То ли солнышко из-за тучки выглянуло и мне показалось в отблеске его, то ли на самом деле, но окутала женщину на мгновение золотистая дымка.

Рид возложил свободную руку на голову Глафиры и что-то шепнул, благословляя.

Однако!

Ладно, и я пойду. Жрецу пришлось ко мне наклониться — не дотягивалась я до символа веры. Приложилась. Удивительно, но металл не был холодным. Наверное, от Глафиры нагрелся, — подумала и стала благодарить. Но не словами, а транслируя те чувства, что испытываю к этому миру, к людям и Дружку.

Мне показалось, что меня слушают и слышат. Кто? Рид или местный Всевышний? Собственно, какая разница, главное, что принимают благосклонно.

— Будь счастлива в этом мире, дитя! — шепнул мне в макушку жрец, и я подняла голову.

Мужчина смотрел мне в лицо с мягкой доброжелательной улыбкой, но в то же время будто знал обо мне всё-всё-всё. С рождения до кончины и нового воплощения.

Ух! Даже мурашки по спине пробежали. А ведь знает, вдруг поняла я. И не он ли призвал меня сюда?

— Ступай, Глафира Александровна ждёт, — мягко подтолкнул он меня к бабушке.

Но я не торопилась.

— Спасибо, отче. И за то, что путь указали, и за то, что тепло приняли, — едва слышно прошептала я.

— Это воля Триединого, — так же тихо отозвался рид. — Оправдай его ожидания.

Я ещё раз поклонилась. Но теперь уже ниже и с большим почтением.

Вот так, размышляла я, идя к бабушке. От меня ждут чего-то? Знать бы, чего…

— Глафира Ляксандровна, рад! Рад вас и девочку вашу видеть! — словно чёртик из табакерки, выскочил рядом с нами староста. — Как поживаете, голубушка? Всё ли ладно? Может, помощь какая нужна?

— И я вам рада, Захар Гордеевич, — с княжеским достоинством отозвалась опекунша. — Есть у меня к вам разговор серьёзный, но, видно, уже не сегодня.

Староста едва заметно смутился. От него явно пахло свежевыпитым алкоголем и ядрёной закуской. Самогон с луком то ещё амбре.

— Дык, праздник ныне, — оправдываясь, признался мужчина. — Как за такое рюмку не поднять.

— Понимаю, — Глафира едва заметно приподняла уголки губ, обозначая улыбку. — Приходите завтра поутру.

— Приду! Обязательно приду, драгоценная, — пообещал староста и поспешил к туда, где поднимали рюмки за ледоход.

— Пойдём и мы? — предложила опекунша, но остановилась, увидев, что к нам спешно, чуть ли не наперегонки, шагают лавочник и урядник. — Что это на них сегодня нашло?

Мужчины остановились, соблюдая дистанцию и старательно дыша в сторону.

— Глафира Александровна, — первым начал урядник, — спешу сообщить вам, что дело Петра Андреевича на рассмотрение передано. И есть надежда…

— Оправдают? — всю холодность княгини как ветром сдуло.

— Как знать, как знать. Но будем на лучшее надеяться. Имущество и титул вряд ли вернут, но из острога, думаю, могут выпустить, заменив наказание на ссылку.

— Как мне ходатайство подать, чтобы, если ссылку присудят, то к нам сюда? Думаю, князю… кх-м… сыну после казематов уход нужен будет.

Урядник сделал вид, что не заметил оговорки, и пообещал заехать на днях помочь в составлении важной бумаги и передачи её надлежащим образом по инстанциям.

— Буду рада вам, Гаврила Давыдович, — склонила голову Глафира и, поняв, почему я её за руку дёрнула, добавила: — Да и дело у меня к вам помимо этого есть. Заезжайте.

Раскланявшись с урядником, бабушка повернулась к лавочнику, скромно ожидавшему своей очереди на аудиенцию.

— Я ж чегось… эт самое… Не надо ль чегось? Может … эт самое… привесть чегось? Так вы, уважаемая, эт самое… Только скажите. И по доброй цене всё будет… Агась!

— Спасибо, добрейший Капитон Иванович, — Глафира искренне поблагодарила лавочника и голову склонила не едва-едва, а на реальный поклон похоже. — Я с вами и за прошлое ещё не рассчиталась, а вы не напомнили.

— Дык, эт самое… понятие имеем. Не до того вам было… эт самое… девчушка же… — смутился толстяк. — Так чегось везть-то?

