— Так что же? — я запустила пальцы в его волосы, добавляя им беспорядка. Он перехватил мою руку.

— Что это за ожог?

— Неудачная глажка.

Антон подул на мое боевое ранение. Бережно. Аккуратно.

— Ты мне скажи — почему я так рад, что ты примчалась сюда?

— Потому что мы с тобой два жалких неудачника. Неудачника и идиота, — я всхлипнула, засмеялась, оттолкнула его, обошла стол и села рядом, обеими руками стиснув его ладонь. — Как тебя вообще занесло в этот низкопробный «Мулен Руж»? Поприличнее места не сыскалось?

— Приличные — для приличных. Мы с тобой к ним каким боком?

Привалившись спиной к его теплой груди, я притихла, разом успокоившись.

После бури наступил штиль.

Мне стало сонно и лениво.

— У тебя период самоуничижения? — поинтересовалась я.

Он поцеловал меня в плечо, засмеялся.

— Нет, я горжусь собой, — ответил насмешливо.

Я предпочла не отзываться на эту едкость, спросила с притворным простодушием:

— А мной?

— А тобой — еще сильнее, — его голос смягчился. — Инна постоянно пыталась меня контролировать, и это только бесило. Твоя ревность пробудила во мне нездоровое самодовольство. Ого, подумал я, да она с ума по мне сходит.

— Да я вообще не ревнивая!

— Я заметил.

Наверное, это не то, что мечтает услышать трепетная девушка, но уж куда лучше, чем продолжать нездоровые самокопания. Поэтому я решила не изображать хорошую мину при плохой игре. Сама же сюда приехала, никто меня на аркане не тянул.

— Ты ничего не заказывал сверх того, что уже принесли? — спросила я, прижимаясь к нему плотнее.

— Что? Нет.

— Значит, официанты в ближайшее время здесь не появятся? — я уже почти мяукала.

— Мирослава, — выдохнул он бессильно и весело, а потом утянул меня к себе на колени.

Мы продержались два месяца.

Два месяца тайного романа, наполненного бездумной страстью, напрочь отрубившей мозги.

Два месяца беззаботной болтовни. Два месяца — никаких серьезных разговоров.

Круг молчания между нами все ширился и ширился, и к маю стало очевидно: мы загнали себя в ловушку, из которой не находилось ни одного нормального выхода.

Это было ясное весеннее утро, прозрачное, наполненное птичьим гомоном из открытого окна, гулом трамваев и солнечным светом. Тюлевая штора плескалась на сквозняке, отчего бестолковые солнечные блики так и мельтешили по Антону.

Он уже был полуодет, потому что открывал дверь официанту, чтобы забрать наш завтрак. Босой, в незастегнутой до конца рубашке и строгих брюках, Антон переставлял тарелки с подноса на стол, и в неторопливой размеренности его движений присутствовала расслабленная ленность. В те мгновения он казался утренним антонимом себя ночного, и я все смотрела и смотрела на него, похожая на кошку, приглядывающей за своей мышкой.

Я еще была совершенно обнажена — лежала на животе поперек широкой кровати, болтая ногами и поставив подбородок на кулачки. Простыни перекрутились, пропахли сексом, покрылись различными пятнами, и эта безликое отельное ложе казалось мне самым лучшим местом на свете.

В ту весну мы часто сбегали из нашего города в соседний, который был куда крупнее и находился всего в двух часах езды. Там мы могли свободно гулять по улицам, ходить в кино и ужинать в ресторанах — без страха встретить знакомых. Два часа дороги, казалось, переносили нас в совершенно другой мир. Мир, в котором не надо было оглядываться по сторонам.

Разумеется, время от времени мы ночевали и друг у друга, но в родном городе меня не покидали опасения — вот именно сейчас Алеша внезапно нагрянет ко мне или к Антону, или зачем-то примчится Римма Викторовна, или кто-то еще. Я по нескольку раз проверяла, закрыта ли дверь на замок и плотно ли задернуты шторы моего дома, и бог знает, какие еще вещи меня беспокоили.

Например, я редко садилсь к Антону в машину, вздрагивала от неожиданных звонков. Казалось, что Инна вот-вот выскочит из-за угла, ослепляя нас вспышкой фотоаппарата.

