— Ой, не вешай мне лапшу на уши. Вероятность того, что в Шесть-Три что-то врежется, в данный момент даже меньше, чем вероятность того, что мне сейчас кто-то принесет стаканчик минералки.

— А еще я не знаю, как я буду объяснять своему экипажу, что половину смены провалялась на животе без полезного дела.

— Ах, вот что тебя сейчас подгоняет, — скептически протянул Карлсон и издал усмешку, — Давно тебя выпустили?

— Откуда?

— Из академии.

— Года четыре назад.

— И тебе там, несомненно, запудрили мозги высокопарными речами об ответственности перед экипажем, о взаимной поруке и интересах команды?

— А это плохо? — Ирма остановилась и навострила уши.

— Я много раз видел такое, но ни разу не видел, чтобы это приносило существенную пользу. Ты слишком сильно забиваешь голову мыслями о других.

— Но ведь команда — это совокупность шестеренок, которые совместными…

— Команда — это команда, с этим не поспоришь, — перебил ее Карлсон и что-то громко отхлебнул, возможно минералку, — Но ты не должна постоянно думать о команде. Понимаешь, в любой работе все строится по простому принципу: есть ты, и есть твоя работа. Все остальное — это лишь придаток.

— Это как-то… — на секунду запнулась Ирма, выискивая на обожженных стенках техношахты нужное слово, — …эгоистично.

— Такова специфика межзвездных перемещений, сестренка. Хочешь пережить долгий и ответственный рейс — учись быть самостоятельной. Работай без оглядки, и тогда у тебя все получится.

— Ни разу не задумывалась об этом, — ответила она и задумалась.

С того самого момента, когда Ирма взошла на борт Ноль-Девять и познакомилась со своим экипажем, Ленар затмил ее мысли своей важной фигурой, лучащейся авторитетом. Едва отвернувшись от него, она чувствовала спиной жжение его оценивающего взгляда и ощущала трепет, как перед своим наставником. Но Ленар был ей не наставником, а кое кем значительно хуже. Он был капитаном, который катастрофически мало знал о ней и даже не потрудился прочитать ее досье дальше графы «Имя». Он ничего о ней не знал и слепо рассчитывал на ее профессионализм. У нее при себе был миллион способов испортить его впечатление о себе, а заодно и свои дальнейшие карьерные перспективы, и она регулярно вступала в неравную схватку с этим миллионом, что было так же глупо, как прыгать с крыши в борьбе со страхом высоты. С этого и началась цепь роковых случайностей, которая привела к тому, что Ирма ползает в не сертифицированном костюме ВКД по металлическим кишкам мертвого корабля. Похоже, Карлсон при всей его правоте даже сам не подозревал, насколько сильно он попал в точку.

— Сестренка, — выдернул ее Карлсон из размышлений, — Когда я советовал тебе не торопиться, я не совсем это имел ввиду.

— Конечно, — вернулась она к плотно упакованной в квадратный гроб реальности, и эфир вновь заполнился шорохами и суетой, — Прости, Карлсон, задумалась о своем экипаже.

Она осторожно толкала себя вглубь шахты, боясь совершить неверное движение, пока ее взгляд скользил по неправильным контурам искаженной перспективы. Казалось, что глаза ее обманывают, но когда она ощутила животом ненавязчивый дребезг, сопровождающий каждый ее толчок, то живо представила беспощадную волну воздушно-металлической плазмы, превратившую шахту в крематорий. Достигшего шахты горячего нрава тепловой волны не хватило, чтобы сварить вместе конструкционные элементы, но жара было достаточно, чтобы скорчить металл в агонии, а потом все остыло, и болты не выдержали.

— Я добралась, — выдавила из себя Ирма, вглядываясь в написанную мелом на искривленной стенке цифру 3.

— Вижу. Предыдущая смена должна была посадить эту панель на один болт. Сними ее, открой чемоданчик и должна будешь увидеть в нем прозрачный прямоугольник в металлической рамке.

— Их тут несколько, — пробежалась Ирма глазами по содержимому, и повертела головой, чтобы унять боль в уставшей шее, — Эти прозрачные прямоугольники в металлических рамках уж очень напоминают мне оптические рефракторы для когерентного сигнала.

— Все правильно. А теперь, прежде чем мы начнем, я прочту тебе длинную лекцию о том, почему эти штучки решили спрятать как можно глубже от людских глаз и рук.

