Нам нужно.
Скользкий червь, покрасневший от крови, почерневший от зла, налитый белоснежным цветом божественной милости. Он обвивает мое предплечье, он чувствует, что нужно делать. Его мелкая голова пытается проскользнуть в мою руку, но я с улыбкой перехватываю ее прежде, чем та успевает выполнить свое предназначение.
Ведь мне не нужны такие грязные души.
Его плоть чавкает в моем кулаке, червь извивается, источая смрад злобы. Внутренности стекают по моим пальцам, осушая и умертвляя землю под моими ногами. Сухая и опустошенная оболочка остается в кулаке, и только самая кроха чертовой души сохраняется в голове червя, между его глаз. Я смеюсь. Они наполнены трепетным ужасом.
Он понял, для чего все это.
Сталь стала собираться воедино. Тласолтеотль насытилась кровью и смертью, и теперь возвращалась ко мне. Она медленно заполняла тело червя, пробуя его кожу на вкус. Жвала грязного существа истерично трепетали, содрогаясь от боли, которой Тласолтеотль выжигала тело чертовой души. Еще немного – и все кончено.
А я держу рукоять, искусно разукрашенную богиней.
Мертвые глаза червя, чья голова стала навершием эфеса, подернулись предсмертной дымкой боли; жвала навеки замерли, так и не исполнив свое желание вгрызться в мясо. Упругое тело затвердело словно камень, превратившись в рукоять. Я опустил меч и выдохнул.
– Спасибо, инквизитор. Я рада, что выбрала тебя.
– Ну, зубастый? Идем дальше? – улыбнулся я Акуле, закидывая клинок на плечо.
Спутник кивнул, слегка неуверенно, но все же соглашаясь с моим решением. Напоследок я глянул на выход из пещеры. Мне было интересно, что поранило мою руку, когда я выбирался.
В стеблях, которыми зарос проход, висели крысиные тела. Их глаза бешено вращались, а резцы нервно щелкали, желая вновь почувствовать вкус крови…
Глава 20: Возвращение в город камня
После стычки с чертом Акула не сказал ни слова. На редкие мои вопросы отвечал лишь кивком головы, не отводя угрюмого взгляда от дороги. Я его не винил, к тому же, крысы порядочно искусали меня, так что я и сам был не в настроении разговаривать. Все тело болело, хоть раны потихоньку заживали. Конечно, это происходило не так быстро, как поначалу, но меня это не волновало.
Дорога до Альтстона была не такой уж и короткой. Но еще длиннее она казалась из-за безлюдного леса и молчаливого спутника. Постоянная ходьба утомляла, поэтому к вечеру мы падали у разведенного костра и отдыхали. Акула, как и раньше, сторожил сквозь сон. Только вот если раньше он был чутким, то сейчас… Мне казалось, что зубастого что-то беспокоит в самом себе, и поэтому спит он крепче обычного, а просыпается с неохотой. Его движения стали неуверенными, а взгляд немного потух. Но сделать с этим что-либо я не мог. «Обычная хандра, такое бывает во время утомительных переходов», – утешал себя я. Но перемены в моем спутнике были разительными. И я подозревал, что дело в той стычке с крысами, хотя и не мог понять, что именно терзает Акулу.
Тласолтеотль, принявшая облик меча, чтобы быть моей спутницей, тоже молчала. А может, ветер заглушал тихий звон меча, который помог мне тогда в пещере. Иногда, перед отдыхом сидя у костра и рассматривая изящную рукоять своего меча, я замечал в глазах уже мертвого червя какие-то странные блики. Может, игра костра… а может, Тласолтеотль забавлялась с душой черта. Довольно странно, что у его сущности такая странная оболочка. Я вспоминал, как поглощал личность пастора в той деревне с тварями. Его душа выглядела как серебряная нить, настолько тонкая, что ее легко было бы потерять где угодно. А черт внутри выглядел как грязный трупоед, рожденный, чтобы паразитировать на мертвой плоти. Возможно, это было недалеко от истины. Или же я склонен так считать.