Но, кажется, все вокруг ослепли и оглохли. Однажды Алеша нашел у Антона на кухонной полке мои кольца — я сняла их, когда мыла посуду. И спросил только:

— Мирослава приезжала?

Антон ответил:

— Ага, привезла три бутылки вишневой наливки.

На том дело и закончилось, ведь мой муж прекрасно знал, что я пью редко, а самогоню часто, поэтому раздаю выпивку направо и налево.

В другой раз Алеша приехал ко мне в деревню среди недели, потому что богическая Римма приболела, и спектакль отменили. И пришлось Антону срочно натягивать брюки и делать вид, что он чинит мне смеситель на кухне. «Какой молодец, — похвалил его тогда Алеша, — очень удачно, что твоя контора в двух шагах. Мне спокойнее за жену».

Думаю, что в аду Данте припасено специальное местечко для тех жен, чьи мужья отличались излишней доверчивостью. Но Алеше даже в голову никогда не приходило, что мы с Антоном можем относиться друг к другу как-то иначе, нежели по-семейному.

Словом, нервы у меня все больше расшатывались, а привкус полыни от поцелуев Антона становился все горше.

Я понимала, что он никогда не заговорит со мной о разводе первым — потому что не мог так поступить ни с братом, ни со мной.

Слишком часто Алеша повторял, что я его последняя женщина, и кажется, даже сам в это поверил.

Он был не из тех людей, кто сказал бы: «а, ну раз так получилось, то ступайте и грешите». Нет, с Алешиной точки зрения у нашего предательства не было бы срока давности. Даже если бы я объявила об отношениях с Антоном через год, пять или десять лет после развода, Алеша воспринял бы это как удар в спину. Для него младший брат был больше, чем братом. Он одновременно был ему ребенком и защитником, памятью о родителях и надежной опорой. В его отношении к Антону намешалось многое — и обида за развод с Риммой, и благодарность за то, что Антон вытянул на себе их с Олегом в те времена, когда Алеша совершенно потерялся в пьянстве и жалости к себе.

А самое главное — Антон был едва не единственным достижением, помимо театральных успехов, за которое Алеша по-настоящему собой гордился. Ведь он, совсем еще зеленый мальчишка, не бросил младшего брата, не отказался от него, а выучил и выкормил. Под настроение Алеша мог долго вспоминать и про детские ангины, и про ботинки, которые становились малы раньше, чем появлялись деньги на новые, про двойки и про пятерки, про олимпиады и подростковые бунты.

Что касается меня, то я боялась развода по той банальной причине, что Алеша до сих пор оставался самой прочной нитью, накрепко связывающей нас с Антоном. Как бы ни сложились с ним отношения, пока я жена его брата — Антон никогда не исчезнет из моей жизни.

Без карточных раскладов, без вопросов, без откровенных разговоров, за эти два месяца я так и не поняла, почему он вообще связался со мной.

«Не буди лихо, пока оно тихо», — вот что я говорила себе обычно, когда становилось совсем невмоготу.

Но в то прекрасное апрельское утро чувство самосохранения тихо растаяло. Может, потому что Антон был таким расслабленно-спокойным, может, потому что прошлая ночь получилась особенной. Такой, будто мы на самом деле любили друг друга. Может, потому что солнечные зайчики так задорно прыгали по номеру отеля.

— Так и будешь валяться? — Антон оглянулся на меня. — Или хочешь завтрак в постель?

Я терпеть не могла есть в кровати — неудобно и крошки, поэтому охотно спрыгнула на пол и переместилась к столу, даже не подумав хоть что-нибудь накинуть на себя.

— Не прохватит? — задумался Антон. — Закрыть окно?

— Оставь. Так сладко пахнет весной.

Он засмеялся и все-таки накинул мне на плечи свой пиджак.

— Уже мечтаешь о перцах и томатах, Мирослава?

— Знаешь, как прекрасно цветут плодовые деревья в моем саду? Это как белое ароматное облако. А потом придет время для черемухи, сирени, чубушника. И так, неделя за неделей, новая красота будет сменять уходящую. Что может быть лучше этого?