Она опасалась расспросов. Его, как всякого здравомыслящего человека не мог не терзать вопрос: как он дошёл до жизни такой? Собирался себе отъехать из дома — во дворе за воротами фырчала машина. И вдруг ни с того ни с сего респектабельный психически здоровый мужчина выперся за ворота, которые так и не открыл. На улице набросился на бабу, к которой не испытывал ни малейшего интереса — вообще не замечал. И всё это в бессознанке. Любого этакие перегибы психики могут свести с ума — даже самых стрессоустойчивых.

Для логического завершения спектакля требовалось уйти, не оглядываясь. Закрепить желание мужика больше никогда не связываться с мутной стервой — даже не являться в её дом с извинениями. Но у белой провокаторши плохо с логикой.

Юлька обернулась, заслышав звуки погони за спиной. Глянула через плечо:

— Вот же тварь!

Пришлось рвать когти, на ходу выуживая из кармана брелок от ворот и калитки. Поскольку бедолага сосед вновь взялся за старое. В постепенно дубеющей на морозце одежде гнался за ней с целью убийства в состоянии бессознанки.

Юлька верно рассчитала время нажатия кнопки открытия. Протиснулась в полуоткрытую створку и навалилась на неё изнутри. Щеколда клацнула, в калитку грохнуло. После чего ожидаемо раздался стон вперемежку с матюгами.

Если приложился к металлу всем телом, скорая нужна ему — испугалась Юлька. Прислушалась: он уходил, что-то бормоча про «вчера» и «больше никогда». Вот будет номер, если они встретятся в приёмной одно и того же психиатра. Товарищи по несчастью — иначе не скажешь.

По дорожке к дому она шествовала с видом человека, не обременённого нуждой борьбы за выживание. В прихожей её встретила Ирма Генриховна:

— Боже, деточка! Что с тобой?

— Поскользнулась, — без малейших усилий, соврала Юлька, стаскивая боты. — Загремела прямо в сугроб на обочине. А когда поднималась, снова упала. Нога подвернулась.

— Мне показалось, будто чем-то сильно ударили в калитку, — придирчиво уточнила старушка, помогая расстегнуть куртку.

— Руки замёрзли, — нашла Юлька объяснение и этому, демонстративно шевеля покрасневшими пальцами. — Не удержала калитку, вот и грохнула ею. Ирма Генриховна, можно вас попросить?

— Чаю? — понятливо кивнула старушка и поплыла на кухню.

Юлька вскарабкалась на тумбочку под окном и дальше на подоконник. Вытянулась, пытаясь разглядеть и расслышать: не вернулся ли часом зомби? Царящая на участке и за ним тишина удовлетворила: не вернулся. Она сползла обратно на пол. Покрутила головой в поисках мучительницы: ящерка безмятежно раскачивалась, свесившись на хвостах с притолоки.

— Я уловила принцип их действия, — уведомила жертва своего убийцу. — Твои зомбаки плохо двигаются. А стоит их, как следует, тряхнуть, приходят в себя. Так что ты не радуйся прежде времени. Ещё посмотрим: кто кого?

Белая поганка проигнорировала брошенный ей вызов. Покачивалась и пялилась на Юльку немигающими глазками. Очень вдумчиво пялилась, изучающе, что настораживало.

Обдумывая, насколько мелкая нечисть обучаема — и стоило ли ей объяснять её просчёты — Юлька поднялась в спальню. Сбросила с себя боевое снаряжение разведчика, решив, что на этот раз горячая ванна в самый раз. Она вот только полежит минуточку, отдохнёт и…

— Опять?

На этот раз она тащилась по не асфальтированной, но вытоптанной до каменного состояния улице. Под палящим солнцем. Между каменными коробками строений с плоскими крышами, крытыми гигантскими коричневыми листьями. Мимо навесов из обычных тряпок, растянутых меж кособоких палок. Тащилась и разглядывала мельтешащих повсюду людей.

Ну, в принципе, не сильно ошиблась: с виду типические арабы. Даже скорей индусы, ибо загар у них южней южного. Огромные чернущие глаза под такого же цвета причёсками. Цепкие взгляды и широкие улыбки — в большинстве своём редкозубых ртов. Но, в целом, красивый народ.

