Никто не верил в способности серебряной монеты Эмиля прогнозировать будущее, но вопреки пессимистичным ожиданиям прогноз начал сбываться, когда дверь, отделявшая пленников от свободы, наконец открылась, и на пороге предстала Октавия, все еще держащая в руке шокер, но уже с более поникшим видом. Ее плечи были расслаблены и опущены, движения ленивыми, лицо красным, а веки припухшими. Похоже, талант Ленара доводить людей до слез уже в который раз оправдал себя на сто процентов. Вильма вскочила с ящика вина, приготовившись к любому развитию событий, но Октавия не шелохнулась. Она лишь окинула взглядом все помещение, в последний раз посмотрела на дыру в палубе, и вполголоса выпустила из себя:

— Поставьте решетку на место, когда закончите.

Развернувшись, она исчезла из дверного проема, и из коридора послышался звук удаляющихся шагов. Экипаж Ноль-Девять хором выдохнули и обменялись взглядами, отходя от впечатлений. Прежде чем они успели сообразить, что делать дальше, на пороге, сверкнув раненым коленом и приподнятым настроением, появился упоенный своей маленькой победой Ленар и подсказал:

— Слышали, что сказала дама? За работу, и поставьте потом решетку на место.

— А ты ничего не хочешь сказать? — сердито уперла Вильма руки в бока.

— Ах, да, — ее капитан одобрительно оттопырил большой палец и произнес заслуженную похвалу, — Ты молодец, Вильма. Ни одной бутылки не тронула, пока меня не было…

Согласно принципу эволюции Дарвина обезьяна превратилась в человека благодаря естественному отбору, однако этот принцип был в очередной раз поставлен под сомнение, когда человечество изобрело двигатель Алькубьерре и открыло себе путь к другим звездам.

Сам по себе двигатель был лишь инструментом, истинным же спасением для постепенно деградирующего и вырождающегося человечества послужила великая цель. Цель была по-настоящему велика, и смело можно сказать, что она была в той же степени непостижима, сколь и проста: освоить все.

Вместе с двигателем Алькубьерре человечество получило доступ к неограниченным ресурсам, необъятному пространству и бесконечным перспективам. Сложно себе это представить, но чтобы человеческое общество исцелилось от многих своих пороков и продолжило расти над собой, ему необходимо было всего лишь дать очень много работы. Настоящей работы, которая по-настоящему ценилась и по-настоящему приносила общественную пользу. Оказывается, что-то все же способно поменяться в сознании человека, стоит ему лишь осознать, что он маленькая, но все же важная шестеренка в гигантском механизме по освоению вселенной. Такой человек не просто зарабатывает средства к существованию, но еще и по-настоящему гордится своим трудом, чувствует свою ценность для общества и осознает, что от него в этом мире что-то зависит. Любой человек от рождения испытывает потребность чувствовать себя нужным, и лишь это чувство способно сделать его самодостаточным.

Другими словами, обезьяну в человека превратил труд, а какой-то там естественный отбор лишь немного уменьшил волосяной покров и увеличил массу мозга.

У Ирмы было много работы, часть из которой была воистину изнуряющей. Находясь на пределе своих сил, она проклинала все на свете и безмолвно скулила о скорейшем конце смены и встрече со спальной полкой, но когда смена, наконец-то, заканчивалась, Ирма погружалась в сон с упоительной мыслью, что день прошел не зря. Засыпала она быстро, спала крепко, а просыпалась с чувством легкости и новыми силами. Хороший сон — еще одна отличительная черта рабочего человека. В молодом возрасте лишь бездельники мучаются от бессонницы до середины ночи, а затем с неохотой поднимаются в середине следующего дня и оправдывают свое состояние абстрактным диагнозом «я же сова».

Оставшуюся часть дня после благополучного избавления от контрабандного вина она провела на бегу, помогая своему экипажу погрузиться в криостаз, попутно делая заготовки, записывая инструкции Эмиля и проводя последние проверки работоспособности корабля.

— Соберешь урожай, сделаешь заготовки и сразу в криостат, — тоном строгой матери проговорила Вильма из своего криостата прямо перед заморозкой, — По-хорошему бодрствовать в одиночку вообще не положено.

— Не волнуйся, я не сойду с ума, — пообещала Ирма и закрыла Вильму в ледяном гробу.