— Я так сразу и не скажу… — женщина тоже растерялась.

— Дядя Капитон, — выступила я вперед. — Мы с бабушкой дома подумаем, посчитаем, чего и сколько нам нужно. И Тимку Кузнецова к вам с запиской пришлём. Хорошо?? А как привезёте товары, так бабушка сразу и за всё денюжки отдаст. И за прошлое, и за нынешнее. Можно так?

Слушая меня, лавочник удивлённо поднимал брови. С каждым предложением всё выше и выше. А потом захохотал. Громко и от души.

— Ай, какая умница… эт самое! Говорит-то как складно! Мне бы…это… «Можно так?» говорит! Ха-ха-ха!!! Можно, девонька! Можно! Присылайте Тимку, всё привезу… эт самое.

Поклонился и пошёл. Наверное, туда, где рюмки за ледоход поднимают.

Праздник же…

Возвращались молча.

Меня радовала тактичность Глафиры. Она даже не намекнула на то, что было бы интересно узнать, о чём я шепталась с ридом. А ещё я думала о реконструкции избы — надо бы скорее решать этот вопрос.

Если папеньке разрешат к нам приехать, то жить вовсе негде будет. Понятно, что потеснимся, но страшно даже подумать, какой бедлам наступит в избушке. Ещё ничего не известно о состоянии здоровья князя. В тюрьмах сплошь и рядом чахотка процветает. Хорошо бы травница его сразу по приезду осмотрела и лечение, если потребуется, назначила. Она тётка толковая.

После почти недельного заключения голова кружилась от свежего воздуха и длительной прогулки, но всё равно в дом заходить не хотелось. Моё уютное место на солнышке было цело, но пробираться к нему через комья грязи и глубокую колею, накатанную гружеными телегами по двору, было сложно и неприятно. Того и гляди, оступишься и свалишься в холодную лужу.

— Дружок, вот как бы нам с тобой на ту сторону перебраться? — спросила я терпеливо ожидающего моего решения пса. — Посидели бы, отдохнули после похода на реку, я бы тебя вычесала.

Конечно же, спрашивала я просто так, не ожидая ответа или каких-то действий от собаки. Но кобель подошёл к краю уцелевшей дернины, внимательно осмотрел порушенную часть двора и лёг рядом со мной.

— Видишь, даже ты не хочешь туда лезть, и это правильно… Эх, перекинул бы нам кто-нибудь доску как мостик. Мы бы и перешли.

— Зачем тебе доску перекидывать, ведунья? — ворчливо спросил кто-то.

Сильно испугаться невидимого собеседника я не успела, да и Дружок был спокоен. На том месте, куда я хотела попасть, появился дедок. Маленький, ростом, пожалуй, ещё меньше Акима будет. Треух на голове деда смешно топорщился, а вот аккуратный тулупчик был тщательно подпоясан узорчатой тесьмой. И сапоги чистые.

— А ты кто, дедушка?

Тот не спеша снял шапку и с достоинством поклонился в пояс.

— Дворовой я при доме сем, ведунья, Яром кличут. — И вот опять «ведуньей» обозвали. Зачем, к чему? Обидеться, что ли? Эдак по-детски губы надуть, насупиться… Но дворовой не дал такой возможности, повторив вопрос: — Доска-то для чего?

— На ту сторону хочу перебраться. Видишь, брёвнышко у стены в затишке? Я там отдыхаю. Только вот… — я проглотила слова, которыми мне хотелось охарактеризовать работничков, — не пройти никак.

— Велика беда, — отмахнулся дед от моей печали. Что-то шепнул, в ладоши хлопнул, и от моих ног почти до самой стены сарая пролегла узенькая, но хорошо утоптанная тропка. — Иди, не бойся.

Осторожно ступила на дорожку, потопала по ней одной ногой, прочность проверяя, и быстро перебежала на другую сторону. Следом одним прыжком через грязное месиво перемахнул Дружок.

— Ой, спасибо, дедушка! Помог мне. А назад я так же смогу? — спросила, глядя, как исчезает тропинка.

— Что ж не мочь-то? Ты ж ведунья. Тебе земелька подчиняться должна, — почесал Яр голову под шапкой. — Маленькая ты ещё, в силу не вошла, но тропку короткую проложить сможешь.

От такой новости я шлёпнулась на брёвнышко. Ничего себе!

— Так я магичить могу? — шёпотом спросила дворового.