Когда Дороти выходила на крыльцо, то, куда бы она ни взглянула, везде простиралась лишь огромная серая прерия. На всей широчайшей плоской равнине не было видно ни дома, ни деревца, она уходила вдаль, а там со всех четырех сторон сливалась с небом. От солнца распаханная земля спеклась, сделалась серой и покрылась мелкими трещинами. Даже трава и та не была зеленой, потому что солнце спалило верхушки длинных стеблей и они тоже стали серыми, как все вокруг. Когда-то дом покрасили, но от солнца краска пошла пузырями, дожди смыли её, и теперь дом был такой же серый и унылый, как всё в прерии.

Тетушка Эм поселилась здесь, выйдя замуж; в ту пору она была молодая и хорошенькая. Но солнце и ветер изменили её: погасили блеск в глазах, и глаза стали тусклыми и серыми; согнали румянец со щек и краску с губ, и теперь губы и щеки тетушки Эм были тоже серые.

Худая и костлявая, она больше не улыбалась. Когда к ней приехала осиротевшая Дороти, тетушка Эм так пугалась смеха племянницы, что стоило Дороти развеселиться, как тетушка взвизгивала и хваталась за сердце. Она и сейчас ещё частенько посматривала на девочку с недоумением, не понимая, что её может смешить.

Дядюшка Генри никогда не смеялся. С утра до поздней ночи он трудился в поте лица и даже не представлял себе, что значит радоваться. Дядюшка Генри тоже был весь серый — от длинной бороды до грубых башмаков. Он выглядел суровым, строгим и больше молчал.

А смеялась Дороти над проказами песика Тото, это он не давал девочке стать такой же унылой, как все окружающее. Вот уж Тото никто не назвал бы унылым; это был небольшой черный пес с длинной шелковистой шерстью и маленьким забавным носом, его черные глаза-пуговки всегда весело блестели. Тото резвился целыми днями, и Дороти резвилась вместе с ним; она его очень любила.

Но в тот день они, правда, не играли. Дядюшка Генри сидел на ступеньках крыльца и с тревогой поглядывал на небо, которое сделалось ещё более серым, чем всегда. Дороти с Тото на руках стояла в дверях и тоже смотрела на небо. Тетушка Эм мыла посуду.

Издалека, с севера, доносилось глухое завывание ветра, и дядюшке Генри с Дороти было видно, как гнется высокая трава перед приближением бури, — по ней словно волны бежали. Но вдруг ветер громко взвыл и на юге, и, повернувшись в ту сторону, дядюшка Генри с Дороти увидели, что оттуда по траве тоже побежали волны.

Тут дядюшка Генри встал.

— Эм, ураган идет! — крикнул он жене. — Пойду взгляну, как там скотина, — и побежал к загонам, где держали коров и лошадей.

Тетушка Эм бросила мыть посуду и подошла к дверям. Она только взглянула на небо и сразу поняла, что опасность близка.

— Скорей, Дороти! — закричала она. — Бежим в укрытие!

Но Тото вывернулся у Дороти из рук и забился под кровать. Девочка принялась вытаскивать его оттуда. Перепуганная тетушка Эм откинула люк в полу и стала спускаться в тесную и темную дыру.

А Дороти наконец удалось схватить Toтo, и она поспешила за теткой. Но не успела добежать до люка, как ветер пронзительно взревел, и дом так затрясло, что Дороти, не устояв на ногах, плюхнулась прямо на пол.

И тут началось что-то странное.

Дом раза два или три волчком повернулся вокруг своей оси и медленно поднялся в воздух. Дороти почудилось, будто она летит на воздушном шаре.

Ветер с севера и ветер с юга встретились как раз в том месте, где стоял дом, так что он оказался точнехонько в середине урагана. А в середине урагана воздух обычно остается неподвижным. Но ветер изо всех сил давил на дом с двух сторон и поднимал его все выше и выше, пока дом не оказался на самой верхушке урагана, там он и застрял, а ураган понес его словно пушинку, увлекая все дальше и дальше.

Было совсем темно, ветер ревел страшно громко, но Дороти казалось, что лететь довольно приятно. После того как дом несколько раз перевернулся вокруг себя и разок сильно накренился, рывков больше не было, и Дороти чувствовала себя неплохо, её только слегка покачивало, как младенца в колыбели.

