— Надо бы. Будь с нами Науринья, он уже завтра учебную схему разработал бы...

Повисло молчание. Науриньи страшно не хватало.

— Как тебя зовут?

— Оньида, — недоуменно пробормотал парнишка.

— Попробуй записать выкладки. Надо, чтобы остальные тоже знали. Знаешь Тиеле?

— Да...

— Пойди к ней и скажи, что если она любит учителя, пусть поможет тебе это обдумать и разработать. Скажи, что я так приказал.

Они стояли у Провала до начала следующей ночи. Все было спокойно. Братья не разговаривали.

Когда их сменила новая стража, вместе с ней пришел и приказ Старшему немедленно явиться к государю.

— Вернулся, — облегченно выдохнул Младший

— Радуйся, — хмыкнул Старший. — Ты у нас примерный, тебе выволочка не грозит.

Он хлопнул Младшего по плечу, снисходительно усмехнувшись, и пошел наверх. Младший внешне оставался совершенно спокойным, хотя на душе было темно и обидно. Он не считал себя неправым. Но разве Старший станет слушать? Обсмеет, как всегда. Оставалось молчать и ждать, чем все закончится.

Старший явился в королевскую половину в чем был у Провала и как был — грязный, усталый и полный яда. Сейчас он просто хотел хоть какого-то повода поскандалить. Все было непонятно, плохо, концы не сходились с концами (или сходились так, что лучше бы не надо). Что-то было страшно неправильно — но что именно? То, что делает отец (а что он делает?) Или то, что делает он? Нет, в себе он был уверен. Он не мог быть не прав. Значит, не прав отец.

И Младший.

Вот уж от кого он не ожидал предательства. Нет, конечно Младший давно уже сам принимал решения, но все же они были слишком близки, чтобы безболезненно перенести такой выбор.

Отец ждал его в комнате Узора. И вид у него был такой, что у Старшего мигом улетучилась вся злость и решимость. Сутулый, в дорожной одежде, весь какой-то помятый, он смотрел на Узор, и Старший даже не стразу осмелился показать, что он уже здесь.

Камень в Узоре горел как прежде, только Старшему сейчас это свечение казалось зловещим, как красный огонек в глазах твари.

— Я... пришел, — сказал он, наконец.

— А... Хорошо.

Отец обернулся.

Старший вздрогнул. Лицо отца осунулось, весь он как-то выцвел. Потускневшие глаза были полны бесконечной и безнадежной усталости.

— Дневная у тебя? — без церемоний спросил сухим, надтреснутым голосом отец.

— Да.

— Увези ее из Холмов.

Старший онемел на мгновение и поднял брови.

— Она под моим покровительством!

— Увези ее прочь!

Вся злость вернулась.

— Ради чего?

— Я сказал.

Старший медленно покачал головой и сжал левую руку в кулак, спрятав ее за спину.

— Нет. Я обещал ей покровительство. Я дал слово.

— Моего приказа недостаточно?

— В этом случае — нет. Пока не объяснишь, я ничего не сделаю.

Отец шагнул к Старшему. Ноздри его раздувались от гнева, левое веко дергалось.

— Мальчик. Я тебе не только отец.

Старший развел руками.

— А моя честь только моя. И если мой король нанесет урон моей чести, в Холмах будет смута, потому, что рухнет королевская правда.

— Ты мне угрожаешь? — тихо проговорил отец.

— Нет, — вызывающе усмехнулся Старший. — Предостерегаю.

Отец отсел взгляд и вдруг не то вдохнул, не то всхлипнул, и отвернулся. Плечи его поникли.

— Это надо сделать, — глухо сказал он. — В Холмах не должно быть перемен. Ее приход — перемена. Я думал, это из-за того, что я что-то сделал не так. И всадник этот, которого видел Младший.

— Откуда ты знаешь?

Отец пожал плечами и промолчал.

— Чем грозят перемены?

— Это нарушение уговора.

— С кем?

Отец медленно повернулся к нему.

— Настанет время — сам узнаешь. А мне позволь, пока я еще жив, сохранить спокойствие в Холмах. Недолго жать осталось. Молчать! — прикрикнул он на сына. — Я знаю, что ты скажешь. Да, я не знаю, как лучше — оставить все как есть или изменить. Но я всю жизнь положил на то, чтобы был покой без перемен. Думаешь, если ты все изменишь, это будет благом? Думаешь, ты справишься, когда все вокруг будет рушиться? Когда ты не будешь знать, что и как делать? А? Даже если вдруг все выйдет по-твоему, и даже если я не умру в предсказанный срок, я не думаю, что смогу жить. Я слишком устал. Я все отдал. Я всю жизнь отдал за то, чтобы был покой. Я не смогу.

