Сложив все вышеизложенные факторы, мы поймем, почему Реад приказал прекратить обстрел высот. С одной стороны генерал увидел его бесполезность, с другой, ошибочно посчитав оставление французской пехотой предмостного укрепления и отход их передовой цепи достигнутым результатом, обеспечивавшим ему успешную атаку.

Эта ошибка дорого стоила русской армии!

Когда идет разговор о сражении на Черной, невозможно обойти вниманием приказ, переданный генералу Реаду главнокомандующим через одного из своих адъютантов и последовавший за ним приказ самого Реада на начало атаки высот. Если есть детективные истории, связанные с событиями Крымской войны, то история про этот самый злосчастный приказ командующего 3-м пехотным корпусом — одна из самых загадочных.

Когда мы проводим аналогию с роковым приказом лорда Раглана командиру бригады легкой кавалерии лорду Кардигану и командиру кавалерийской дивизии Лукану при Балаклаве в октябре 1854 г., нужно видеть существенную разницу — в отличие от капитана Нолана — русский офицер остался жив. Имя его известно и он сам был не против пояснения сути события.^{277} Тем более, что в данном случае затрагивался вопрос его чести. А его, как человека достаточно молодого и амбициозного, это не могло оставить равнодушным. В будущем он неоднократно попытается выступить с попытками обелить роль Горчакова в поражении, но встретит уничижительную критику со стороны участников сражения.^{278} Это — адъютант главнокомандующего, поручик Иван Иванович Красовский, управляющий походной канцелярией и адъютант князя Горчакова, впоследствии адъютант Варшавского генерал-губернатора.

Сразу же оговорюсь: несмотря на то, что свидетелей происшедшего много, мнения и показания каждого из них существенно разнятся, иногда становясь диаметрально противоположными. Конечный результат тоже известен — проигранное сражение. Поэтому читателю будет полезным услышать их и попытаться самому сделать собственные выводы. Один из них бесспорен — приказы командующего, как и всё управление войсками, отличала расплывчатость и очень общий характер. И не только на Черной речке… Тотлебен отмечает, что мнения участников в некоторых случаях «… идут вразрез с содержанием официальных документов».^{279}

Но и об этом позже. Пока же, спустившись с Мекензиевых высот, Горчаков с рассветом вместе со своим штабом прибыл к новому редуту. Было примерно 4 часа утра, еще не рассвело. Его глазам предстала картина выдвижения масс войск на свои места согласно предписанной им диспозиции. Но, по известным причинам, ни один из командующих фланговыми отрядами к этому времени не успел собрать все свои силы. Раздраженный непредвиденной затяжкой князь, «… подозвав к себе состоявшего в его свите поручика Красовского, сказал ему: «Поезжайте к генералам Липранди и Реаду и спросите у них, что они стоят? Пора начинать».^{280}

Предоставим слово самому Красовскому. Как у любого нормального, дорожащего своей честью офицера, у него не было никакого желания стать непосредственным виновником бездарно проигранного сражения. Тем более, получать в дальнейшем обвинения в глупости, граничащей с преступлением. По его словам, ситуация разворачивалась изначально в соответствии с диспозицией.

Адъютант первым прибыл к Липранди, однако к этому времени войска последнего уже «…были совершенно готовы начинать движение и тотчас отправились к Телеграфной горе, на позицию, с которой предполагалось открыть артиллерийский огонь».^{281}

Получив от Липранди утвердительный ответ: «Сейчас отправлюсь», Красовский убыл во второй главный отряд к корпусному командиру.^{282} Уже отъезжая, он, оглянувшись, увидел, что войска отряда Липранди двигались к Телеграфной горе.

В отличие от левофлангового отряда, Реад к этому времени еще не вывел свои войска на исходную позицию, и тем более, они не образовали боевого порядка. Сам командир корпуса с чинами своего штаба выехал перед казачьей цепью и с этого места в подзорную трубу осматривал позиции неприятеля. За этим делом адъютант застал его. «Отряд Реада стоял еще на ночной позиции; сам он, с частью своего штаба, выехав вперед казачей цепи (тогда еще неубранной), осматривал в трубу позицию неприятеля, расположенного на Федюхиных горах. Подъехав к нему, я передал приказание главнокомандующего и уже было отдалился на несколько шагов, как он снова назвал меня по имени и спросил: «Однако, что же это значит “начинать”? Ведь не атаковать же?».

Я повторил приказание князя, упирая особенно на первые слова. Тогда Реад сказал: «Хорошо, скажите князю, что я буду обстреливать местность».

Все же у адъютанта возникли сомнения насчет точного понимания смысла приказа, и возвратившись к князю Горчакову, он выразил свои сомнения по этому поводу. Сомнения были такого рода: Реад не понял или не захотел понять точного содержания приказа. Если это так, то Красовский был прав, ибо он не имел право выступать в роли статиста, и возвратившись был обязан доложить главнокомандующему не только о том, что его приказание передано, но и о том, как оно начало исполняться. Так он поступил у Липранди, незадолго до этого, покинув последнего, только когда лично увидел начало движения войск. У Реада ничего подобного не было, и у адъютанта, естественно, возникли определенные сомнения. Подобные душевные метания молодого офицера князь Горчаков категорически пресек, сказав не в меру любопытному и совестливому адъютанту тоном, не терпящим возражений и, тем более, какой-либо дискуссии по этому поводу, что Реад знает, что ему делать.

Пока адъютант мучился сомнениями, Липранди приступил к исполнению действий предписанных ему диспозицией.

Свою версию о том, что произошло по прибытии адъютанта к Реаду, излагает Берг в своих «Записках». «Отряд генерала Реада, дойдя до места, называемого “Новым”, остановился. В это время светил еще месяц. Генерал Реад, лежа на траве, спросил у адъютанта начальника штаба ротмистра Столыпина:

— С какой стороны вы увидели месяц?

— С правой, ваше превосходительство!

— А я так с левой, — сказал Реад, — говорят, это нехорошо!»

Далее: «Генерал Реад, услыша выстрелы в отряде Липранди, также открыл артиллерийский огонь (как сказано было в диспозиции), но не причиняя почти никакого вреда неприятелю, вскоре прекратил бесполезную стрельбу по совету своего начальника артиллерии генерала Гагемана.

Между тем главнокомандующий послал своего адъютанта с приказанием “начинать!”. В ту минуту, когда адъютанта отправлял и, Реад не открывал еще огня; но когда адъютант поскакал, действие артиллерии правого фланга уже началось. Адъютант подъехал к Реаду и сказал:

— Главнокомандующий приказал начинать!

— Что значит “начинать”? — спросил Реад.

— Я не знаю — ответил адъютант — мне только передано это слово.

— Стало быть, начинать атаку — продолжал Реад — потому что предписанное в диспозиции уже нами начато, да за этим и не посылают. Скажите же князю, что я начинаю атаку: пускай посылает резервы!