Существует много способов прекратить контакт с человеком.

У Ирмы были семья, которую она очень любила, и мечта стать настоящим коммерческим космоплавателем. Ее выбор пал на последнее, и после завершения обучения она начала бороздить просторы родной звездной системы на самоходной барже, а контакт с ее родней ограничился обменом электронными письмами. Он знала, что они скоро снова увидятся, но даже не подозревала, что следующее их свидание станет последним. Все произошло довольно быстро: повестка, срочная явка в отдел кадров, медицинская комиссия, подпись в контракте, и вот она уже стоит в зале ожидания космопорта Эридиса, пытается пережить крепкие объятия своего старшего брата, старается не смотреть в блестящие глаза своей матери и стоически перешептывается со своим отцом. Она пыталась убедить их, что это лишь долгое путешествие, и не стоит устраивать из заурядного прощания похороны. Разумеется, это было почти чистым враньем, потому что к концу действия контракта никого из ее ближайших родственников не останется в живых. Это не они хоронили ее, а она хоронила их. Она утешала их, словно безнадежно больных людей перед эвтаназией, уверяла, что с ней все будет хорошо, обещала, что как только освободится от контракта, сразу же вернется на Эридис и познакомится со своими племянниками. Она и сама не знала, сколько правды было в ее словах, потому что внутри у нее была лишь пустота и неопределенность, но она натягивала на себя улыбку, держала слезные железы в узде и всеми силами старалась насытить это последнее «прощай» приятными впечатлениями. Это был хороший способ прекратить контакт.

Плохой же способ — это с подачей профессионального спортсмена метнуть в фельдшера четырехкилограммовый гермошлем, чтобы кожа лопнула одновременно на его скуле и брови, и после этого стыдливо избегать столкновений с ним, когда им предстояло еще полгода жить и работать на одном астероиде, будучи разделенными друг от друга несколькими сотнями метров и некоторой недосказанностью. Она точно знала, что рано или поздно будет необходимо поговорить, но это «рано или поздно» постоянно растягивалось, словно визит к стоматологу.

Во время первой смены в техношахте Ирма чувствовала себя погребенной заживо, и радовалась лишь одной мысли: она со всех сторон окружена уважительными причинами не сталкиваться с Игорем, и ее гордость в данный момент была в безопасности. Все говорили, что первая смена в компрессионном костюме самая сложная, но Ирма проявила чудеса выносливости, когда с гордо поднятой головой вернулась в шлюз, позволила Рахаф содрать с себя вторую кожу, самостоятельно закрыла одеждой свежие кровоподтеки и жадно осушила бутылку прохладного суперпасленового нектара. Добравшись до складского отсека, она заставила себя съесть что-то, что даже не отложилось в ее памяти, попрощалась с Рахаф, дошла до своего гамака и наконец-то развалилась на части, словно разбитая фарфоровая кукла, из последних сил держащаяся на канцелярском клее. Четыре часа в компрессионном костюме оказались просто детскими шалостями против последующих двадцати минут, в течение которых она самозабвенно делала вид, что совсем не собирается умирать и никакой фельдшер ей не нужен. Следующие несколько часов Ирма призывала сон, но приходило лишь ощущение того, что ее вот-вот разрежет на мелкие кусочки ее собственный гамак. Двумя палубами выше находилась вся роскошь вселенной: душ, снотворное и удобная спальная полка, но ее силы воли хватило лишь на то, чтобы отогнать от себя искушающие фантазии обо всех этих богатствах и сдаться перед неизбежностью бессонной ночи.

К утру у нее появились силы, но не облегчение. Мышцы по-прежнему болели, а почти всю кожу ниже шеи словно посыпали чесоточным порошком. Тысячами микроскопических инъекций в плоть вонзилось немного воли к жизни. Скобля предательски короткими ногтями все места, до которых Ирма могла дотянуться, она быстро расшевелила затекшие члены, поднялась на ноги и заставила себя добраться до душевой. Оказавшись под теплым дождем, приятно пощипывающим кожу, она сползла по стене на дно душевой кабинки, моргнула и очнулась через три часа в позе эмбриона, когда Вильма обеспокоенно трясла ее за плечо. Она уточнила, точно ли не нужна помощь фельдшера, сразу после чего Ирму поднял на ноги приступ внезапного прилива бодрости.