.
На другой и на третий день повторилось то же самое. Лида неотступно и зорко стояла у его кровати.
Кирею это перестало нравиться. Он поскучнел. Еще бы! Раньше он все утро читал книгу, а другие работали. Теперь же приходилось заправлять постель, чистить умывальник, орудовать шваброй...
И он стал соображать, как бы избавиться от игры, обернувшейся против него.
— А что, ребя, скучно все засолдативать да засолдативать, — как-то сказал он ребятам. — Надоело! То ли дело «слеп»!
Неизвестно как, но Кирей сумел доказать ребятам, что «мой солдат» устарел и что в моде давным-давно этот самый «слеп».
Игра с таким странным названием оказалась похожей чем-то на старинные городки. Только сооруженьица выстраивали из железных пробок от бутылок с газировкой. Битой служила плоская, в ладонь, железка. Недолет — «слеп»! Перелет — «слеп»! Кто попал — забирает пробки себе...
«Мой солдат» стал слышаться все реже и, наконец, пропал вовсе.
Так, в маленьких, быстро забываемых победах и навсегда остающихся в памяти поражениях, шли дни.
Лейтенант Гуляев так и не написал, не приехал навестить ни Лиду, ни Капустина. Лида перестала ждать от него писем.
Зато Витя Капустин все-таки прислал письмо.
«С приветом к вам Витя Капустин! Третью четверть я окончил не очень хорошо, но стараюсь, чтобы двоек не было. Здоровье у меня хорошее. Лидия Афиногеновна, я очень жалею, что уехал от вас, но это получилось ненарочно. Посылаю в подарок корабль, я его сам рисовал и видел.
Ваш бывший ученик Витя К.».
Год подходил к концу...
Лида никак не могла представить себе, что через какое-то время шестого «В» не будет, что он не вырастет в седьмой «В», в восьмой, а навсегда для нее останется только шестым «В». Это казалось странным и жестоким.
«Кто же я? — в грустные минуты все чаще думала Лида. — Временная учительница? Если бы кто-нибудь знал, как трудно и обидно быть временной учительницей!»
Приближался прощальный для СЛШ день: вот-вот «санаторка» сорвется с насиженного места... Привычные прямоугольники рассыплются, растворятся в других классах и других школах. Не станет коллектива. Не будет дружины с ее отрядами. Останутся только стены и учителя, ожидающие новых ребят, неизвестных им и пока еще далеких, чтобы лепить из них новый коллектив. Новую дружину.
Останется неласковый директор... Останется Богдан Максимович. Он прочно занимает свое место завуча, дорожит им, для него по-прежнему будет иметь огромное значение «привес», и всем кому не по душе это, придется долго доказывать и отстаивать свое особое отношение и к «привесу» и к «процентам». Останутся и толстяк географ и Мария Степановна. И Лида, от которой будет зависеть, потеряет ли она «строгость души» или сможет давать бой людям и обстоятельствам?
«Санаторка» уже давно привыкла к судьбе полустанка. Но для Лиды это было впервые и потому мучительно.
Она приготовилась к долгой радостной жизни вместе с шестым «В». Она собиралась разгадать, что же такое скрывается за нескончаемой улыбкой Лены Сюй Фа Чан?.. Она мечтала воспитать в Косовском по-настоящему сильного человека с добрым сердцем... Она думала о Кирее, гадала, как же будет вести себя дальше эта простодушно-хитрая личность?
Она строила планы, создавала воспитательные проекты, собираясь строить здание по всем правилам, на века, на удивление...
А ей сказали:
— Двадцатого отправка!
Лида опешила:
— То есть как?
— Обыкновенно. Готовьте на детей документы.
***
Весь этот день Лида ходила сама не своя. Все валилось из рук. И домой пришла как во сне.
— Заболела? — с тревогой спросила тетя Зина.
— Не знаю... — ответила Лида как в забытьи. — Я ничего теперь не знаю.
— Иди ляг! Может, пройдет...
Лида побрела в свою комнату. Не раздеваясь, бросилась на «диван-с-кроватью».
Хозяйка пришла следом.
— Ай лейтенант что написал? — участливо спросила она.
— Он вообще не пишет. Я вам так... наболтала тогда, — не поднимая головы, тихо ответила Лида.
Тетя Зина замолчала. Это было не похоже на нее. Должно быть, и она почувствовала, что лучше всего сейчас Лиду не трогать.
Она включила вентилятор и направила прохладную воздушную струю на голову Лиды. Потом, коротко вздохнув, ушла.
Лида не шевельнулась. Она чувствовала себя опустошенной. У нее было такое ощущение, как будто ее в чем-то обманули.
«Надорвешь себе сердце...» — вспомнила она.
Да уж лучше надорвать, чем чувствовать вот такую опустошенность и знать, что все самое дорогое в ее жизни временно. И к чему эти ее ночные раздумья, ее желание совершенствоваться, когда все временно!.. Временно.
В этот вечер маленький домик, на украинский лад побеленный снаружи, был не по-хорошему тих. Не зажигался свет. Казалось, людей в нем нет, а если и есть, то невеселые, будто в большой беде.
XXI
Лида собирала чемоданчик. Мыло, полотенце, расческу... Всякая мелочь поместилась легко, и еще оставалось много свободного места.
Через час от «санаторки» должны были тронуться автобусы, целый караван автобусов, и Лида торопилась.
Под руку попалась фотография актрисы. «Подарю Наташе... Она собирает. Пусть это будут наши последние «спички»».
И она положила фотографию сверху, чтобы ее было легко достать.
Без стука вошла тетя Зина. Глаза ее светились странно-радостно.
— Там... военный, — сказала она деликатно. — Тебя спрашивает...
— Военный?.. — Лида пожала плечами. — Какой еще военный?
Не торопясь она закрыла чемоданчик. С минуту постояла в задумчивости, словно прощаясь с чем-то невидимым, уходящим навсегда. Она вернется сюда через неделю, но совсем другим человеком. Значит, все равно прощаться надо сейчас и навсегда.
Невесело улыбнувшись отражению в зеркале, перед которым любила проверять ученические тетради, Лида взяла легкий багаж и вышла.
От угла до угла на улице беспокойно ходил высокий человек в офицерской форме.
Лида пошла прямо к нему. В какой-то миг у нее дрогнуло сердце. И с каждым шагом, с постепенным узнаванием, в ее душе возрождалось что-то забытое, отсеченное как ненадежное. Возрождалось стремительно и сильно, потому как в сердце надежда никогда не умирает до конца.
— Гуляев! — узнав окончательно, позвала Лида.
Он резко повернулся и пошел навстречу.
— Здравствуйте, вы... ко мне? — спросила Лида, чувствуя, что рада, до неприличия рада его появлению.
— Да... Вырвался вот...
Они остановились друг против друга и замолчали, не зная, о чем говорить.
«Худой какой... И веснушки... Глаза усталые, как от бессонницы...» — думала Лида, украдкой разглядывая его лицо.
Гуляев, напряженно улыбнувшись, наконец, спросил:
— Не ждали?
— Нет, — призналась Лида.
— А я писал... Думаю, заеду сам, если... То и писать больше не буду.
— Писал?! — удивилась Лида, погружаясь в какую то прочную, долгожданную радость.
— Ну да. Школа номер один.
— И все?
— Ну да!
Запоздалое сожаление наполнило Лидину душу: все эти месяцы она могла бы получать письма...
— Ошиблись, — сказала она. — У нас школа особая, санаторно-лесная. Хоть и под номером один. Понимаете?
Он обескураженно улыбнулся.
