Ветер, действительно, значительно посвежел. В воздух поднялась куча пыли и листьев. Становилось трудно дышать — пыль забивалась в нос, слезились глаза. Сержант был полностью согласен с Арой — еще немного и им отсюда не выбраться. Кроме того, клиент оказался совсем безобидным и, похоже, совершенно не представлял опасности.

— Пацанов и попа давай к нам, в микроавтобус, — предложил он.

Ара кивнул и послал Гогу проводить священника.

Гога подходил к машине вразвалочку, подгоняя отца Анатолия тычками автомата в спину. Он презрительно орал, стараясь перекричать ветер:

— Че русский, не нравится? Скажи спасибо «жареного кабана» тебе не устроил! Много я ваших подкоптил на родине — до сих пор не уберут!

Священник шел совершенно спокойно, не реагируя на нападки будто их и не слышит….

Но оказалось, эти слова прекрасно услышал парень, что заталкивал мальчишек в автобус. Его лицо перекосило от гнева! Бросив пацанов, он судорожно взвел затвор автомата, и повернулся к горцу.

— Слышь, бородатый! Учхой-мартан не забыл? — закричал он, нажимая на курок. — Пашку Светаева помнишь? Лейтенанта пом….

Две очереди слились в одну, отмерив чью-то жизнь.

Пули рвали грудь парня, оставляя на черной кожаной куртке рваные раны. Он медленно осел у колеса, так и не выпустив из рук автомат. Кровь толчками выходила из рта и пузырилась на губах, а рука все пыталась поднять оружие… Пули одна за другой входили в землю, вспарывая в ней небольшие борозды.

Гога всегда стрелял наверняка, с запасом Даже, как говаривал его имам, с очень большим запасом. Выпустить в человека дав рожка — один в тело, а второй в голову — было для него обычным явлением. В этот раз, он поступил точно также…

Увидев, что невысокий крепыш вдруг начал резко разворачиваться и направлять на него ствол, он сделал именно так, как его и учили — нажал на курок первым и не отпускал его, пока в магазине не закончились патроны. Все вышло, как нельзя лучше — пули нашли цель, и не беда, что часть из них ушла мимо, в стенку автобуса…

Боковая дверца автобуса медленно открылась и оттуда выпали два тела. На мальчишках почти не было крови. Пуля, пробив алюминиевую стенку и два сидения, уже почти на излете попала в них, проделав маленькие аккуратные дырочки, прямо как на уроках кройки и шитья. Похоже, они даже ни чего не почувствовали — лица у обоих братьев были спокойные, даже более того, умиротворенные, глаза смотрели в небо, будто хотели рассмотреть по лучше то место, куда они отправились.

Гога потянулся за вторым рожком и, вдруг, почувствовал, как за спиной раздался резкий хлопок и у него сильно защемило сердце…

Сергей, закрыв рукой глаза от сильного ветра, пытался перелезть через забор, когда услышал странный звук, удивительно похожий на автоматную очередь. Он прислушался, но ничего кроме завывания ветра так и не смог услышать.

— Похоже, послышалось, — проговорил Сергей, однако тревога его не отпускала, напротив, она становилась все сильнее и сильнее.

Последние метры до дома он несся уже сломя голову, совсем не разбирая дороги. Погода словно почувствовала его настроение и не переставая хлестала дождевыми струями по спине, подгоняя и подгоняя вперед. В один момент Сергею показалось, что еще немного и он взлетит, очередной забор сразу же возвращал его на землю…

Вломившись в густо разросшийся кустарник, он неожиданно остановился — прямо перед его носом висел автомат с поломанным прикладом. Сергей осторожно отогнул ветку и выглянул…

Около микроавтобуса, прислонившись к колесу, лежал смуглый мужчина. Он выглядел так, словно попал под пресс, который остановился чуть позже чем это было необходимо. Его коротко остриженная голова висела на неестественно вывернутой шее, а густая борода мокрыми от крови космами прикрывала огромную рану на груди… Это была натуральная дырища, в которую можно было свободно просунуть два здоровенных кулака. Такое отверстие вполне мог бы оставить выстрел от дробовика в упор, но вокруг раны совершенно не было следов пороха. Сергею даже на миг пришла интересная ассоциация — рана своими отогнутыми наружу краями сильно напоминала распустившийся цветок.

