Надо встать. Авось и пройдет. Но малейшая попытка, и судорога сковывает мышцы рук. Я медленно опускаюсь обратно на подушки. Странное чувство. Это паразит? Он что-то делает?

– Перестань, – шепчу я губами.

Внутри бурлят странные чувства. Что это? Противоречие? Паразит спорит со мной? Почему-то он уверен, что происходящее необходимо. Почему-то он понимает больше, чем я.

– Что ты хочешь? Чего добьешься? Если ты сделаешь что-то не так – мы станем бесполезны, – говорю я ему.

Но внутри все сильнее разгорается решимость. Я чувствую, как кости движутся.

Они вылезают.

Паразит просит терпеть. Он говорит, что это необходимо. Мое сердце уверено, что так можно решить проблемы.

Я терпеливо жду. Мое тело растягивает гарпунами. Каяки расплываются по моему иссушенному телу. Они скользят внутри меня, соединяются и рассоединяются. Это разрушение, но разрушение наоборот.

Перестройка.

Лежа в темноте, не дыша и не двигаясь, я молча тону в водовороте боли. Судороги отпустили мышцы, но дело не в этом. Все внутри взрывалось. В груди становилось все тяжелее. Что-то концентрировалось в ней – но не чувства. Они вытеснялись, исчезали. Это был физиологический процесс, тут уже не место эмоциям. Орган поглощал каждую клеточку и переиначивал ее. Пересоздавал и копировал. Наполнял…

Вспышка за вспышкой – взрывы колотили мое сознание. Темнота перед глазами прыгала и скакала, переливалась. Вот как это происходит. Мрак наполнялся смыслом.

Все имеет смысл.

Мрак защищает. От чужих глаз, от солнца, от света. Он позволяет изменениям происходить, не затрагивая ничье сознание. Каждый клок темноты – это клок правды, которую человек не сможет понять. Что за ней скрывается? Что мы должны видеть в темноте, но не видим? В ней скрыт смысл. Он есть, но его прячут. Человек не вынесет то, что прячется во мраке. Людское существо настолько не в состоянии поглотить абсолютную правду, что вместо нее видит темноту. Так всегда, так во всем. Все гениальное, все, наполненное глубочайшим, кажется людям мраком. Человек боится темноты, потому что просто не может ее понять. Он не может осознать происходящее в ней. Поэтому живет в свете. В свете всего наиглупейшего, наибессмысленнейшего. Важнейшее всегда происходит в темноте. А свет для тех, кто не может понимать, кто не может осознавать. Кто не может думать. Поэтому зло является не более чем непониманием, необразованностью человека. Когда личность не понимает – она отметает это к плохому, потому что ее пугает непонятое. Все, что человеку кажется бессмысленным, оказывается либо в мусоре, либо на вершине глупости – идолы, фетишизм… глобальное идолопоклонство. Но так ли это все бессмысленно?.. Возможно, будь люди хоть капельку умнее, зла не существовало бы, все было бы подвластно нам, и не было бы дороги, солнца и колес… и нас – слизняков.

Я ощутил покой. Все в теле затихло. Паразит удовлетворенно замолчал. Продолжил существовать в том же ритме, что и раньше. Я поднял руку. Ни слабости, ни судороги. И отлично.

Глава 14: Семейный завтрак

Всю ночь я смотрел на одно и то же – темноту. В голове все было закрыто, закупорено. Все мысли словно личинки в сотах, что ждут своего рождения. Все переживания и эмоции как листья на дне озера: никогда не покажутся, пока воды не сойдут. И я сам будто камень, лежащий посередине лысого поля, я не думаю, не чувствую, лишь молчаливо наблюдаю.

Рядом что-то двинулось. Я почувствовал это не телом, а чем-то более глубоким.

– Что ты делаешь, клыкастый? – спросил я, перехватив руку над своим горлом.

– Ой-ой, как ты чутко спишь, – рассмеялся красноволосый. – Пора просыпаться. Уже утро.

Поднявшись с кровати, я со вздохом убрал волосы с лица. «Надо будет укоротить, мешают уже», – подумалось мне.

– Ты хоть спал? – поинтересовался «клыкастый».

– Да.

Открыв дверь, насколько позволяли ящики за ней, я протиснулся в уже знакомую щель. За мной последовал мой ночной сожитель.

– Уж извини за неудобства, – сказал он. – Я не хотел, чтобы моя матушка знала, что я уже приехал, поэтому устроился в этой комнате. В нее обычно не заглядывают.

– Ты сегодня снова будешь в ней спать?

– Нет, собираюсь показаться матери.

– Иди, – кивнул я, а сам направился к комнате Алисы.

«Интересно, что она делала ночью? – усмехнулся я про себя. – Вампиры ведь вроде не спят. Неужели она провела все это время так же, как и я – лежа без движения и мыслей?»

Осторожно поднеся руку к двери, я постучал. До меня донесся вялый голос Алисы. Я ухватился за ручку и заглянул в комнату:

– Привет, это я.

– Заходи.

Закрыв за собой дверь, я глянул на силуэт за шифоном. Алиса, словно безликая кукла, сидела на краю кровати, свесив босые ноги и поникнув.

– Ты в порядке?

– Конечно. У меня все внутренности свернуты набекрень после твоих подвигов, но а так – все чудесно, – язвительно буркнула Алиса. – Что-то хотел?

– Мы партнеры. Вроде как мне не нужна причина, чтобы проведать тебя.

– Не называй нас партнерами, звучит как оскорбление.

– Для тебя звучит, а для меня все так и есть, – вздохнул я. – В любом случае, я подумал, что раз ты не можешь спать, то тебе нужно чем-то заниматься, пока не поправишься.

– Мне и одной хорошо.

– Я не собирался сидеть с тобой, – сообщил я, подходя ближе и протягивая ей Писание. – Почитай, если будет интересно.

– И что это? – удивилась Алиса, беря книгу и осматривая ее.

– Тут всякого разного понаписано… Вряд ли что-то новое узнаешь, но тебя может занять хоть ненадолго, – я помолчал, глядя на то, как девушка осторожно переворачивает страницы томика. – Я не заставляю читать, просто не хочу, чтобы ты страдала от скуки.

– Нет… – ответила Алиса. – Все нормально, я почитаю. Будет интересно узнать, что там скот себе вбил в голову. Это ведь инквизиторское?

Я кивнул. Вампирша глянула на меня и пожала плечами, заваливаясь на кровать. В тусклых лучах голубого кристалла ее лицо было еще холоднее. Я бегло глянул на единственный источник освещения в комнате и спохватился:

– А тебе не темно?

– Ты чего так печешься? – поинтересовалась Алиса, откладывая Писание.

– Это все, – я развел руками, – по моей вине. Не хочу, чтобы ты дулась на меня.

– Я не из тех, кто дуется по мелочам, – сказала она и махнула рукой. – Проваливай уже, не мозоль глаза.

– Все-таки дуешься.

– Бесишь.

Я вышел. В коридоре было пусто. Закрыв за собой дверь, я, заложив руки за спину, направился в купальню. Может, если повезет, там будет Некрос. Может, даже с тем… клыкастым.

Время суток здесь понять нельзя было. В коридоре не было ни одного окна, ни одной щели, выходящей на улицу. Но при этом были вентиляционные отверстия, и иногда чувствовался легкий сквозняк. «Наверное, эта часть дворца расположена под землей, – подумал я, глядя на темные провалы под потолком. – Хотя не очень представляю, как здесь все умудряются проветривать с помощью этих дырок».