Правда, Toтo все это не нравилось. Он метался по комнате то туда, то сюда и громко лаял. Дороти же тихо сидела на полу и ждала, что будет дальше.

Вдруг Toтo очутился возле открытого люка и провалился в него. В первую секунду девочка испугалась, что совсем потеряла песика, но заметила, что из отверстия в полу торчит ухо, — воздух так сильно давил снизу, что прижал собачонку к дому и не дал ей упасть. Дороти подползла к люку, схватила Тото за ухо, втащила его обратно в комнату и тут же захлопнула люк, чтобы больше никаких неприятностей не случалось.

Час пролетал за часом, и постепенно Дороти справилась со страхом, только ей было очень одиноко, да ещё ветер гудел так громко, что она боялась оглохнуть. Сначала она все прикидывала, не разобьется ли насмерть, когда дом упадет, но время шло, а ничего ужасного не происходило, поэтому Дороти перестала беспокоиться и решила терпеливо ждать: пусть будет, что будет. В конце концов она проползла по полу, который так и ходил ходуном, к своей кровати и улеглась на ней, а Тото вспрыгнул следом и устроился у неё под боком.

И хоть дом качало, а ветер громко завывал, глаза у Дороти скоро закрылись и она крепко уснула.

Проснулась Дороти от толчка, да такого внезапного и сильного, что не лежи девочка на мягкой постели, она бы расшиблась. «Что бы это могло быть?» — удивилась она и затаила дыхание. А Тото ткнулся холодным носом ей прямо в лицо и жалобно заскулил. Дороти села и сразу поняла, что дом больше не летит и темнота кончилась — в окно, заливая всю комнату, лился яркий солнечный свет. Дороти вскочила с постели и вместе с Тото, который не отставал от неё ни на шаг, перебежала через комнату и распахнула дверь.

Тут она вскрикнула от изумления и стала оглядываться по сторонам, а глаза у неё при виде необычного зрелища округлялись все больше.

Ураган очень мягко — во всяком случае, для урагана — опустил дом посреди какой-то замечательно красивой страны. Здесь повсюду зеленели прелестные лужайки и на них росли величественные деревья, усыпанные сочными и душистыми плодами. На склонах, куда ни глянь, всюду цвели роскошные цветы, а среди деревьев и кустов, заливаясь, порхали птицы с редкостным ярким оперением. Неподалеку, и переливаясь, бежал меж зеленых берегов ручеек, и его бормотание ласкало слух девочки, которая так долго жила в иссушенной солнцем серой прерии.

Жадно рассматривая удивительную и прекрасную страну, Дороти вдруг заметила, что к ней приближается группа весьма странных людей — таких ей видеть ещё не доводилось. Они были не слишком маленькие, но и недостаточно высокие для взрослых. Точнее, они казались одного роста с Дороти, которая для своих лет была девочкой довольно рослой, а между тем, судя по их лицам, они были куда старше, чем она.

С порога своего дома Дороти видела, что трое из них — мужчины, а одна — женщина и все они одеты крайне причудливо. На них были остроконечные шляпы высотой чуть ли не в целый фут, а поля шляп украшали маленькие колокольчики, которые мелодично позванивали при каждом шаге. На мужчинах шляпы были голубые, а на маленькой женщине — белая, с плеч её складками спадал белый плащ, затканный мелкими звездами, которые блестели на солнце словно бриллианты. У мужчин вся одежда была голубая, в тон их шляпам, а обуты они были в начищенные до яркого блеска башмаки с темно-голубыми загнутыми вверх носами. Дороти подумала, что лет им, наверно, не меньше, чем дядюшке Генри, потому что у двоих она разглядела бороды.

А маленькая женщина казалась гораздо старше: лицо у неё было в морщинах, волосы почти совсем белые, и двигалась она с некоторым трудом.

Когда странные люди приблизились к дому, в дверях которого стояла Дороти, они замешкались и стали перешептываться, будто опасались идти дальше. Потом маленькая старушка подошла прямо к Дороти, отвесила ей низкий поклон и сказала нежным голосом:

— Добро пожаловать в страну мусоликов, благороднейшая колдунья. Мы глубоко благодарны тебе за то, что ты убила Злую Восточную Ведьму и освободила наш народ из рабства!