Королева вскочила, бросилась к отцу на грудь и заплакала.

— Дурочка ты моя, бедная моя. Ты плачь. Мать-то твоя померла, а я вот все живу, кто ж тебя еще утешит-то? Возвращайся, дочка. Возвращайся. И не подумай чего с собой сделать. Прокляну! Покоя за снами богов тебе не будет! Поняла?

А утром настал последний день тихой осени. И прошел он, как и полагается, тихо. Вечером выступили в путь и ехали всю ночь, и снова белые кони шли один за другим, как жемчужины на длинном-длинном ожерелье. Утро застало их уже в малом холме, у владельца многих стад, вассала Ветрового холма, герб которого Крылатая стрела. Тучи укрыли небо еще в ничейный час, а потом пришел ветер и начался серый дождь. Но это уже не беспокоило королевский поезд. Хозяин был богат и гостеприимен, и всем нашелся кров, и постель, и угощение. Гонцы были отправлены в Ветровой холм.

Старший не мог уснуть долго — думал о Сэйдире, о деде, о птицах, что прилетают весной и куда-то улетают осенью — за Стену.

«Мы не можем уйти за Стену. Птицы могут. Зачем-то боги заперли нас здесь. Выродки слышат богов. Боги не спят. А те, которые слухачи, слышат кого-то иного — иначе зачем им убивать выродков? Тот, кто сидит в Средоточии — наверняка тот самый Жадный. Ему нужна клятва короля. Зачем? Что он такого мне предложит, чтобы я согласился? Или чем меня запугает? Почему он гонит Дневных из холмов? Нет, я понимаю — Сэйдире, но Нельрун не выродок... Почему я подумал о том, что Жадный предложит мне? Я смирился с тем, что отец погибнет? А ведь смирился... А ведь я и правда не знаю, чем помочь...»

Дверь тихо отворилась. Вошел Младший. Молча сел на угол кровати, как-то странно глядя на брата.

— Ты что? — наконец, спросил он.

— Ты помнишь, какая нынче была ночь?

Старший настороженно покачал головой.

— Отец должен был сегодня умереть, — почти беззвучно проговорил Младший.

Старший резко сел. Его охватил жар — он забыл, забыл все это, затерявшись в своих мыслях! Мыслитель... Боги, стыд... Но отец жив! И брат вовсе не с укоризной смотрел на него. В его глазах был страх — такой же, что сейчас разворачивал кольца в душе Старшего. Что-то случилось, чего они не знали, и почему-то казалось, что это не к добру. Младший искал у старшего, мудрого брата помощи и защиты, как в детстве.

— Он что-то сделал. Как-то вырвался, — неуверенно проговорил Старший.

— Всадник, помнишь? Он потом уезжал...

— Да. И потом приказал выгнать Сэйдире из Холмов... Это была цена?

Младший почти испуганно посмотрел на него.

— Он, — явно не об отце, — он так боится выродков?

— Не знаю. Но отец выиграл игру? Заключил новый уговор? Что он попросил и за что?

Оба молча смотрели друг на друга.

— Я ни на минуту больше его не оставлю.

— И я.

Они долго еще сидели, не говоря ни слова. Просто надо было быть рядом друг с другом, как в детстве, чтобы страхи, которые притаились в засаде там, за дверью, не вошли.

Время тихой осени кончилось. Пришел ветер, пришли дожди и осенняя тьма. Остался за спиной Ветровой холм — герб Крылатая стрела. Рассветный холм, с которого были видны уходящие к горизонту волнами взгорки и перелески Восточной четверти Дневных. Красивый, мирный край пастухов и охотников, край рек и озер, осененный гербом Красного цветка.

Именно здесь отец заговорил сам. Это было, когда они ехали по хрустким замерзшим под утро листьям. Ночь выдалась ясная и морозная. Воздух под утро тоже был хрустким и чуть горчил. Свита уже заезжала в путевой холм, где издавна останавливались короли во время Объезда. Отец остановился на небольшом взгорке поблизости, глядя на блестящую процессию. Братья, конечно же, остались при нем.

— Нет смысла меня так опекать, — сказал король. — Тот день уже прошел.

— Твой язык опять связан клятвой, государь? — спросил Старший.

— Не язви.

— Я почтителен. Отец, что было?

Король обернулся к нему. Он был спокоен.

— Он хотел, чтобы я изгнал Дневных. Ты ведь уже догадался, кто он, да?

