Придурок теряет равновесие и падает. Его голова издает странный треск, когда он ударяется ей о тротуар. Я втягиваю вдох через стиснутые зубы, качая головой.

— Оооууу. Это кажется больно.

— Пошел в... задницу… чувак.

Он не может сделать нормальный вдох, он стискивает ладонью свое горло. И я рассеянно задаюсь вопросом, не нанес ли я ему серьезный вред своим ударом. Вы можете нанести непоправимый вред пищеводу, если ударите достаточно сильно в район горла. Этот удар может повлечь за собой серьезные последствия, в результате чего он будет питаться до конца своей жизни через трубку. Волнует ли меня, что этому ублюдку может понадобиться прямо сейчас трахеотомия [17] ? Мучает ли меня совесть за это? На оба вопроса один, черт побери, гребаный ответ — ни хрена подобного.

— Помоги мне... подняться, чувак, — хрипит парень.

Я скрещиваю руки на груди и пристально изучаю его в течение секунды. Он упал на спину, словно гребаный жук. Нож, который он держал в своей руке, лежит от него на расстоянии трех шагов, его рукоятка все еще немного покачивается, когда крупные капли дождя капают на его лезвие. Нет никакого смысла бить его еще раз. Он окончательно и бесповоротно вырублен и обезврежен. Я делаю шаг вперед и протягиваю ему мою руку. Он берет ее, и, когда я помогаю ему подняться на ноги, он делает невообразимую глупость. Он сильно размахивается своей другой рукой, рыча, как долбаный волк, устремляя медленный правый хук в мой висок.

Я быстро отпускаю его и блокирую удар, затем накидываюсь на него. Ему следовало бы принять помощь и просто исчезнуть. Ему следовало бы слиться и просто признать, что этот раз был не больше, чем неудачный опыт. Вместо этого, этот придурок испытывает мое терпение. Я ударяю его настолько сильно, что могу слышать, как его кости издают характерный хруст. Ноги ублюдка подгибаются, но каким-то образом ему удается выпрямиться и устоять на ногах. Хотя это ненадолго. Я вновь впечатываю удар кулаком в его лицо, и он падает на землю, отключаясь. Я медленно нагибаюсь над ним, хватая ладонью его за волосы, и вновь и вновь ударяю его головой об асфальт.

— Рук? — я оглядываюсь. В дверном проеме гаража стоит правая рука Джерико, Рауль, смотря на меня с открытым ртом. — Какого хрена ты творишь, мужик? Ты что, серьезно выбиваешь дерьмо из какого-то недоумка прямо перед гаражом? У тебя чертовски, бл*дь, плохие манеры.

Я сплевываю, пожимая плечам.

— Просто некоторые люди не знают, когда нужно отвалить. Это его вина.

Рауль тяжело вздыхает, хмурясь. Он бросает в мою сторону черную застегнутую на молнию сумку, и я ловлю ее на лету.

— Лучше убирайся отсюда, пока этого не увидел босс, — произносит он. — Он сегодня не в очень хорошем расположении духа. Я позабочусь об этом. Сваливай. Давай же.

Я сваливаю, сегодня я стал на десять штук богаче, хотя полностью промок от дождя.

Нет ничего более раздражающего, чем покупать одну и ту же книгу дважды. Я была так раздосадована, когда мне пришлось идти искать среди телефонных справочников «Семь тайных жизней Джеймса П. Альбрехта», после того как наша встреча с Оскаром подошла к концу четыре дня назад, и не найдя ее там. Именно по этой причине мне пришлось заскочить по пути домой из музея в книжный Barnes and Noble. Хорошо, что я быстрый читатель, потому как осталось всего пару дней до встречи книжного клуба в пятницу, а я просто не могу не прочесть эту книгу. Если я не прочту книгу, то Кайла воспримет это как личную обиду, я уверена в этом на 100%, потому что она не из тех людей, кто так легко прощает поступки подобно этому. Она воспримет это так, будто я заведомо невзлюбила выбор ее книги и поэтому предприняла попытку лично оскорбить ее не только тем, что не прочла книгу, но и тем, что потеряла экземпляр. В конечном счете, ничего хорошего ждать не стоит. Но кроме всего прочего, дело было в том, что я просто ненавижу покупать романы в книжных магазинах. Потому что за прилавком всегда оказывались прыщавые студенты-всезнайки, изучающие Английскую литературу, которые молча смотрят на вас свысока, осуждая ваш выбор книг для чтения, когда сами держат наготове нечто настолько замечательное, прекрасное и достойное Пулитцеровской премии. А так же еще по той причине, что на вас пялятся извращенцы, которые ошиваются рядом с полками книг эротического жанра, и буквально выжидают момента, чтобы увидеть какую книгу вы возьмете. А так же, как выяснилось, нет лучшего места, чем книжный магазин, чтобы к вам подошел какой-нибудь извращенец и обязательно поинтересовался, не хотели бы вы попробовать свингер-отношения [18].