Головы от солнца не прячут — видать, они у них «противоударные». На женщинах практически такие же наволочки, как на ней. Только подлинней, гораздо чище и подпоясанные разнообразными поясами. У кого-то простой верёвкой, а у кого-то кожаными полосками. А у некоторых прямо-таки шедевральными: подлинными предметами искусства. Так изыскано расшиты нитками, бусами и даже перьями, что залюбуешься.

На головах дам повязки под стать поясам. На ногах уже знакомые сланцы-танкетки, ремни которых в полной гармонии с поясами и повязками: каждой по достатку и положению. Кстати, у обладательниц богато отделанной «кожгалантереи» волосы длинные, распущенные и тщательно расчёсанные. А у носительниц простых ремешков и верёвок, либо короткие стрижки, либо туго свёрнутые на макушках валики кос.

Мужики в основном красуются голыми торсами над короткими белыми юбчонками. Зато все при широких поясах — выставках оружия и, по всей видимости, орудий труда. У одного Юлька заметила целую гребёнку воткнутых в пояс крючков — рыбак наверно. У другого висело не меньше десятка ножей — тут никакого воображения не хватит угадать его профессию.

Повстречались ей и воины — тех ни с кем не перепутать. В кожаных безрукавках с разными нашивками, кожаных же юбках до колен и смешных колпаках. Голени и руки перемотаны кожаными полосками. Вместо танкеток почти закрытые сандалетки. Ну да — пристукнула Юлька деревянной подмёткой — в такой, как у неё, обувке не повоюешь.

Она поправила сползающую с головы тряпку и только тут сообразила, что таскает на себе что-то вроде чадры. Наглухо закрывающей голову — лишь щёлка для глаз. Понятно, почему так душно — раздражённо подумала она, но тряпку стаскивать не стала. Из предосторожности: раз натянула на себя этакое убожество, значит, так надо.

— Ты чего тут отираешься? — схватил её кто-то за руку и хорошенько встряхнул.

Больно не было — ни капельки. Будто она лишилась чувствительности. А вот внутри мигом вспыхнуло незнакомое прежде чувство. Даже названия без подготовки не придумать: помесь королевского величия и плебейского желания прикончить хама.

Жирный мужик — юбка которого болталась на бёдрах, рискуя обнажить его хозяйство — ещё разок встряхнул свою добычу. Юлька задрала голову, встретившись с ним взглядом. Пухлая мясистая рожа ублюдка затрясла сальными от пота щеками и складками. Заплывшие глазки вылезли из придавивших их мешков. Он тут же выпустил её руку и обрушился на землю. Заколыхался ничком, заелозил на брюхе, прерывисто блея:

— Пощады, девятисущая. Молю о пощаде. Кто ж знал? Чтобы ты… и тут…

— Пошёл прочь, — прошипела Юлька с неожиданным для себя ледяным презрением.

Людей так не презирают — только каких-нибудь… Даже не придумать кого. И откуда в ней это прорезалось? Жутко неприятные манеры. Отталкивающие. Не сны, а сплошное разочарование — уныло размышляла Юлька, разлепив глаза. А главное: какие подозрительно цельные, непрерывные и запоминающиеся.

Ящерка всё так же безмятежно раскачивалась, свесившись на хвостах с притолоки. И пялилась на Юльку немигающими глазками. Гипнотизирует — успела подумать Юлька, но не додумала: вновь заснула.

Возвращение Кирилла она проспала. А он не стал будить свою любовь с поехавшей крышей. Они с Ирмой Генриховной свято верили: сон лечит половину болячек. Юлька сомневалась, что сумасшествие входит именно в эту половину. Но была благодарна, что её оставили без порции домогательств насчёт доктора и целительного отдыха в жарких странах.

Проснулась она среди ночи. Не дыша, выползла из-под одеяла и прокралась в ванную. Стянула футболку и глянула на себя в зеркало. Едва не зааплодировала: следов «насилия» прибыло. Её «эксперименты на людях» не остались безнаказанными: левую руку, плечо и даже правую лопатку украшали новые синяки. Если Кирилл, укрывая её, заметил, разговоров не оберёшься.

Что-то заставило поднять глаза к потолку. Ящерка выползала из решётки вентиляции. На миг замерев, она посеменила по воздуху к своей жертве. Добралась до лица и заглянула ей в правый глаз, как в окно или в зеркало.