— Ника, ау!

Коллеги, видимо, пытались дозваться меня какое-то время, потому что, даже зная мое неприятие чужих прикосновений, Марина дернула меня за рукав. Наваждение рассеялось. Воображение разыгралось не на шутку.

— У тебя такое лицо, будто ты достигла нирваны*, — это уже Пашка, любитель восточной философии. — Я бы на твоем месте поторопился: шеф ждет.

— Так от кого цветы? — услышала я вопрос Леры, но только махнула рукой, не желая отвечать.

Волнение, которое я ощущала с утра, нарастало. Выпив еще успокоительных, отправилась к Нежинскому, в кабинете которого успел расположиться грек. Про себя я только так его и называла. Имя длинное и непривычное на слух, про фамилию вообще молчу. Стоит ли он таких усилий? А так грек и точка. Улыбнулась и вошла в комнату.

— Доброе утро! Вызывали, Михаил Федорович?

— Кому доброе, — начал тот, но грек перебил его:

— Здравствуйте, Вероника! Прошу прощения, что вчера высказал сомнения на счет вашей компетенции. Ни в коем случае не сомневаюсь в вашем профессионализме и смею надеяться на возобновление сотрудничества.

Он говорил по-русски, понятно, несмотря на акцент, и грамотно, но так официально, что скулы сводило. Интересно, он человек или робот?

Вновь улыбнулась последней мысли, но мужчины поняли меня иначе.

— Вот и славно, — подытожил Нежинский. — Вероника, дальше работать будешь непосредственно с господином Кер…, Кар…

— Можно просто Ник, — грек помог выйти шефу из щекотливого положения, а, может быть, просто устал слушать, как тот коверкал его фамилию. — Как я могу обращаться к вам?

— Оставим формальности, да, Ника? — ответил вместо меня Нежинский, впервые за два года назвав сокращенным именем.

Тон, которым были сказаны эти слова, не оставлял сомнений: если я хотела сохранить работу, то должна была проявить максимум дружелюбия.

— Конечно, Михаил Федорович, — выдавила фальшивую улыбку, которая, впрочем, никого не обманула.

***

Не успела вернуться к себе, как услышала голос Марины:

— Андрей приходил, спрашивал, когда ты вернешься.

— Что ты ответила? — спросила просто, чтобы поддержать разговор. Совершенно вылетело из головы, что мы договорились пообедать вместе. Странно, раньше подобная забывчивость не была мне свойственна, особенно когда дело касалось моего парня, а тут второй раз за месяц.

— Какая разница, что она сказала? — вмешалась Люда. — Ты бы видела, какое у него было лицо, когда он заметил на твоем столе цветы, заметь, не от него.

— Андрей не глуп, чтобы обращать внимание на такие мелочи.

— Не скажи, — не унималась Люда. — Неизвестный поклонник — повод для ревности, а это вам двоим точно не помешает. Иначе он решит, что ты от него никуда не денешься. Тогда пиши пропало! И замуж не позвал, и время ушло.

— Сейчас многие сначала съезжаются, а потом женятся. Это нормально, — попыталась поддержать меня Марина.

— Ага, — прозвучало так, будто нам бесполезно что бы то ни было объяснять.

Меня забавляло подобное мнение коллеги. Она так это сказала, будто я была нужна кому-то еще, кроме Андрея. Знала бы Люда, сколько он со мной мучился, неизвестно, на чью сторону встала бы. С другой стороны, последнее замечание заставило задуматься: кто мы друг другу? Пара — вместе живем, работаем, спим, в конце концов, — но дальше обсуждений совместных планов на отпуск разговор никогда не заходил. Почему-то раньше не задумывалась об этом. Разве что-то изменилось теперь? Разве любовь прошла? Нет, так не бывает. И все же зерно сомнения, так метко брошенное коллегой, уже дало всходы: в душе поселилась неясная тревога.

Мне всегда было сложно скрывать свои эмоции, поэтому Андрей легко уловил перемены в моем настроении, когда я, опоздав на десять минут, все же пришла в кафе, где он меня ждал.

— Как твои дела? — спросил парень.

— Работаю.

— Ты сама не своя в последние дни. Расскажи, что происходит, и я смогу тебе помочь.