— Да. Я не спрошу тебя ни о чем сверх того, что ты решишь нам с братом рассказать.

— Слово?

— Слово.

— А ты? — он обратился к Младшему.

— Слово, — кивнул тот.

— Хорошо.

Мужчины помогали спешиться дамам, госпожа Адиэ из Рассветного холма, звеня тонкой кольчугой, гордо отвергла помощь и спешилась сама. Ее дочери-невесты и девичья свита были более благосклонны к ухаживаниям. Король хмыкнул.

— Когда появился всадник, я был в страшной растерянности и испуге. Он не должен был появляться. Даже... на границе.

«Старые посты. Значит, я прав».

— Это было нарушение уговора. И тогда я тоже нарушил. Я поехал в Средоточие. Он сказал, что появление Дневных — это изменение существующего порядка. И что он не может этого допустить, потому, что по уговору он сохраняет порядок неизменным. Он сказал — отдай мне женщину, или уговор рухнет. Я сказал — возьми. Он ответил — ты дал ей защиту.

«Значит, этот все же не смеет нарушить уговора! Не смеет! Значит, Слово воистину велико и всесильно!»

— И тут я понял, что могу торговаться. Что есть все же какие-то лазейки, что он не может предусмотреть всего! — Он обернулся к сыновьям. — Он не может видеть будущего, иначе знал бы. Запомните.

— Что ты выторговал, отец? — выдохнул младший.

— Жизнь. Он был разгневан тем, что так попался. Но моей вины не было, и он не мог сказать — ты виноват. Не было в уговоре того, чтобы я не давал приюта Дневным. Есть уговор выше нашего — Уговор древний, уговор между Дневными и Ночными. И я могу дать защиту тому, кто ее ищет. А ты, сын, сумел найти выход, чтобы я не нарушил ни единой своей клятвы! — он улыбался Старшему.

«Я же не знал... я совсем по иной причине... Боги, вы сыграли мной против Жадного, а? Так?»

— И потому я выиграл. Я мог ставить условие. И я сказал — пусть между нами все остается как прежде, но я не умру в этот день. Он ответил — добро же. Ты не будешь знать дня своей смерти. Но она будет идти по твоему следу, как охотничий пес. Я спустил ее с поводка. — Король покачал головой. — Вот и все. Я не знаю, когда она придет. И, может, мне удастся и эту игру выиграть.

«У него нельзя выиграть», — вспомнил Старший слова деда и Нельруна. Но все же — вдруг? Отец не выиграет — но ведь в игре они с братом, и Нельрун, и дед, и мать, и сестра и брать Тэриньяльты. Они не связаны уговором. У них есть в этой игре надежда.

Старший схватил руку отца и поцеловал ее.

— Благодарю, государь, — он почти всхлипнул. — Может, мы и выиграем.

Младший горячо обнял отца. В детстве он всегда бросался к нему навстречу и обезьянкой повисал на нем. Сейчас он был уже даже чуть выше отца, на руках не удержишь. Наверное, эта мысль пришла ко всем троим сразу, потому, что они все одновременно расхохотались. Так они въехали в путевой холм.

Близилась Ночь Ночей. Эту ночь лучше всего проводить за крепкими стенами и под надежной крышей. Холмы-близнецы были прекрасным приютом на такую жуткую ночь. Старший впервые подумал, что здесь, наверное, тоже с Дневными знакомы неплохо — ярмарка ведь как раз здесь.

И дорога.

Но теперь по ней не скоро ехать. Старший посмотрел в ту сторону и дразнясь, показал язык.

— Что, не дождался?

— Ты не дразни судьбу, брат, — нахмурился Младший.

— Что-то ты как стал женихом, сделался опаслив. Дурно на тебя влияют Тэриньяльты, — засмеялся Старший и двинулся в левый холм следом за отцом.

А наутро настал канун Ночи Ночей. День выдался тихим-тихим, как бывает глубокой осенью, на пороге предзимья. И вечер был тих, словно прислушивался к далекому скоку Погони. Кого затравит она на сей раз?

А чтобы заглушить страхи и вой ветра, в котором слышались нездешние голоса бешеных всадников, хозяева холмов-близнецов задали шумный пир. Они сидели во главе стола вместе с гостями — брат и сестра, гордые и красивые. Приехавший накануне Науринья сидел по правую руку от государя и внимательно смотрел за всеми — он никому после выздоровления не доверял. Разве что тем, кого знал слишком хорошо. Скверно изменился его нрав.