Велосипедисты проносятся мимом меня, мигая красными велосипедными фонарями, одетые в черные дутые куртки. Я не слышу сигналов велосипеда. Я слушаю тяжелый рэп, который качает в наушниках моего телефона, полностью отделяя меня от окружающего мира, и прибываю в одном из тех причудливых так-это-дерьмо-и-есть-моя жизнь состояний.

У меня на самом деле какая-то необычная жизнь. В моей жизни постоянно происходят странные непредвиденные вещи. Двадцать штук продолжают ударяться о мою ногу, когда я прохожу по мосту, совершенно не торопясь, наслаждаясь временем, даже не смотря на то, что остальные находятся в такой спешке, будто от этого зависит их жизнь.

У меня занимает два часа, чтобы добраться до дома. Я обнаруживаю, что пялюсь на свой дом с тротуара, рассматривая желтый свет, который горит из гостиной, прорезая темноту ночи. В это мгновение в моей голове проносится эхом голос моего отца, немного далекий и отстраненный, словно он на самом деле даже не может понять, зачем он вообще решился спросить у меня что-то подобное: «Почему, Рук? У тебя всегда было все, что тебе нужно. Почему ты сделал это? Зачем ты угнал чью-то машину?» Этого придурка на самом деле даже не разозлил тот факт, что я совершил кражу. Он пребывал в состоянии замешательства от того, что я совершил такое мелкое по своему масштабу преступление. Если бы я был пойман с поличным в инсайдерской [21] торговле или организации еще какого-нибудь корпоративного преступления, это было бы для него менее унизительно.

Я тогда ответил ему: «Потому что машины — впечатляющие. Вы можете обращаться с ними плохо. Вы можете водить их слишком быстро. Поцарапать краску. Влететь в дорожное ограждение. Поджечь и смотреть, как она горит до того момента, пока от нее не останется лишь неузнаваемый железный каркас.

Мой отец побледнел от того, что выяснилось, насколько я невежественен. В его свежеотутюженных белоснежных рубашках и со своим набором простых консервативных галстуков, выбор которых варьировался от дня недели.

Я уже тогда знал, что никогда не буду делать так, как хочется ему, несмотря ни на что. Он хотел безоговорочного повиновения. Послушания. Уважения.

А всего чего желал я — разрушать.

5 лет назад

Исправительный центр Гошен

— Ты похудел.

Я смотрю на свою мать, которая сидит напротив меня, и буквально сдерживаю смех. Она что, считает, будто здесь хренов Ритц Карлтон [22]?

— Я нахожусь в центре заключения для несовершеннолетних преступников, Сим. Здесь не еда, а собачье дерьмо. И охранники не дают ни секунды передышки.

— Ладно. Не нужно быть таким грубым.

Есть миллион причин вести себя грубо. Я говорил ей, чтобы она не приходила. Еще тогда, восемнадцать месяцев назад, когда они меня закрыли тут, я сказал ей предельно четко и ясно, чтобы именно она не приходила и не навещала меня. Она прислушивалась к моей просьбе все это время, какого хрена заявилась сейчас? Я прекрасно знаю, что моя мать очень привлекательная женщина. Я выслушивал всю свою жизнь от своих друзей, что они хотели бы трахнуть мою мать. А ее приход сюда, где сокамерники делают все возможное, чтобы пробраться тебе под кожу и как-то задеть, только спровоцирует еще больше дерьма. Бл*дь, просто замечательно. Я уже наперед знаю, что произойдет в тот момент, когда я войду в свой блок. Кто-то обязательно что-то скажет. Кто-то обязательно отпустит двусмысленную шуточку о моей матери, а я просто сорвусь и обязательно убью придурка.

— Где отец? — спрашиваю я тихо.

— Он не смог вырваться с работы, мне жаль. Сейчас очень напряженное время года для него, Рук. Ты же знаешь это.