Бодрствовать в одиночку было не просто не положено, а запрещено уставом без серьезной необходимости, поэтому Ленар не стал даже пытаться что-либо объяснять капитану Ковальски, а просто без каких либо зазрений совести соврал ему по внешней связи:

— Михал, у нас на Ноль-Девять все в порядке, все системы работают в штатном режиме, мой экипаж уже в криостазе, и я тоже укладываюсь. Это последнее сообщение.

— Хорошо, — без задней мысли поверил ему Ковальски, — Свяжемся через полгода. Конец связи.

Перед тем, как лечь в холодильник, Ленар прилепил на переборку очередной лист горючей бумаги, на котором написал подробные инструкции, что делать, если случится что-то плохое, и ей потребуется досрочно разбудить кого-то из экипажа. Она и сама прекрасно знала, как производить экстренное прерывание криостаза, но Ленар слишком долго с ней работал, чтобы полностью положиться на ее самостоятельность. Ложась в капсулу, он начал настаивать на том, чтобы она постоянно носила при себе две ампулы с местным анестетиком.

— Зачем? — задала она резонный вопрос.

— Потому что если ты где-то на третьей палубе умудришься переломать себе обе ноги, без анестетика тебе будет чертовски трудно карабкаться на первую палубу, — дал он едкий ответ, заставив ее вообразить не самые приятные картины, после чего о чем-то задумался и добавил, — Пожалуй, жгут тебе тоже лучше держать при себе.

— Может, мне сразу фельдшера разбудить?

Он ничего не ответил, но Ирма и без лишних слов догадалась, о чем он думает, и пообещала носить при себе анестетик, жгут и средство от кашля. Она чувствовала себя младенцем, которого родители с неохотой оставляют одного на время короткого отъезда, и утешала себя тем, что такое отношение к себе она более чем заслужила.

И вот Ленар погрузился в криостаз.

Наблюдать за тем, как его капсула закрывается, было равносильно наблюдать за тем, как хоронят близкого человека. Параллель была не случайна, потому что в криостазе человек действительно умирает. За несколько мгновений до того, как его тело остужается до сверхнизких температур, система жизнеобеспечения накачивает его препаратами, облегчающими заморозку, заполняет капсулу криостазовым гелем, а затем полностью обездвиживает его тело, останавливая сердце и дыхание. Тот, кто назовет такое состояние смертью, едва ли ошибется.

Все в радиусе нескольких световых лет умерли, и Ирма осталась одна.

На буксире не сильно развито такое понятие как личное пространство, и уединиться по-настоящему человек мог лишь в «гальюне». Спали все в одном помещении, мылись в соседних душевых кабинках, переодевались за тонкой ширмой, ели за одним столом. В общем, всеми силами привыкали к обществу друг друга. Это отдаленно напоминало семейную жизнь, и со временем никто даже помыслить не смел, что однажды весь корабль будет исключительно в его распоряжении. Когда это все же произошло, Ирма будто бы физически ощутила всю необъятность вселенной. Для человека, который давно привык все делить со своими сослуживцами, резко оказаться в одиночестве было подобно переходу из очень горячей сауны под ледяной душ. Первые несколько минут человек испытывает облегчение, и даже наслаждается тем, как вода забирает из его тела лишнее тепло, но затем он понимает, что эта вода слишком холодная, и если он немедленно не вылезет из душа, то заработает простуду, гипотермию и смерть.

Стадия наслаждения продолжалась у Ирмы меньше суток.

Проснувшись на следующее утро, приняв душ без занавесок, одевшись без ширмы и позавтракав в одиночестве, она спустилась на третью палубу, подкормила растения и с ужасом осознала, что на этом работа закончилась. Казалось, что можно радоваться возможности отдохнуть, но как можно отдыхать, когда отдыхать не от чего? На некоторое время она застыла в ступоре, пытаясь понять, что делать дальше, и не придумала ничего лучше, чем подняться в лазарет и распихать по своим карманам две ампулы с анестетиком, шприц и жгут. Работа снова закончилась, а в ее теле кипела энергия, которую некуда было деть. Заметив на полу высохшую каплю крови, она вспомнила колено, которое рассек себе Ленар при неосторожном контакте с острым краем срезанной дюралевой заплатки. Еще вчера она лично зашивала ему рану и очень гордилась тем, как хорошо у нее получились первые три хирургических шва в ее жизни, наложенные на живого человека.