Она поднимает голову, её лицо покрыто кровью, и это она. Это Саша. Я был прав.

— Чёрт, — кровь отливает от моей головы, тошнотворно разливаясь где-то внизу моего желудка.

— Это она? — спрашивает Джейк.

Я киваю.

— Я должен пойти к ней. Чёрт. Она ранена. Она очень сильно ранена.

— Она в норме, приятель. Смотри, с ней врачи. Она в порядке. Она в порядке.

К ней подбегают несколько парней, с медицинскими сумками в руках, освобождая бизнесмена и пожилого мужчину от их бремени. В то же время, вперёд выбегают около двадцати парней с камерами, делая снимки и выкрикивая вопросы. Вспышки их «Канонов» и «Никонсов», кажется, делают пасмурный серый день внезапно ярко-белым. Саша морщится, поднимая руку, щурясь и качая головой. Она напугана. Полиция спешит с обеих сторон. К Саше подходит высокая блондинка, разговаривая с ней, пока её осматривают врачи.

Я хочу нажать на паузу. Хочу остановить всё, чтобы подойти к ней самому, оттолкнуть всех с пути, подхватить её на руки и унести прочь. Она выглядит испуганной и ошеломлённой, будто просто не может понять, что происходит.

— Прямо сейчас не делай ничего глупого, — предупреждает Джейк. Его пальцы снова впиваются в мою руку. Теперь, когда мы вне толпы, будет достаточно легко оттолкнуть его и помчаться туда, но он прав.

Чем я сейчас полезен Саше? Я не профессиональный медик, так что не могу позаботиться о её травмах. Я не коп, так что не могу расспрашивать её о том, что произошло. Или могу, но что потом? У меня нет с собой пистолета. Я не могу ворваться в музей и найти придурков, которые сделали это с ней. Я не могу войти туда и арестовать их.

Прямо сейчас я не принесу ей пользы.

— Какая здесь ближайшая больница? — спрашивает Джейк.

— Ближайшая больница?

— Да, приятель. Думай. Её не будут держать здесь дольше, чем необходимо, верно? Её повезут проверять. Если мы поедем в больницу, ты сможешь там с ней поговорить.

Проклятье. Он прав. Я шевелю мозгами, думая.

— Маунт-Синай, верно? — спрашивает он.

— Нет. Ленокс-Хилл. Там есть отделение экстренной помощи. Её отвезут туда. Гринвич-Виллидж, прямо за парком, — конечно же, в Нью-Йорке ничего не «прямо за парком». Центральный парк огромный. Мы никогда не обгоним скорую, добираясь до больницы пешком, никогда за миллион лет. — Нам нужно такси.

Джейк уже пришёл к этому выводу. Он указывает вперёд по улице.

— В ближайшее время движения тут не будет. Пойдём к Амстердаму.

Требуется двадцать пять минут, чтобы добраться до больницы. Когда мы приезжаем, видим, что та скорая действительно уже обогнала нас, и нет, нам не разрешат увидеть пациентку. Медсестра за стойкой говорит слово «пацентка», будто Саша какая-то инопланетянка, какой-то фрик, находящийся под исследованием местных властей, и что мы сумасшедшие, раз вообще считаем, что сможем делить с ней один воздух. Нам говорят, что мы даже не можем подождать её в зале ожидания. Появляется пара охранников бандитского вида, держа руки на оружии, и нас выгоняют из здания на улицу, где уже собралась толпа новостных репортёров, которые устанавливают своё оборудование, прожектора освещают парковку, придавая мрачному, гнетущему, холодному дню вид жаркого и солнечного.

— К чёрту это. Должен быть другой вход, — я осматриваю периметр первого этажа, ища другой вход, который мы могли пропустить. Но, кажется, что ничего нет. Джейк резко выдыхает через нос, в его взгляде блестит раздражение.

— Чувак. Не возвращайся туда. Ты напрашиваешься на проблемы. Почему бы тебе сейчас просто не поехать со мной домой? Мы можем посмотреть по новостям, что происходит. Она выглядела нормально.

— Она не выглядела нормально. Она была в крови. Боже, приятель...

— Хорошо, хорошо. Чёрт. Не дави на меня. Я здесь просто пытаюсь уберечь тебя от тюрьмы.

