— Молодой незамужней женщине трудно одной жить. Желающих поближе познакомиться всегда хватает. Вот я морок и навожу, чтобы старше казаться и охотников отвадить. А «бабками» в деревнях всех знахарок и травниц кличут. Это не возрастной показатель, а профессиональный, — Прасковья грустно улыбнулась чему-то своему, но быстро вернулась к разговору. — Так что ты спросить хотела, а то я тебя перебила…

— Спросить? Ах, да! Скажи, как мне магию тренировать и природу слушать?

— С магией я тебе помогу. Хоть и нет у меня профессорского звания, но в академии первокурсникам общеобразовательные дисциплины читала. А вот слушать самой придётся… Тут никто тебе не поможет. Могу только сказать, что надо будет тебе научиться отрешаться от всего. От мыслей, что в голове крутятся, от внешних раздражителей. Хорошо бы в лесочке это делать. Только лежать нельзя, чтобы не уснуть…

— Медитировать, что ли? — уточнила я.

— Хм… не знаю этого слова. Показать можешь?

Хоть и ходила я несколько лет на занятие йогой, но интересовала меня исключительно тема физического расслабления. Всегда считала, что тратить время на медитацию и заменять животный белок растительным — глупость несусветная, так что всячески избегала этих тем. Но если я не делала, это не значит, что я не слышала.

— Могу конечно. Надо сесть вот так… — гибкое тело ребёнка легко скрутило ноги в позу лотоса, — … руки на колени — глаза закрыть и постараться ни о чём не думать.

— Вот и славно. Только делать надо это каждый день. Поняла? И старайся избегать погостов. Место твоего учителя в ведовстве пока свободно, но его быстро может занять кто-то из ведьмовства. Но тут уже я прослежу…

— Спасибо тебе, Прасковья Вадимовна… — руки на груди сложила и голову склонила в поклоне.

— Да ладно, — отмахнулась та. — У меня тоже свой интерес есть. Расскажешь о своём мире? В голове не укладывается, как люди без магии живут.

Так у меня появилась учительница магии. Прасковья забирала меня из дома, и мы уходили в лес или в поле собирать ранние травы. Попутно я слушала лекции по истории магии, по основам векториального чародейства и травоведения. Также меня учили упражнениям на развитие гибкости кистей рук.

— Зачастую физическая невозможность создавать сложные мудры ограничивает способности мага. Твой Гарри Поттер волшебной палочкой заклинание поддерживал, а мы жестами. Понимаешь? Вот и тренируйся.

Наставница с удовольствием слушала мои рассказы, быстро подхватывала и включала в свой лексикон слова из моей прежней жизни. Мне тоже нравилось общаться с Прасковьей. Рядом с ней не надо было постоянно себя контролировать, притворяться ребёнком, бояться сказать что-то не то. И она при общении со мной тоже не изображала из себя умудрённую жизнью полуграмотную тётку. Мы крепко подружились.

А вот Глафире моё увлечение не очень нравилось. Бабушка ревновала. Ей хотелось всецело владеть моим временем и вниманием. Она боялась меня отпускать от себя, страшась потерять последнего родного человека.

— Роксаночка-детка, я понимаю, что Прасковья Владимировна обучает тебя магии, но не с утра до вечера же… Ты совсем не бываешь дома. Целыми днями то с ней, то с псом своим где-то бродишь, — жаловалась Глафира по вечерам, помогая переодеться ко сну, расчесать и прибрать в ночную косу волосы. — Я скучаю, птичка моя.

С Дружком я уходила в ближний лесок за огородом медитировать. То ли ведовство моё, то ли мотивация появилась, но навык отстраняться от суеты мыслей приобрела быстро. Учителей, которых мне должна была дать природа, пока не было, но я легко ощущала токи подземных вод, чувствовала рост растений, слышала животных, птиц и насекомых в радиусе десяти-пятнадцати метров. В таком состоянии у меня обострялся слух и обоняние. Мне больше не надо было срывать цветок, чтобы насладиться его ароматом.

Одно плохо: состояние транса словно выводило из реальной жизни, и ко мне можно было незаметно подойти. На этот случай у меня был надёжный охранник и защитник, который — я точно знала — никому не даст меня в обиду.