Говорить совсем не хотелось. Мысленно я была слишком далеко от него, раз за разом пытаясь понять, чего добивался грек. О чем, собственно, могла рассказать? Только ленивый, а такие у нас не задерживались, не обсуждал новый контракт и то, как я повела себя по отношению к иностранным партнерам. Много говорили о великодушии грека, который не стал раздувать скандал, несмотря на грубость, которую я допустила по отношению к нему, и отходчивость Нежинского. Черт бы побрал этого грека! Надо думать прежде, чем говорить, а не строить потом из себя рыцаря!

Шеф умел улыбаться в глаза и изощренно мстить. Он долго и нудно отчитывал меня после ухода гостя, несмотря на попытку последнего заступиться. Странно, что Андрей не начал этот разговор вчера.

— Ничем не хочешь поделиться? — уточнил он настойчивее, выведя меня из состояния задумчивости.

— Нет, все прекрасно!

— Ника, если есть проблема, о ней надо говорить. Само собой ничего не образуется. Ты сама всегда меня убеждаешь в этом.

Андрей взял меня за руку, но я поспешно отняла ее. Он поморщился, но промолчал. Не хватало только перед ним объясняться. Мало мне психотерапевта. Я несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула. Так нельзя, он прав: лучше поговорить сейчас, чем дома. Вот недостаток совместного проживания: я могла бы просто уехать, чтобы избежать неприятного разговора и вернуться к нему, когда посчитаю нужным, но не получится.

— Я просто перенервничала из-за этого проекта. Сейчас все в порядке. Мы даже поговорили с греком. Он не обиделся.

— Ника, помни, что все, что ты делаешь, отражается на нашем с тобой будущем.

Последние слова, которые Андрей произнес так буднично, неожиданно успокоили меня: он действительно думал о нас, а я позволила себе сомневаться в нем, наслушавшись Людмилу. Только зря переживала.

— Прости, я действительно повела себя глупо, но больше подобное не повторится.

— Хорошо, — он одобрительно улыбнулся — У меня на тебя большие планы.

Ох, эта страсть к планированию! Андрей живет в будущем, пока я каждый день выживаю в настоящем. Порой мне даже кажется, что мы существуем в разных мирах, которые лишь изредка соприкасаются, но понимаю, что без него моя жизнь была бы совершенно иной.

День шел за днем, жизнь постепенно возвращалась в привычное русло: работа, дом, вечера, которые мы проводили с Андреем вместе. Только навязанный мне партнер не вызывал ничего, кроме раздражения. Грек еще раз выслушал мою концепцию рекламной компании, поблагодарил и высказал полное согласие. Для меня осталось загадкой, зачем он начал тот разговор в конференц-зале и настоял на том, чтобы работать со мной, если ничего не собирался менять.

Иногда он заходил к нам в отдел, уточнял какие-то нюансы, задавал вопросы, для решения которых Белл* больше ста лет назад придумал телефон. Меня не покидало ощущение, будто цель его визитов была совершенно иной. Его поведение казалось мне более чем странным, но я ни с кем его не обсуждала. Хватило того, что однажды уже показала себя с худшей стороны.

Неделю спустя коллеги поделились со мной бредовой идей.

— Чем-то ты зацепила нашего красавчика, — первой высказалась Люда.

— Ерунда, — ответила я, но, окинув взглядом присутствующих, поняла, что это было общее мнение. Коллеги даже работать перестали, ожидая моей реакции.

— Ника, ты настоящая красавица. Почему даже мысли не допускаешь, что он влюбился в тебя?

— От тебя, Пашка, не ожидала подобного!

— Не обижайся, — вступила в разговор Лера. — Мы ничего не утверждаем, но Николаосу ты явно небезразлична. Неужели не замечаешь, какими глазами он смотрит на тебя?

— Синими, — ответила я резко. — Мне неприятна эта тема и прошу вас больше не поднимать ее.

Коллеги согласно кивнули, но каждый остался при своем мнении, а я снова задумалась о греке. Как же он меня раздражал одним своим присутствием! Я ненавидела эти длинные волосы, которые так и норовили закрыть его лицо, когда он наклонялся, чтобы что-нибудь прочесть. Эту загадочную улыбку, которая появлялась на его губах всякий раз, когда он смотрел на меня. Руки, которым он не мог найти покоя, постоянно жестикулируя, даже когда просто о чем-то задумывался. Все вызывало во мне недовольство, даже запах можжевельника, который я ощущала, стоило ему приблизиться, очень свежий, насыщенно-дымный с чуть заметной горчинкой. Тяжелее всего было ловить на себе взгляд лукавых глаз с прищуром, который словно проникал глубоко в душу, будто его обладателю было известно обо мне больше, чем мне самой.