Поэтому увольте меня от этого всего.

Таким образом, я наконец нахожу нужную мне книгу и покупаю ее. Я обхожу странного мужчину с длинным высоким хвостом седых волос, одетого во что-то подозрительно напоминающее белую пижаму, затем игнорирую двадцатилетнего кассира, который смотрит на меня с нескрываемой жалостью. Я отказываюсь от пакета и убираю роман в сумку вместе с чеком, и следующее, что я помню, как уже стою на улице на прохладном успокаивающем воздухе и смотрю на то, как дождь, который лил не переставая на протяжении трех дней, перешел в снег.

Женщина, у которой на голове небрежно одета шапка Санты, встряхивает своей железной банкой, на которой написано «Пожертвования для армии спасения», от чего разносится звон монет, улыбается мне приветливо, в то время как кружится и покачивается под рождественскую музыку, что раздается в портативный мегафон. Я отдаю ей сдачу, оставшуюся от книги, три доллара и один цент, и тороплюсь по улице, чтобы быстрее добраться до дома.

По возвращении домой, я достаю из холодильника немного салата оставшегося ранее и вяло ковыряюсь в нем вилкой, в то время как стою у кухонной столешницы, буравя взглядом мою сумку. Книга находится там, ожидая меня, когда я, наконец, достану ее и дочитаю до конца. Я прочла примерно половину до того, как потеряла книгу, но мне кажется, я не могу собраться с силами в достаточной степени, чтобы дочитать ее прямо сейчас. Не то, чтобы мне не нравилась история или еще что-то. Просто... я не знаю, как объяснить это. Я не могу сосредоточиться, когда сажусь и начинаю читать. Мой разум блуждает совершенно в другом месте, заполненный тысячами других вопросов. И, в конце концов, я обнаруживаю себя обдумывающей события прошлого вместо того, чтобы сосредоточиться на тексте, а прошлое это уж точно не то место, где я хочу проводить свое свободное время. Прошлое опасно, оно полно глубоких ям и темноты. Потеряться в нем будет равносильно причинению невероятной боли.

Пару часов спустя, я, наконец, нахожусь в кровати с долбанной книгой в руках. Я же не могу избегать ее чтения вечно, и, кажется, что пара бокалов вина, которые я выпила чуть ранее за просмотром телевизора, немного притупили мою боль, которая грозила вырваться наружу каждый раз, как я брала в руки гребаную книгу.

«Она держала разбитый стакан в своей руке, и кусочки стекла безжалостно впивались в ее кожу. Маленькие жемчужинки крови начали образовываться из ниоткуда, все увеличиваясь и увеличиваясь в размере, пока не стали такими большими, что выглядели, как капельки дождя, что свисали с ее руки прежде, чем неминуемо сорваться на землю.

— Это именно то, что ты имел в виду? — спросила она. — Это именно тот вид боли, которая должна напомнить мне о том, что я жива?

Я кивнул. Внезапно налетел ветер, заставляя приподняться ее пальто и оставляя ее волосы в полнейшем беспорядке, в то время как кровь продолжала крупными каплями падать на землю.

— Я не подписывалась на это, — прошептала она дрожащим голосом. Я мог с легкостью рассмотреть слезы стоящие в ее глазах. Может быть, мне стоило бы отпустить ее, это было бы по-джентельменски, но я никогда не являлся таковым. И вид того, как ее эмоции одержали над ней вверх, вид того, как восхитительная кровь продолжала стекать по ее руке, по какой-то причине сделала мой член тверже камня в штанах.— Мне нужно, чтобы ты отвез меня домой, — едва слышно выдавила она.