Я провожу руками по лицу, кивая.

— Прости. Но мне это чертовски не нравится. Мне не нравится не знать, что происходит.

Джейк смотрит на меня долгим твёрдым взглядом, оценивая. Разгадывая меня.

— Я никогда не видел тебя таким, — говорит он. — Ты меня пугаешь. Просто сделай глубокий вдох, ладно? Сейчас мы не можем ничего сделать. Мы должны быть терпеливыми и...

Я слышу позади треск помех — звук полицейской рации. В тюрьме я быстро узнал, что нужно останавливаться и слушать, когда слышишь этот звук. Зачастую это означало, что пришёл начальник, чтобы проверить камеры. Иногда это означало, что друг вернулся в общую камеру. В других случаях это означало, что на нас вот-вот обрушится шквал огня и дерьма, и что нам надерут задницы.

— ...кажется дезориентированной. Не могла дать нам никакого чёткого описания. В любом случае, там никого нет. В здании было пусто. Мы прошерстили его сверху донизу.

Я разворачиваюсь, ища источник дребезжащего голоса из рации. В нескольких футах спинами к нам стоят несколько копов, тихо переговариваясь друг с другом, со стаканчиками кофе в одной руке, с мясными сэндвичами в другой. Кажется, они даже не замечают, что стоят на слуху у всех.

— Думаешь, она всё выдумывает?

— Нет. Капитан сказал, что у неё была истерика. Она рассказала, что убила парня, и его тело лежит за зданием. Но местность обыскали восемь парней. Конечно, там была кровь, но это могла быть и её кровь. Её сейчас проверяют.

— Хорошо. Дай мне знать, когда её отвезут домой. А пока оповести каждую больницу в городе. Если она считает, что ранила этого парня, он может пойти за медицинской помощью.

Мои мысли безудержно кружатся. Они говорят о Саше, конечно же. Наверняка о ней. И она считает, что кого-то убила? Будь я проклят. Я поражён. Мысль о том, что ей приходилось защищать себя до такой степени? Такое чувство, что меня сейчас вырвет. Я трясусь, наполненный внезапным взрывом адреналина. Я собираюсь сказать что-то Джейку, но тот качает головой, с твёрдым, бесстрастным выражением лица.

— Мы не начнём собственную охоту, Рук. Ни за что, чёрт возьми. Мы едем домой. Сейчас же.

Я сжимаю зубы, еле слышно шипя. Этот парень меня знает. Он слишком хорошо меня знает.

Но я ни за что не поеду домой. Ни. За. Что.

— Поверхностные? — они не ощущаются как поверхностные. И не выглядят как поверхностные. Какой странный способ описать травмы, которые я получила. Глядя на себя в маленькое зеркало, что медсестра держит перед моими глазами, я словно не узнаю лицо, которое смотрит на меня в ответ с отражающей поверхности. Опухший глаз. Опухший нос. Разбитая губа. Порезы на обеих скулах. Но глаза те же, определённо мои. Они наполнены яростью и слезами, и жжёт каждый раз, когда я моргаю.

— Не переживайте, мисс Коннор. Вы восстановитесь через неделю или две. После этого никто никогда не поймёт, что вы были ранены.

Но я пойму. Я отвожу взгляд от зеркала, и она закрывает его, убирая в карман своей формы.

— Но ваши рёбра? Им понадобится чуть больше времени, чтобы зажить. Вам везёт. Ничего не сломано, но у вас невероятные синяки.  Пока что двигаться может быть довольно болезненно. Так что никакого вождения, никакого бега и ничего такого. Лекарства, которые вам выписали, довольно сильные. Так что не используйте никакой тяжёлой техники, никаких лёгких летательных аппаратов, станков…

Я поднимаю руку, прерывая её.

— Я не буду делать ничего из этого. Мне не нужны медикаменты.

Медсестра скептически выгибает бровь, поджимая губы.

— Ммхмм. Это только временно. Вы чувствуете себя нормально, потому что накачаны ими до глазных яблок. Как только вернётесь домой и морфин начнёт исчезать, вы почувствуете море боли.

— Я рискну.

— Вы возьмёте лекарства с собой домой и будете принимать их, когда понадобится. И когда примете...