Сегодня последняя ночь в лесу. Наутро мы выйдем к Альтстону. Я думал о словах Акулы, о том, что мне не обязательно возвращаться в город. Вспоминая все пережитое с Алисой и сравнивая это со своим прошлым, я пришел к выводу, что мне скорее не обязательно открещиваться от этой вампирши. В конце концов, к ней лично у меня претензий не было, хоть она и питается людьми. Ведь даже я сам… хоть и не кровосос, но их ребенок. Поэтому я должен вести себя соответствующе, пусть это и не так легко.
Очередной вечер я проводил за строганием ветки подобранным по пути острым камнем. Кусочки коры отлетали в костер, с треском превращаясь в пепел жаркого лона.
– Это все вынуждает меня чувствовать себя идиотом, – неожиданно сказал Акула, нервно кусая вяленое мясо.
– О чем ты?
Веточка была брошена в огонь, камень опущен на землю.
– Я понял, что это за крысы, только когда ты их убил.
– И что?..
– Понимаешь, – Акула положил кусок мяса обратно в сумку. – Ты сразу понял, что это за существо. Хотя ты был раньше обычным человеком. А я ничего не почувствовал. Я стоял и смотрел на крыс, думая, что это просто глупые звери. Я даже не подумал, что ими кто-то управляет или что они разумные.
– Так что в этом плохого?
– Я ребенок демона. Я не должен быть обычным парнем, который не понимает, кто перед ним и что у него на душе. Я не могу это все чувствовать, я просто бесполезен.
– Не ной, у каждого свой путь.
– Это ты меня так утешать пытаешься? – Акула кисло посмотрел на меня.
– Почему пытаюсь? Можно сказать, что утешаю, – пожал плечами я. – Судьба даровала тебе возможность жить сколько захочешь, ты можешь стать философом, ученым или великим доктором. И для этого тебе не нужно быть настоящим демоном.
Акула посмотрел на меня, покачал головой и залез в спальник, отвернувшись. Я пожал плечами и тоже лег, подвинувшись поближе к костру. Мне предстояла долгая ночь без сна.
***
– Хорошо, Джордан, – черно-золотые глаза смотрели на меня с интересом. – Ты любишь Алису?
– Нет, – покачал головой я. – Не люблю.
– Но ты думаешь о ней иногда.
– Все мы о чем-то думаем. Иногда.
– Но чаще о любимом.
– Хотя время от времени и о плохом.
– Так все же?..
– Не люблю.
– Ненавидишь?
– Возможно.
Я вздохнул и закрыл лицо рукой, устремляясь в темноту ладони. И вот, как я выгляжу после всего этого? Спутанные волосы, грязные после многодневного перехода по лесу… Лицо в шрамах, как у какого-то выродка. Особенно уродлив тот, на лбу, где раньше был инквизиторский крест. Кожа в этом месте зарубцевалась, будто бы стянулась, с трудом закрыв вырезанный кусок. Со временем это чуточку сгладится, но след останется навсегда. И скоро на лице будут новые отметины. Оно утонет в уродстве, как все остальное тело. Шрамы повсюду, немного выпуклые, немного мерзкие, они когда-нибудь сложатся в систему отметин, которая расскажет о долгой жизни.
Глядя на свое тело, я вспоминал, как люди пронзали меня насквозь, будто свинью на вертел. Постепенно я привыкал думать о той боли, но по коже все еще невольно ползали мурашки от образов прошлого.
Это цена, которую я вынужденно заплатил за свою жизнь в облике демона.
Моя сущность наложила отпечаток даже на то, что должно оставаться нетронутым. Людское ушло из глаз, осталась лишь чернота с золотым кольцом, от которого сетью корней расползались тонкие прожилки; а зрачок безнадежно потерялся среди мрака.
