— Успокойтесь, Эмиль.

— Успокоиться? — яростно переспросил он и глубоко вздохнул, — Ладно, хорошо, сейчас успокоюсь. Дайте только дыхание перевести.

— Да, я понимаю, что ремонтные работы сейчас значительно осложнились.

— Вы чертов оптимист, Ильгиз. Вы вообще хоть когда-нибудь ползали по техношахтам?

— Ни разу, но я представляю, каково это.

— Тогда вы должны знать, что в скафандре туда пролезть невозможно, — заявил Эмиль, задумался о чем-то на секунду и неуверенно добавил, словно убеждая в этом самого себя, — Никак. Нисколечко. Знаете ли.

Буксиры дальнего следования никогда не комплектовались врачами, поэтому в инструкциях про регулирование медицинского персонала до недавнего времени не было написано ни строчки. В последний момент Игорю Соломенникову выдали права полноценного члена экипажа, наделенного полномочиями регулировать графики работ пациентов, и смутный перечень обязанностей, упирающийся в контроль здоровья членов экспедиции. Другими словами, Игорь должен был размораживаться вместе со всеми, сидеть в лазарете и ждать, пока кто-нибудь не пострадает. Он очень быстро осознал, что нет во вселенной назначения скучнее, чем следить за здоровьем трех десятков человек, которых, не будь они все здоровыми как быки, все равно никто не пустил бы в дальнюю экспедицию. Тем не менее, пока все были заняты стыковкой с астероидом 2Г и предполетными проверками всех систем, у Игоря были собственные обязанности, упирающиеся в плановый медицинский осмотр на предмет приобретенных органических патологий, которые в редких случаях процедура криостаза подбрасывала космоплавателям. В тот момент вскрылись интересные подробности его медицинского регламента, которые указывали, что зона его ответственности распространяется на всю экспедицию, а полномочия оканчиваются там же, где и кончается буксир Два-Пять.

Он собрал на своем столе скромную стопку из пяти медицинских карт, подписанных именами пяти членов экипажа, которым он имел полное право приказать явиться в лазарет. Всех остальных он мог только вежливо пригласить, потому что на них распространялась презумпция трудоспособности: полностью здоров, пока сам не пожалуется. Тем не менее, с его стороны было глупо недооценивать объединяющее всех космоплавателей желание дожить хотя бы до ста пятидесяти лет, и клиентура лениво потянулась в его кабинет удостовериться, что последний криостаз не сделал с их мозгами ничего непоправимого. Спустя два дня его столешница частично спряталась в пушистой тени стопки из двадцати четырех медицинских карт, которые практически заново научили его писать от руки. Игорь ждал, что кто-то принесет двадцать пятую, и этот момент настал спустя еще два дня, когда капитан Урбан почти в буквальном смысле сорвал его со спальной полки и пробормотал что-то невнятное про механическую травму. Он издевательски лавировал между связными фразами и четкими объяснениями, стараясь раздразнить в Игоре любопытство, и это у него дьявольски хорошо получалось. Фельдшер едва ли не бегом бежал в лазарет, прямо на ходу застегивая рубашку и ожидая увидеть что угодно от глубокого рассечения до всего состава экипажа Два-Пять, смеющегося над жертвой космического розыгрыша, и когда дверь открылась, взгляд Игоря утонул в красном цвете.

Нет, крови было не так много, чтобы в ней действительно можно было утонуть, но на фоне белоснежной отделки одного из немногих помещений, избежавших творческого порыва бывшего штурмана Два-Пять, окровавленное лицо настойчиво засасывало и окунало в себя все внимание, словно перо в чернильницу. Двадцать пятая медкарта, инкрустированная рубиновыми отпечатками пальцев, уже лежала на столешнице, а ее владелица, у которой на лице словно бы что-то взорвалось, смиренно сидела на койке запрокинув голову и старалась уберечь от все еще сочащейся крови свою и без того заляпанную куртку. Нос был приплюснут и скошен, словно лопнувший воздушный шарик, а кровавые разводы тянулись из ноздрей во все стороны, вопреки силе искусственного тяготения расползаясь по щекам, скулам, губам и подбородку. Пара гранатовых бусинок была вплетена даже в светлую челку, и Игорь на некоторое время застрял в объятиях ступора, разглядывая кровавую маску и задаваясь единственным вопросом:

— Как?