Он присел на корточки и пробормотал:

— Вот тебе и покойник…

Встав, Сергей стал осторожно пробираться вдоль автомобиля. Видимость становилась все хуже и хуже — даже раздвижная дверь, до которой было рукой подать, и та практически скрылась за стеной воды.

Он заглянул внутрь и буквально окаменел… Прямо перед ним, беспорядочной кучей, валялись молодые парнишки, в которых Сергей с ужасом узнал своих старых друзей. Мишка лежал широко раскинув руки, словно старался защитить своего младшего брата от видимой только ему опасности. Даже мертвым, он оставался старшим братом…, а младший — смешно подогнул под себя ноги и попытался прикрыть руками живот. Казалось, у него страшно болит живот…

— Два брата, две судьбы — одна пуля, — пробормотал Сергей.

Эта картина врезалась ему в память до мельчайших деталей… Длинный шов на темных джинсах, коряво зашитый неумелой рукой… Маленький синяк на скуле… Борозды, оставленные ногтями одного из братьев, в грязном полу микроавтобуса… Протертая до идеально гладкой поверхности подошва синего кроссовка… Сергей стоял и смотрел, со страхом осознавая, что он совершенно не испытывает эмоций: не было ни печали, ни жалости, ни горечи! Ни чего не было! Ему не было их жалко, точно так же он мог бы смотреть на кучу карандашей, беспорядочно раскиданных на столе…

Сергей медленно терял чувство реальности. Эта смерть близких ему людей окончательно выбила у него почву из под ног. Все вокруг для него изменилось — остановилось время, куда-то испарились эмоции… Происходящее вокруг перестало восприниматься сознанием в качестве единственной имеющей для него значение действительности: мозг отказывался считать все это настоящей жизнью. Словно Сергей, просидев несколько суток подряд за хорошим компом, встал так и не поверив, что игра то уже окончилась…

Сознание медленно дрейфовало… вокруг всего лишь одной мысли — убить! Найти и убить тех, кто поднял руку на детей! Эта мысль не казалось ему странной, наоборот, она представлялась самой что ни на есть нормальной и понятной любому. «Найти и убить» — это так же нормально для человека, как дышать, как есть и пить. Сергей не капли не сомневался в законности того, что предстоит ему. Он даже не верил себе сам, что можно поступить иначе, что можно отпустить безнаказанными этих людей!

Он медленно закрыл дверь автобуса и, подставив лицо хлестким струям дождя, неторопливо побрел прочь.

Дождь, не замечая всей земной грязи порождаемой людьми, нескончаемо лил, добавляя и свою. И без того разбитая дорога, покрывалась лужами, быстро перераставшими в небольшие озера. Каждый съезд с асфальта становился скользкой горкой, удержаться на которой не помогут ни какие тормоза. Грунтовка, уходившая за село, окончательно поплыла и могла с гордостью носить уважаемое среди автомобилистов звание болото, в котором вполне мог утонуть небольшой грузовик.

Темно-синий микроавтобус с бешеной скоростью несся по трассе. Водитель, тем не менее, вновь и вновь судорожно вдавливал педаль газа в пол; машина с каждым разом дергалась все сильнее и сильнее, но стрелка спидометра так и застыла около отметки 130 — мощный мотор поддержанной тойоты больше выдать был просто не в состоянии.

В зеркале заднего вида время от времени мелькало странное лицо; в нем сейчас вряд ли кто-нибудь смог бы узнать того самого Сержанта, который наводил ужас на врагов своего боса. По его широкому лбу стекала густая темная кровь, сильно рассеченная губа открывала вид на обломки зубов, и без того сломанный нос окончательно превратился в лохмотья, но, главное, — изменились глаза. В них навсегда потух бешеный огонек дикого зверя, которого невозможно насытить кровью… В свое время босс именно из-за них и обратил внимание на внешне не приметного паренька, который во всем уступал обступившим его мускулистым быкам. Тогда Сержант на всю жизнь запомнил его слова — «у него глаза жаждущего крови зверя»… Только сейчас взгляд его стал тусклым, словно из груди изъяли батарейку, питавшую его все это время. В глазах поселился страх — безумный страх! Это были глаза ребенка, которому родители так и не смогли объяснить, что под его кроватью нет ни какого «бабайки». Сколько бы его не успокаивали и не светили в темноту фонариком, он все равно чувствовал, что кто-то там сидит и ждет, когда все уйдут.