— Покой над Провалом? — тихо-тихо проговорил сын. — Что ты отдал за этот покой?

Отец не отвечал.

— Ты запретил выходить за старые посты...

— А Тэриньяльт не послушал. Вообще-то я должен казнить его.

— Это мой человек, я не позволю. Но, отец... это потому, что ты знал, ты знал, что там — Провал? Это ты допустил? В обмен на покой?

Отец молча смотрел ему в глаза.

— Я ничего тебе не буду говорить. Увези женщину.

— Ты подвесил нас на ниточке над Провалом. И теперь, если мы дернемся — окажемся там. Спасибо тебе, отец. Спасибо тебе, государь.

От неожиданной оплеухи потемнело в глазах и зазвенело в ушах.

— Увези женщину, — глухо отрезал отец. — Придумай, как не нарушить мой приказ и не повредить твоей чести. Иначе я прикажу ее убить.

— А меня спустишь в Провал?

— Нет. Всего лишь посажу в нижнюю тюрьму. Там как раз сейчас пусто. Вся к твоим услугам. И пока я буду жив, ты оттуда не выйдешь.

— Я маг.

— Да ну? — усмехнулся отец. — Пока я истинный король, мое слово будет тебя держать крепче любых цепей и чар. Ступай. Увези ее, придумай что-нибудь, у тебя мозгов хватит. Да, — бросил он вслед, — твой брат не говорил со мной. Мне рассказали... другие.

Он почти ворвался в покои Дневной. Женщина растерянно подняла голову от шитья — откуда только взяла ткань, нитки и бисер? Он ничего не приносил ей — а, наверное, надо было позаботиться. Человеку нужно все же побольше, чем кров, еда и одежда. Он поморщился, сжал кулак. Ладно, сейчас не время.

— Собирайся, госпожа.

Дневная вздрогнула. Потом медленно и очень аккуратно воткнула иглу в ткань.

— Если меня приказано вернуть, — неожиданно низким голосом сказала она, — то лучше бы ты сам убил меня, господин.

— Нет, мы уезжаем туда, где тебе ничто не будет угрожать. Не спрашивай, собирайся. Бери что хочешь — наряды, золото, все, что пожелаешь.

— Мне не надо нарядов и золота, — Сэйдире встала. — Дай мне в дорогу то, что взял бы сам. Одежду я возьму мужскую. Тебя это не смутит?

— Меня уже ничто не смутит, — ответил он, даже не глядя на нее. Его занимали совсем другие мысли.

— Почему меня приказано убить?

— Не приказано. Тебя велено убрать из Холмов. Не задавай вопросов. Собирайся.

Женщина помолчала. Затем попросила:

— Дай мне хороший лук, я умею стрелять. Не слишком хорошо, но и не плохо.

Она не спросила, куда они едут, и Старший сказал сам.

— Я увезу тебя в холм моего деда, в дом моей матери. Я там воспитывался, там меня знают и любят, и дед мой...знаком с Дневными. Тебя там не обидят.

Сэйдире ничего не сказала. Только внимательно смотрела на Старшего исподлобья.

Они выехали рано вечером. Принц был гневен и потому безрассуден. Он уехал, сказав одному Адахье.

— Я увожу госпожу в Медвежий холм. Но ты не скажешь отцу. Никому не скажешь.

— Господин, возьми с собой свиту, пути стали опасны..., — умолял верный Адахья.

— Я маг и сын короля. Этого достаточно. Весть к деду я послал — не спрашивай, как, не поймешь. Жди, я пришлю к тебе гонца.

Адахья что-то еще хотел сказать, но принц поднял руку.

— Друг, тебе придется испытать на себе гнев отца. Он наверняка догадается, куда я увез госпожу. Но не будет уверен. Ты будешь молчать, каким путем я поехал — а поеду я напрямик, по краю Леса Теней.

— Господин...!

— Я маг и сын короля. Жди меня и молчи. Раз он со мной так — пусть ничего не знает. Пусть помучается.