Не слыша более ни выстрела, ни шума,

Опершись на ружье, я увлечен был думой.

Охотники давно преследовать пошли

Волчицу и волчат — и были уж вдали.

Я думал о вдове красивой и суровой.

Смерть мужа разделить она была б готова,

Но воспитать детей повелевал ей долг,

Чтобы из каждого хороший вышел волк:

Чтобы не шел с людьми в их городах на стачки,

Чтоб голод выносил, но чтоб не брал подачки,—

Как пес, который гнать из-за куска готов

Владельцев истинных из их родных лесов.

О! если б человек был так же духом тверд,

Как званием своим «царя зверей» он горд!

Бесстрашно умирать умеют звери эти;

А мы — гордимся тем, что перед ними дети!

Когда приходит смерть, нам трудно перенять

Величие зверей — умение молчать.

Волк серый! Ты погиб, но смерть твоя прекрасна.

Я понял мысль твою в предсмертном взгляде ясно.

Он говорил, твой взгляд: «Работай над собой

И дух свой укрепляй суровою борьбой

До непреклонности и твердости могучей,

Которую внушил мне с детства лес дремучий.

Ныть, плакать, вопиять — всё подло, всё равно.

Иди бестрепетно; всех в мире ждет одно.

Когда ж окрепнешь ты, всей жизни смысл проникнув,—

Тогда терпи, как я, и умирай, не пикнув».

Когда я был еще дитей,

В обширной зале и пустой

Сижу я вечером, все спят…

Войдя неслышною стопой,

Весь в черном, мальчик сел со мной,

Похожий на меня, как брат.

При слабом трепете огня

Взглянул он грустно на меня

И грустно голову склонил;

Всю ночь с участием в очах,

С улыбкой кроткой на устах

Он от меня не отходил.

Я покидал отцовский дом,

И живо помню: знойным днем,

Войдя в заглохший дикий сад,

Увидел я в тени ракит —

Весь в черном, юноша сидит,

Похожий на меня, как брат.

Куда идти мне — я спросил.

Он тихо лиру опустил

И, сняв венок из диких роз,

Как друг, кивнул мне головой

И холм высокий и крутой

Мне указал на мой вопрос.

Когда любил я в первый раз —

До утра не смыкая глаз,

Тоской неведомой объят,

Я плакал… Вдруг передо мной —

Весь в черном, призрак роковой,

Похожий на меня, как брат.

Он меч держал в одной руке

И, как в ответ моей тоске,

Другою мне на свод небес

С тяжелым вздохом указал…

Моим страданьем он страдал,

Но, как видение, исчез.

На шумном пиршестве потом

Приподнял я бокал с вином,

И вдруг — знакомый вижу взгляд…

Смотрю: сидит в числе гостей

Один, весь в черном, всех бледней,

Похожий на меня, как брат.

Был миртовый венец на нем

И черный плащ, и под плащом

Багряной мантии клочки.

Со мной он чокнуться искал —

И выпал из моей руки

Неопорожненный бокал.

Я на коленях до утра

Всю ночь проплакал у одра,

Где мой отец был смертью взят;

И там, как вечная мечта,

Сидел, весь в черном, сирота,

Похожий на меня, как брат.

Он был прекрасен, весь в слезах,

Как ангел скорби в небесах:

Лежала лира на земле;

Он в багрянице был, с мечом,

В груди вонзенным, и с венцом

Колючих терний на челе.

Как верный друг, как брат родной,

Где б ни был я, везде за мной,

В глухую ночь и в ясный день,

Как демон на моем пути

Или как ангел во плоти,

Следила дружеская тень.

Усталый сердцем и умом,

Оставив родину и дом

И весь в крови от старых ран,

Пустился я в далекий путь,

Чтобы найти хоть где-нибудь

Самозабвения обман.

Куда ни проникал мой взор:

В величии громадных гор,

Среди смеющихся полей,

В уединении дубров,

В тревоге вечной городов

И в вечном ропоте морей;

Везде под сводом голубым,

За Горем старым и хромым

На вечной привязи бродя,

Где я, со всеми зауряд,

И сердце утомлял и взгляд,

Незримо кровью исходя;

В странах, куда летел душой

За вечно жаждущей мечтой

И где встречал я вечно то ж,

Что и бросал, стремившись вдаль,

И с чем расстаться было жаль,—

Других людей и ту же ложь;

Везде, где, встретив то же зло,

Сжимал руками я чело

И, будто женщина, рыдал;

Где рок безжалостной рукой

С души, как шерсть с овцы тупой,

Мечты последние срывал;

Повсюду, где лежал мой путь

И где забыться и уснуть,

Хоть навсегда, я был бы рад,—

Везде, как призрак роковой,

Весь в черном, странник шел за мной,

Похожий на меня, как брат.