— На кой ляд нам четыре комнаты?

— Смотри: нам с Толей одна, Татьяне с Наташкой, тебе и общая.

— И то верно, — покачав головой и улыбаясь, сказал Захар Михалыч. — И все-то у тебя рассчитано, все-то разложено...

— Ой! — испуганно воскликнула Клава. — Где же мы денег возьмем?

— Ссуду дают.

— Ура! — закричала Клава и, подхватив на руки Наташку, закружилась с ней.

— Не дури, слышишь? — строго сказал Антипов. — Нельзя тебе.

А по правде говоря, был он доволен и жалел сейчас об одном только, что не дожила до этого дня Галина Ивановна. Сколько они мечтали о собственном домике, когда ютились по чужим углам, да и после уже, когда получили государственную комнату, мечты своей не оставляли. Случалось, и завидовал Захар Михалыч скрытно тем, кто жил в собственных домах. Видно, все-таки сохранилась в нем какая-то толика, доставшаяся от предков, пристрастия к земле, и так иногда хотелось ему иметь, пусть бы и небольшой, огородик, садик, где бы он мог после работы на заводе отдохнуть душой. Осуществляется мечта... Будет у них свой дом. И сад, и огород. Внукам раздолье, а ему под старость радость огромная. И представлял Антипов уютный зеленый дворик, похожий на тот, где живет докторша невесткина, Елена Александровна, аккуратные, чистенькие дорожки, светлые голубые наличники на окнах, и явственно слышал запах нового дома, и как поскрипывают не слежавшиеся как следует половицы под ногами, и даже как стучит, звонко и дробно, по железной крыше дождик, а они всей большой семьей сидят возле топящейся печки, в которой трещат дрова, и он, уже старик совсем, рассказывает внукам о далеком-далеком прошлом, а Клавдия и Татьяна вяжут, например, что-нибудь или шьют обновы детишкам...

И потом, когда не станет его, по-прежнему будет стоять на берегу реки антиповский дом. Вырастут деревья, которые он непременно посадит вокруг, и кто-нибудь из внуков, а может из правнуков, скажет детям своим: «Это сажал еще прадедушка!»

Дом, он и есть дом. В нем не просто рождаются и умирают. В нем — всегда продолжение фамилии, рода, потому что дом не бросают, из него не уходят.

Птица и та каждую весну возвращается к своему гнезду...

— Дедушка, — сказала Наташка, прерывая размышления Антипова, — а ты возьмешь собачку?

— Собачку? — не сразу понял он.

— Маленькую-маленькую и не кусачую.

— Возьмем, — пообещал он.

— И кошку, — сказала Клава. — А то вдруг мыши заведутся.

— Ладно, пусть и кошка будет, — согласился Захар Михалыч.

— Она не царапается? — спросила Наташка.

— Нет, внучка. Не царапается.

— Тогда я возьму ее спать к себе.

Первой в цехе Анатолия поздравила Артамонова.

— Выходит, Анатолий Модестович, вы теперь мое прямое и непосредственное начальство! Так, кажется, говорят в армии?

— Это не имеет значения, Зинаида Алексеевна.

— Надеюсь, мы по-прежнему останемся добрыми друзьями? Или вы не зачислили меня в свои друзья? — Она усмехнулась со значением. Дескать, хоть вы и стали моим начальством, а все же я сильнее вас, потому что женщина. К тому же женщина красивая, обаятельная. — Что же вы молчите?

— Я тоже надеюсь, — сказал он.

— Разумеется, я не настаиваю на нашей дружбе, не навязываюсь к вам в друзья... — Она опять усмехнулась. — Но, знаете ли, приятнее и легче работается, когда люди понимают друг друга.

— Согласен.

— А мне показалось... Очень приятно, что я ошиблась. Вы всегда такой строгий, недоступный... — Теперь она улыбнулась нежно.

А он покраснел и, пробормотав что-то невнятно, хотел было уйти.

— Уже убегаете! — Артамонова сделала вид, что ее обидело это.

— Дела.

— Ох, дела, дела!.. Я вас поздравила, Анатолий Модестович. Поздравьте и меня.

— С чем?

— С днем рождения.

— Поздравляю, Зинаида Алексеевна! Сколько же вам исполнилось?

— Разве об этом спрашивают у женщин?!