Ага. Я все прекрасно знаю. Я знаю, что она не смогла бы его привести сюда кричащего и пинающегося, даже если бы вся ее жизнь зависела от этого. Ричард Блэкхит очень упертый мужчина, если он говорит, что больше никогда не желает видеть вас, то вам лучше бы поверить в то, что вы для него пустое место до конца вашей жизни. Я качаю головой, смеясь себе под нос. Сим демонстративно игнорирует меня.

— А вот твой дедушка хотел навестить тебя. Он порывается прийти к тебе каждую неделю, чтобы навестить тебя и поиграть с тобой в шахматы. Но я сказала ему, что ты не хочешь, чтобы он приход...

— Он может прийти.

Она вперивается в меня шокированным взглядом.

— Значит, ему приходить можно, но мне навещать тебя не позволяется?

— Да, потому что он не смотрит на меня, как на долбанного преступника, когда сидит на стуле, который в данный момент занимаешь ты.

Мать вздыхает.

— Ты и есть преступник, Рук. Как я должна смотреть на тебя?

— Ну, я даже и не знаю. Может, как на сына? Или возможно, как на человека?

Она теребит застежку на сумке. Непоколебимая Сим, нервничает. Она, скорее всего, думает о своей работе, которую ей предстоит сделать, когда вернется в свой офис. Или же просто считает секунды до того, как наше свидание подойдет к концу.

— Я передаем ему, — говорит она. — А пока я могу сделать что-нибудь для тебя? Я могу попытаться и поговорить с судьей Фостером. Посмотреть может я могла бы сделать что…

— Нет, — слово срывается с моих губ, как пуля, выпущенная из пистолета, оно выходит грубым и жестоким. Прислонившись к стене в десяти шагах от нас, стоит Ролли, самый приятный и нормальный из охранников, он опускает свою ладонь на дубинку, стреляя в меня предостерегающим взглядом. — Нет. Оставь меня здесь, — резко отвечаю я. — Я не желаю от тебя никакой помощи. Я просто хочу побыстрее покончить с этим всем, выйти и начать жизнь с чистого листа. И все. Никаких больше апелляций. Никаких адвокатов. Никаких судей. Просто нет.

Она не может понять. Я могу видеть это по ее глазам.

— Ладно. Если это то, чего ты хочешь...

— Да.

Отрывисто кивая, она отодвигает свой стул из-за стола, прочищая горло, откашливаясь.

— Я перечислила деньги на твой продовольственный счет. Ты должен себе позволять все, что ты хочешь и когда ты этого хочешь.

У нее нет доступа к моему общему тюремному счету, поэтому она не может знать состояние баланса на нем и не может видеть, что я не потратил ни цента из тех денег, что она положила мне на карту. Сумма и так уже составляет более двух тысяч. Впечатляюще, когда за один раз позволяют внести всего сотню баксов. Но я лучше раздам все деньги, чем воспользуюсь ими с выгодой для себя. Я лучше буду обходиться без сигарет, закусок и всего остального дерьма, чем дам ей даже намек на то, что она может таким образом позаботиться обо мне здесь.

Тут большая редкость, когда члены семьи уходят до того момента, когда истекает время свидания, но я даже не предпринимаю попыток и не останавливаю Сим. Я не собираюсь унижаться и просить ее остаться, каждый выбирает, как ему себя вести и что делать. Прощаясь, она бросает на меня практически виноватый взгляд, затем направляется на выход из комнаты для свиданий, ее каблуки громко цокают, когда она уходит прочь. Множество парней провожают ее глазами, когда она проходит мимо их столов. Я стараюсь из-за всех сил не замечать этого. Я ненавижу эту женщину большинство дней. Потому что я никогда не прекращу вспоминать, что она не попыталась меня оправдать или каким-то образом защитить, когда за мной пришли копы. Но, бл*дь. Она та, кто дал мне жизнь, она — моя мать. Я чувствую себя так, словно мне вгоняют иглы под кожу, когда эти ублюдки провожают ее голодными взглядами прямо сейчас.

Ролли ведет меня обратно через множество длинных, узких, извилистых коридоров, с одной ладонью, что лежит на моем плече.

— Не позволяй им расстраивать тебя, парень, — говорит он. — Даже мои родители придурки, будь стойким.