— Ба, вот когда ты училась, сколько лет не виделась со своей семьёй?

— Ох, долго, лапушка! Без малого восемь лет, — вздохнула Глафира, видно, вспомнила, как скучала в институте по дому. Но тут же выпрямила спину, расправила плечи и вздёрнула подбородок. — Только это было необходимо. Чтобы няньки-мамки не сбивали настрой учебный.

— Вот видишь, — я прижалась к опекунше, показывая, что по-прежнему нуждаюсь в её тепле и заботе, — сколько времени должно было пройти, чтобы девочки навсегда запомнили все даваемые науки и стали достойными хозяйками домов своих. А я магии учусь… Это куда более ответственно. Да и видимся мы каждый день.

— Да понимаю я, птичка моя, — бабушка гладила меня по спинке, целовала в макушку и украдкой смахивала слезинки, — но тревожусь я за тебя. И дома одной одиноко.

— Да как же одиноко-то? Тут и Аким с Яром, и Рыжик…

Котёнок подрос и стал задиристым хулиганом. Он ураганом носился по дому, кубарем скатывался по лестнице, сидел в засаде под кроватью и был готов в любую минуту выпустить острые, как иглы, когти и сделать «кусь» руке, погладившей его без разрешения.

— … и ты хотела написать подруге об упрощении правил написания слов. Марфу необходимо постоянно консультировать по растениеводству, чтобы соблюдали технологии, папенькой разработанные. В доме уют создать, мебель по местам расставить, скатерти-¬салфетки разложить. Благотворительность опять же. Мне кажется, дел у тебя и так выше крыши. А я под присмотром. Тут тревожиться не о чем.

Вот не хотела, но опять контролирую и Глафиру, и домочадцев.

Неисправима…

Я сидела, запустив пальцы руки в густую длинную шерсть Дружка, смотрела на снующих в хлопотах ласточек, что слепили гнездо под крышей над моим окном, и чувствовала себя в том медитативном состоянии, которое давало мне расширенный доступ к окружающему миру.

Всё виделось словно в радужной дымке. Каждый предмет, строение, существо и растение излучало энергию, мерцающую своим неповторимым цветом.

Сегодня был редкий день отдыха, когда я не слушала лекций Прасковьи и не выполняла под её пристальным вниманием практических занятий. Ночью наставница принимала сложные роды и сейчас отсыпалась.

Пёс, внезапно вскочивший на лапы, заставил меня посмотреть на то, что привлекло его внимание, но полностью из состояния транса я не вышла. Я чувствовала себя так, словно находилась между сном и явью, при этом свободно двигаясь и чётко осознавая происходящее.

У калитки разрастался овал портала. К нам гости?

Когда проход открылся полностью, через него, как через проём настежь открытой двери, была видна высокая мрачная стена, за ней серые строения, в несколько этажей, с зарешеченными узкими окнами и двух мужчин. Один, в форме, что-то говорил заросшему худому человеку с котомкой в бессильно опущенной руке. Окончив речь, военный кивнул на портал, и второй послушно перешёл на нашу сторону. Свечение за его спиной погасло, и я увидела, что несчастный окутан тёмно-серым коконом.

Что это? Болезнь? Проклятье?

Желая развеять морок, часто-часто поморгала и даже головой тряхнула. Мир вокруг изменился. Теперь я видела привычно. Предметы больше не светились лёгкими аурами и приобрели обычные цвета. Гость, стоящий у калитки, потерял свой зловещий ореол.

Он осматривался, с удивлением разглядывая свежепостроенный дом с высоким крыльцом, ухоженный двор с дорожками, выложенными из спилов разного диаметра, плетень, отделяющий двор от огорода. Повернул голову и в мою сторону. Всматривался минуту — и вдруг его лицо исказилось, удивление сменилось узнаванием, и он, протягивая руки, бросился ко мне:

— Роксана, доченька!

Оба-на! Папенька прибыл собственной персоной. В общем-то, я не против познакомиться и даже пообниматься, но то гадко-серое, что окружало мужчину, вызывало необъяснимую тревогу.