— Простите... Я ведь и так знаю, что восемнадцать.

Артамонова громко рассмеялась.

— Никогда бы не подумала, честное слово, что вы способны льстить! Ну, спасибо. А исполняется мне, между прочим, двадцать шесть. Старушка уже.

— Не сказал бы. — И почувствовал, что снова краснеет.

— Не надо, Анатолий Модестович. А вот если бы вы... — Она подняла глаза и пристально взглянула на него. — Словом, я хотела пригласить вас на свой день рождения. Это не очень шокирует вас?..

— Почему же... — Анатолий растерялся.

— В таком случае считайте, что получили приглашение.

— Когда?

— Сегодня.

— Сегодня не знаю... Все это неожиданно...

Они разговаривали в коридоре. Тут выглянула табельщица и сказала, что Анатолия просил зайти начальник цеха.

— Он ждет.

— До вечера, значит! — кивнула Артамонова и ушла.

«Не сумел отказаться!» — ругал себя Анатолий. Какой-то неприятный осадок остался в душе после этого нечаянного, как ему казалось, разговора. Точно его обманули, обвели вокруг пальца, а он так просто поддался на обман.

Зато беседа с Кузнецовым получилась легкой, без всяких околичностей и намеков.

Начальник ввел Анатолия в курс новых его обязанностей и даже посочувствовал, как бы подчеркнув этим, что отнюдь не считает его своим возможным конкурентом.

— Придется половину шишек вам принять на свою голову! — сказал весело. — Половина мне, половина — вам. Идет?

— А без них нельзя?

— Увы.

— Тогда ничего не остается, Николай Григорьевич.

— Страшновато?

— Немножко есть, — признался Анатолий.

— Обойдется. И, если не возражаете, один совет. Хотя, как известно, нет ничего проще, чем давать советы. С первого же, то есть с сегодняшнего, дня поставьте себя так, чтобы все поняли — вы руководитель и ваши распоряжения до́лжно не обсуждать, а выполнять.

— Но здесь не армия.

— Поэтому, прежде чем отдать распоряжение, взвесьте все, посоветуйтесь с народом. Тогда вам не придется завоевывать авторитет, — Кузнецов усмехнулся, — и искать уважения. И то и другое придет само. Будьте руководителем строгим, бескомпромиссным, но от людей, от коллектива не отрывайтесь и без нужды не напоминайте, что вы — начальник.

— Спасибо, Николай Григорьевич.

— Пообвыкнетесь, осмотритесь, и я наконец-то смогу уйти в отпуск. Надеюсь, месяца вам хватит?

— Не знаю.

— Хватит, хватит. Не прибедняйтесь!

По правде говоря, Анатолий забыл как-то о приглашении Артамоновой. Иначе он нашел бы возможность предупредить Клаву: она была свободна от дежурства. Или хотя бы позвонил в кузнечный цех, попросил бы передать тестю, что сегодня придет поздно. Но не сделал ни того, ни другого, а в самом конце смены к нему подошел Ван Ваныч и сказал, что Зинаида Алексеевна ждет их у себя к шести часам, а сама отпросилась с обеда...

Вот здесь он понял, что оказался в дурацком, безвыходном положении. Не поехать к Артамоновой — обидеть ее. Мало того, нажить себе врага. А уж она-то сумеет отомстить за оскорбление, сомневаться не приходится! Поехать — значило поступить нехорошо по отношению к жене, да и к тестю тоже. Чего доброго, получится семейный скандал!.. Прежде, правда, скандалов не случалось... Может, и теперь обойдется?..

— Давай, Модестович, поспешай! — поторапливал Ван Ваныч.

— Неудобно как-то, — неуверенно возразил Анатолий. — Дома ничего не знают.

— Делов-то куча! У тебя что, семеро по лавкам, а трое на печи? Или, может, тебя в ежовых рукавицах держат?..

А что тут особенного, успокоительно думал Анатолий, если он вместе с Ван Ванычем побывает в гостях?.. Работаем вместе, дело естественное...

— А кто-нибудь еще будет из цеха? — спросил он.

— Николай Григорьевич, а как же.

Это окончательно успокоило Анатолия. Кого-кого, а Кузнецова, да и Ван Ваныча тоже, тесть уважал и ставил высоко. Так что в случае семейных осложнений можно будет сослаться на них.