Медленно идя дальше по коридору, я держал руку на том же уровне. Шум капель, разбивающихся об пол, раздавался все ближе. Снова громыхнуло. Без меча я чувствовал себя беззащитным слепым щенком. Остановившись ненадолго, я прикрыл глаза и выдохнул. Шаг вперед. Что-то хрустнуло под сапогом. «Что это?!» – я постарался успокоиться. Опустившись на колено, я убрал сапог, которым стоял на чем-то хрупком. Коснулся пальцами гладкой поверхности треснувшей вещи. Это кость. Липкая, гладкая кость… Я поднялся. Кап-кап. На улице шумит дождь. Громыхнуло.

Третий номер. Медленно что-то. Я ускорил шаг. Щелчки капель раздавались все ближе, они становились все громче. Но я продолжал идти, стараясь ни о чем не думать. Пятый номер. Еще через дверь…

– Помоги… – прошептали откуда-то. – Помоги, пожалуйста…

Капало прямо перед носом. Я вытянул руку. Поймав пальцами каплю, я осторожно понюхал. Попробовал на язык…

Солоноватый, тяжелый вкус.

– Спаси меня… – шепот становился все настойчивее.

Я сглотнул. Идти вперед, надо идти вперед. Шестой номер.

– Не уходи, прошу, помоги!.. – шепот становился все громче, интонации срывались от напряжения.

Седьмой номер. Я начал шарить по двери, пытаясь нащупать замочную скважину. Доски, щели, доски, щели…

– Не бросай меня, так нельзя, прошу! – кто-то кричал мне в ухо.

Нельзя отвечать, ни в коем случае нельзя.

Что-то дышало у моего лица, горячее дыхание попадало на щеку.

Замочная скважина, замочная скважина, сосредоточься на ней…

Ни черта не видно, хоть глаза выколи… Я медленно водил пальцами по двери, стараясь прислушиваться к ощущениям. Шероховатые доски кололи кожу, а дыхание рядом становилось все настойчивее. Капало все быстрее.

Что-то коснулось моего плеча. Я нащупал маленькую дырочку в двери, окованную металлом. Вставил ключ. Провернул. Замок со щелчком открылся. Я толкнул дверь и едва ли не ввалился в комнату. Повернулся, ухватившись за ручку, чтобы закрыться.

На меня что-то смотрело.

Я хлопнул дверью и прижался к ней спиной, закрыв глаза и тяжело дыша. В комнате горели свечи, в свету я чувствовал себя в безопасности.

– Спаси меня, дорогой, – окровавленное женское лицо прижималось губами к моей двери, шепча в щель между досками; мне не надо было видеть, чтобы понять это.

Выдохнув, я уселся на пол, уткнув лицо в колени. «Что за чертовщина?..» – подумалось мне.

Аксель совсем поехавший. Он знал, что будет в коридоре. Это все – его территория. Вот почему он так смотрел на меня, когда я сказал о заточке меча. Аксель был рад, этот чертов упырь упивался счастьем, что появился предлог оставить меня без оружия. А я так доверился... Если бы я хоть что-то сделал не так… дерьмо…

– Дерьмо! – закричал я, ударив кулаком об пол.

Выдохнул. Нельзя никому верить.

Не поднимаясь с пола, я задвинул засов двери. В нее робко поскреблись, но я сделал вид, что не обратил внимания.

К моему инквизиторскому поясу была прикреплена небольшая сумка. Я держал в ней Писание: один из инквизиторских трактатов. Эта книга описывает Леса Силы и тварей, которые заточены в них. Можно сказать, выдержка из всей информации, известной историкам и бестиариям.

Я открыл книгу. На первой же странице, где приведены краткие заповеди Инквизиции, было написано неровным почерком: «Джарвану от Ливера!»

– Даже имя неправильно написал, придурок… – прошептал я, перелистывая на следующую страницу.

«Почитай про пересмешников, мне когда в детстве о них рассказывали – дико боялся», – писалось на полях страниц. Буквы то и дело норовили выскочить с полей на текст, но надо отдать Ливеру должное, писал он старательно.

Я пролистал до нужной страницы. Тогда, когда Ливер подарил мне Писание, на котором повсюду были его отметки и комментарии, мы с ним были едва знакомы. Был мой день рождения. Своей настоящей даты я не знал, поэтому пользовался той, которую мне дали в приюте – всегда, когда принимают маленьких сирот, днем рождения считается день их попадания под опеку воспитателей.

Ливер был до жути усидчивым. Он был не столько инквизитором, сколько… фольклористом, можно сказать, чистым теоретиком. Это сразу стало понятно, когда все увидели, как он тщетно тужился выполнять ежедневную работу на посту. Даже шкаф сам передвинуть не мог…

– Мы ведь не друзья, Ливер? – тихо спросил я у книги, читая заголовок: «Пересмешники».

Именно этот вопрос я задал ему тогда, когда он с улыбкой вручил мне книгу.

Пересмешники имитируют людей, попавших в беду. Предпочитают голосом заманивать жертв в темные места и ждать, пока те издадут какие-то звуки. Пересмешники не имеют ни обоняния, ни зрения, не испытывают никаких тактильных чувств. Они различают лишь вкус пищи и звучание человеческого голоса.

Их можно обнаружить по характерным неправильным интонациям, иногда по плохому произношению и дикции. Часто места, куда пересмешники заманивают своих жертв, полны останков, возможно обилие кровавых следов – пересмешники питаются неаккуратно, им нужны лишь определенные органы человеческого или человекоподобного тела, остальное они разбрасывают вокруг.

«Вот это кошмар, да, Джарван? Страшно, наверное, наткнуться на такую тварь. Надеюсь, никогда ее не встречу!..»

– Черт, Ливер… – я отложил книгу и закрыл лицо рукой.

Даже сейчас, будучи мертвым, этот сопливый слабак спас меня. Но я не испытываю ни благодарности, ни сожаления, ни сочувствия его судьбе. Кем он был для меня? На этот вопрос мне уже не ответить. Он был…

…обычным угольным рисунком моей жизни.

Со временем, однажды он сотрется. Единственное, чем я могу хоть как-то почтить его память – этой чертовой книгой. Пусть не эмоциями, пусть не словами, пусть не делом.

Я закрыл Писание и засунул его в сумку.

– Спасибо, Ливер, – прошептал я. – Постараюсь отплатить, если узнаю, как это сделать.

Глава 10: Сказка

Леса Силы первоначально были землями богов и богинь. Каждый участок был закреплен за одним из высших существ. Так было до тех пор, пока в битве не пал Люцифер. Его смерть запустила песочные часы гибели этого мира. Душа Высшего распалась на множество мелких зол, которые разошлись по всему миру чумой: не было ни одного людского королевства, не тронутого тварями, высвобожденными из внутренности Люцифера.

Я медленно провожу клинком по щеке. Щетина трещит, срезаемая острым лезвием. Я смочил нож в горячей воде и вновь поднял руку, глядя на себя в небольшое зеркальце. Не сразу, но постепенно привыкаешь к тому, что из отражения на тебя смотрят черные с золотым глаза…