— И вам здравствуйте, — поздоровалась женщина невозмутимым голосом, не сводя внимательного взгляда с чего-то очень интересного на потолке.

— Да, здравствуйте, — протянул он и неспешным шагом подошел поближе к пациентке, рассматривая ее, словно ослабленную веками тонкую скульптуру из растрескавшегося мрамора, — Кажется, у вас сломан нос.

Он сделал глубокий вдох, чтобы прийти в себя, но это лишь пробудило в нем какую-то тревогу. Что-то неосязаемое зацепилось за струнку в глубинах его души и выдавило ноту, пробежавшуюся мурашками по его шее. Он был врачом с очень приличным стажем, видел крови больше, чем могло уместиться во всех шести экипажах мультисостава, но сейчас его что-то сильно обеспокоило и мешало сосредоточиться на заурядной травме. Сломанный нос был самой простой черепной травмой, так почему же он нервничает, словно студент первого курса на практическом занятии?

— Вы очень наблюдательны, — ответила женщина, — Я буду очень признательна, если вы его почините.

Игорь сел за стол, раскрыл папку и зацепился взглядом за фотографию женщины в анфас с прямым носом и чистым лицом. Чем больше он вглядывался в фотографию, тем меньше был уверен, что перед ним на койке сидит именно она.

— Октавия Сабо? — на всякий случай уточнил он и, получив утвердительный ответ, смущенно зарылся взглядом в документ, стараясь читать надписи и игнорировать тревожные сигналы, — Не расскажите, что случилось с вашим носом?

— Упала, — ответила она без энтузиазма, и Игорь отказался ей верить.

— Вы абсолютно уверены в этом?

— Абсолютно.

— И никого не было рядом в тот момент?

— Были двое, — закатила она глаза еще дальше, стараясь заглянуть за пелену боли, в которой спрятались имена, — Айвин Мерк, мой штурман, и Синг Патил, инженер энергосистемы.

— И никто из них ни коим образом не помогал вам «упасть»?

— Что за грязные намеки, фельдшер?

— Зовите меня Игорь, — выпалил он, закрыв папку и прочистил горло, — Мы, Игори, любим, когда нас зовут Игорями.

— Я упала исключительно по собственной неосторожности, — настояла Октавия и поморщилась, словно проверяя лицевыми мышцами, где в данный момент находится ее нос.

— Имейте ввиду, что преступное насилие в дальних экспедициях недопустимо, и с точки зрения межзвездного права это не многим хуже укрывательства человека, способного сделать такое.

— Я прыгнула в воздушный рукав, — нетерпеливо выдохнула она через рот, — Немного не сориентировалась и ударилась о стенку. Нет смысла искать виноватых, все виновные в данный момент сидят перед вами.

Вспотевшая рука Игоря нырнула в ящик стола, нащупала два карандаша и выловила их наружу. Поднявшись из-за стола, он подошел к пациентке, чтобы еще раз осмотреть неровный выступ на ее лице, и у него резко пересохло во рту, в груди похолодело, а где-то под сердцем жалобно завыли волки. Какое-то чудовище, запертое внутри него, яростно пыталось пробиться на волю, его намерения путались в перепуганных мыслях, но когти были остры и начинали причинять боль. Ему пришлось вновь прочистить горло.

— Вы ведь капитан буксира Один-Четыре, правильно?

— Все верно.

— Никогда не думал, что у человека, дослужившегося до поста капитана могут быть проблемы с невесомостью.

— Я давно отвыкла от невесомости.

Пока он ощупывал взглядом травмированное лицо, его свободная рука серией неловких движений проползла по краю стола и схватила точилку для карандашей. Он попытался поочередно совместить карандаши с точилкой и обнаружил в своих руках дрожь, какая бывает при мандраже. Его тело чего-то взволнованно ожидало, но мозг растерянно не мог понять, чего именно. Подключив зрение, он снял с тупых концов карандашей небольшую фаску, тем самым немного закруглив их, и вот уже в третий раз крякнул, прочищая горло: